– Валите отсюда! – заорала Катька.
Мы вышли. В смысле я вышел и этот за мной. Я со злости перепрыгнул через шлагбаум, Упырь обошёл его сбоку.
– Зачем тебе работать? – спросил я. – У тебя что, денег нет?
– Есть. Просто интересно.
– Интересно работать?
– Ну да. Я ещё не пробовал. Нет, я работал, типа, но не по-настоящему, не за деньги. Я был волонтёром, мы мусор убирали с городских улиц. Потом мы ещё за животными присматривали, одежду тоже собирали для больных детей, но всё это не за деньги, а так…
Болтун, подумал я. Как Вырвиглаз. Только тот врёт, а этот просто треплется, бла-бла-бла, короче, все кровопийцы друг на друга похожи.
– Так что поработать по-настоящему будет интересно очень…
– А папашка твой не против? – спросил я.
Упырь промолчал. Не, он точно дурак. Питается в столовой пловом, хочет на работу устроиться. Повезло мне.
– Ну, смотри. Как хочешь. Пойдём.
Больше в этот день ничего интересного не произошло. Мы устроились на подсеку. Документов у нас на самом деле не спросили, Синицын меня знал, вернее, отца моего. И Упыриного отца, видимо, знал. И он тоже с сомнением поглядел на Упыря, словно тот не уродцем был мелким, а снежным человеком из Кологрива, которого многие видели, а записываться в трудовой отряд этот человек пришёл вдруг к Синицыну.
Нас записали, велели завтра к восьми приходить на хоздвор в сапогах, остальное выдадут. Ещё бы они не записали! За полторы штуки кто работать будет? Да ещё летом! Даже самые распоследние бомжи не работают. Это и понятно – пошёл в лес, набрал лисичек, сдал – и полторы штуки в день можно огрести.
Но лисички пока ещё не в росту.
– Ты что будешь делать? – спросил Упырь. – Ну, сейчас, вечером?
– Ничего. Голова болит. Двину домой, натрусь лимоном.
– Лимоном?
– Лимоном. Корками. Натру виски, это здорово помогает. И спать лягу на правый бок.
– Хочешь, пойдём ко мне. У нас ещё вещи не разобраны, но телик подключён, чего-нибудь поделаем…
– Я же говорю, голова болит. И вообще, надо до завтрашнего отдохнуть хорошо. Так что давай.
Мы разошлись. У меня ничуть не болела голова и к терапии цитрусовыми я не хотел прибегать. Но домой всё равно пришлось вернуться. Сейчас там самый сезон – мать ещё не пришла с работы, Сеньки наверняка ещё нет, отец в больнице, тишина и свобода. Лучше дома побуду, почитаю разную чушь. Так спокойно. Я ускорил шаг и скоро был дома. Перелез через забор и пробрался к себе. Достал из-под кровати ящик, из него тетрадку, тихонечко пробрался на чердак и устроился возле трубы: мне нравится находиться рядом с кирпичной кладкой, старый кирпич вкусный – отломишь кусочек, сжуешь, и на душе легко. А в детстве я мог полкирпича срубать за милую душу.
Я открыл тетрадь.
Сначала хотел про бабушку свою написать, она у меня на очереди, но потом передумал. Потом. Решил, лучше про Катьку. Увековечу её.
* * *
«Катька Родионова.
У Катерины естествоиспытательский ум. Она любит отыскивать новое, что-то систематизировать, записывать мелкими буквами в амбарные книги. Из таких получаются Софьи Ковалевские или Марии Склодовские-Кюри.
В пятом классе она составила грибную карту. Причём не сама составила, леса она не облаживала. Она обошла всех известных в городе грибников и долго их уговаривала раскрыть заветные местечки. Она послала эту карту на областной конкурс исследователей и заняла первое место. А карта потом стала очень популярна и теперь есть в каждом доме.
Катька на этом не остановилась, наоборот. У неё какое-то жжение научное возникло, она стала ходить в кружки разные, книги стала читать. У нас не много кружков, но Катька во всех них занималась.
Потом она на очередном своём каком-то конкурсе выиграла компьютер. И с тех пор она стала ещё умней.
Мы с ней познакомились в третьем классе. Меня к ней посадили. Она была отличницей, а я слишком длинным, поэтому нас определили за предпоследнюю парту. На последней парте сидел Майер, он потом уехал. Маейр тогда поймал стрекозу, привязал её за нитку и спрятал в спичечный коробок. А нитку наружу вывел. Потом привязал эту нитку за волосы Катьки и выпустил стрекозу. Стрекоза взлетела и потянула за собой Катькину причёску.
Катька испугалась и завизжала. Все засмеялись, а я повернулся к Майеру. Повернулся я как-то неудачно, и рука моя попала прямо ему в нос. То ли нос у него был слишком нежным, то ли повернулся я слишком шибко, кровь потекла. Майер рассвирепел и набросился на меня прямо на уроке. Мы здорово подрались, нас потом к директору таскали.
А Катька решила, что я это из-за неё. Так мы и стали дружить. Хотя это нельзя назвать дружбой по-настоящему. Мы никуда вместе не ходим, не приглашаем друг друга на дни рождения, на разных партах сидим. Просто иногда разговариваем. Но почему-то ни с кем из других девчонок я не общаюсь. Ну, только «здравствуй – до свиданья».
Катька интересная. У них вся семья интересная. Мать рыбу зимой удит, отец раньше был автогонщиком, но не простым, а на грузовиках. Брат – это вообще всем известная личность. Пятак Родионов. Рокер, предводитель почти культовой группы, большой талант. А другой брат боксёр, всему городу навешивает. Говорят, у них дядя троюродный почти космонавт. Но у него какая-то другая фамилия.
И дома у них всё время необычные какие-то вещи водятся, мне Вырвиглаз рассказывал – он там был с делегацией поклонников Пятака. Корабли в бутылках, самодельные электронные часы, панцирь гигантской черепахи, ещё многое другое. Есть настоящий скелет.
Катька очень активная девочка. Я читал в журнале, что люди делятся на активных и вялых, у которых не хватает энергии. У Катьки энергии через край. Она всё время куда-то бежит и что-то делает.
А на самом деле Катька тоже ищет метеорит. Она об этом не говорит, но я-то знаю. И совсем не для того, чтобы что-то развенчать и поставить точку. Я в этом больше чем уверен».
* * *
Что-то я сегодня немного написал. Вон про Сеньку или Вырвиглаза я много написал, а тут нет.
Или, может, это из-за Катьки так получилось?
Или, может, у меня творческий кризис?
Вообще-то рано. Хотя кто знает, когда он наступает… Говорят, что, когда рядом нечистая сила, молоко скисает. А мой друг Упырь…
Мой друг – упырь.
Ладно.
Глава 8
Дистанционный нокаут
– Привет, Спартак, – хихикнул Сенька на следующий день, с утра.
Я промолчал. Сенька чистил ботинки. Тщательно, полировал бархоткой, наносил воск, снова полировал, снова наносил, подогревал свечой, гляделся в своё отражение. Видимо, в ближайшее время намечались большие похороны, видимо, шаховский Диоген на самом деле был плох. Близок, близок День «С».
– Не, ты не Спартак, – продолжал глумиться Сенька. – Ты Петрушка. Дворовый мальчик князей Шереметевых…
Почему мой брат такая сволочь? Потому что потому. Ладно, поглядим. Главное, держать себя спокойно. Не поддаваться на провокации.
– Куда ботиночки надраиваешь? – спросил я в ответ. – Косари забили зайца? А, нет, это, наверное, птичий грипп. Резня в курятнике, есть где разгуляться.
– Евлампий, – не унимался Сенька. – Дворовый мальчик Евлампий. Барыня отправила его в москательную лавку, купить полфунта олифы…
– Коровье бешенство, говорят, надвигается. – Я тоже не уступал. – Ты запасся материалом? Труд предстоит немалый…
– Ты Герасим! – Сенька гляделся в свой ботинок. – Госпожа велит бросить в прорубь её никчемную чихуахуа, ты бросаешь, потом всю жизнь страдаешь по утопленной собачке, ты видишь в ней родственную душу…
– По утопленным собачкам ты у нас большой спец.
– Нет, ты не Герасим, ты гувернант! Как там у классика… «мосье француз, Трике убогой…». Это ты – Трике убогой.
– А ты говёный гробовщик.
Умные аргументы я утратил, и мы замолчали. Отдохнули.
– Что-то ты в подозрительно хорошем настроении, – прищурился Сенька. – Или что-то изменилось?
