Сенька оставил в покое свои ботинки, бережно поставил их на подоконник. Выхватил из карманчика зеркальце, погляделся, остался недоволен причёской. Куда-то он явно собирался сегодня, наверное, к мэру. Проведать здоровье Диогена. Собачки. Ну-ну.

– Идёшь работать, как я погляжу? – ухмыльнулся Сенька. – Это хорошо. Что на первую зарплату купишь? Цветы мамашке, костыли папашке?

Я не ответил. Не сказав ни слова, я отправился на работу, а по пути у меня возникла смешная идея. Роскошная такая, я сам себе хихикнул даже. И обдумывал эту идею на протяжении всей дороги.

Упырь уже поджидал меня. Не возле коммунхоза, на полпути. Околачивался у десятого магазина, смотрел, как разгружают хлеб. Меня завидел ещё издали, замахал рукой, не удержался, побежал навстречу. И никакой трещины в асфальте не нашлось, никакой вулкан не проснулся, сбоку не вылетел на полной скорости спасительный грузовик, вертолёт не потерял управление, видимо, ещё время не пришло.

– Привет! – воскликнул Упырь, будто брата своего увидел, украденного цыганами ещё во младенчестве.

Сапоги на нём были красные. На Упыре. Но не резиновые, а кожаные.

– Здорово, – сказал я. – Репеллентом намазался?

– Чем?

– Мазюкой от клещей. Знаешь, такие, энцефалитные. Один укусит – и всё, паралич мозга.

Упырь почесал шею. Словно к ней уже присосалась целая тысяча клещей.

– Ладно, не дергайся, – успокоил я. – У меня у самого мазюки нет. Да и шанс поймать клещей в наших местах мал. Натрёмся бензином, они и не полезут. Давай поторапливаться, полвосьмого, косильщики собрались…

Возле коммунхоза мялась небольшая толпа. В полуготовности. Возле забора скучал «газон».

– Ого! – восхитился Упырь.

Вообще контингент был обычный для подобных сфер производства. Если говорить, как в телевизоре теперь говорят, люди с альтернативным родом занятий. Бомжары и всякие маргиналы подмостные. Ну как если бы в наш городок вдруг забросило из шестнадцатого века корабль с флибустьерами, и они решили немного подработать в привычной для себя сфере – помахать слегонца мачете. На неподготовленного человека это могло произвести впечатление, на меня нет, я ездил в пригородных поездах.

– Это наши коллеги, – сказал я. – Не бойся, они уже давно откинулись.

– Откуда откинулись? – не понял Упырь.

– Из зоны. Да шучу, шучу, обычные алкаши, тихий народ. Если что, кричи. У тебя телефон какой?

Упырь достал телефон. iPhone. Я такой только по телику видел. Фотокамера, видео, МП3, радио, игры, навигация, ещё какие-то примочки, дорогая, а главное, красивая штука. Не для наших местностей.

– Лучше спрячь, – посоветовал я. – И больше не бери с собой, здесь тебе не Канада. Упрут. И тебя, и сотик.

Упырь послушно спрятал аппарат. Мне не жалко было ни телефон Упыря, ни его самого, просто если бы у него спёрли этот телефон, то наверняка начались бы всякие разборки. И на меня бочару вскатили бы, я ведь за ним присматриваю.

Мы подошли ближе, устроились на старых шпалах возле забора и стали ждать. Из конторы коммунхоза слышался костяной звук – бригадир Синицын играл на бильярде. Флибустьеры курили такие плохие сигареты, что от них у меня даже на расстоянии начинало горло заворачиваться. Хорошо хоть недолго – шаровое бумканье стихло и бригадир появился на пороге. Выглядел он помято, но бодро.

– По машинам! – крикнул Синицын.

Флибустьеры забросили на плечи бензопилы и с лязгом шагнули к «газону». И разом из флибустьеров переделались в банду кинематографичных маньяков, предпочитающих мачете более современные способы расчленения. Мы добрались до машины последними, и нам достались самые поганые места – на колёсах. Любая колдобина отзывалась в позвоночном столбу. Хорошо хоть ехали недолго, до федеральной трассы и всё по асфальту.

Трассу уже давно строят, но никак не построят. То асфальта не хватает, то щебня, то ещё какой дряни строительной. Поэтому за время простоев вокруг трассы разрастаются всякие молодые берёзы-осины, их надо рубить. Каждый год.

Работа простая, как Катька и сказала. Маньяки топорами и пилами калечат кустарник, а мы с Упырём его относим подальше и собираем в кучи, потом сгниют. А может, не сгниют, может, японцы купят. Японцы к нам давно подбираются, у нас для них много интересного. Целая река топляков. Целый Эверест шишек. Я уж про опилочные дороги молчу. Есть у нас такая древнерусская традиция – высыпать опилки на просёлочные дороги с целью улучшения прямоезжести. За десятилетия прения и трамбовки все эти опилки сами по себе переработались почти что в целлюлозу, можно ковшом её собирать. А у нас этих дорог километры. Администрация города всё ведёт с японцами переговоры, но никак не может договориться. В цене не сходятся. Ну, да это не моё дело.

Мы с Упырём оказались самыми молодыми работягами, остальные были все мальчонки предпенсионного возраста, скорее всего их сюда с биржи труда подогнали. Я сразу взял хороший темп и заставил себя почувствовать к работе интерес, сказал себе, что не дурью маюсь, а занимаюсь важным и полезным делом. Когда работаешь с интересом, то время течёт гораздо быстрее. А потом мне ещё Упыря хотелось замотать. Замотать, чтобы он вернулся сегодня домой, раззудил бы болящие плечи, подумал бы хорошенько и решил, что завтра ему на труды выходить не стоит.

Я удивлялся. Ну, что этому барану в голову пришла идейка поработать, это понятно. Такому дурню, наверное, ещё и не такое придумывается. Но куда его родители смотрят? Если бы я был Чековым-старшим, то своего сына ни в жизнь не отпустил бы на такую кретинскую работу, да ещё в компании с социальными отбросами. Я бы его вообще на работу бы не пустил, он у меня лучше бы на ядерного физика обучался бы. Хотя, может, это такой воспитательный ход. Вон по телику показывают, что в Америке детишки миллионеров вовсю пашут в фастфуде, так что вполне реально, что упырские предки на таких позициях стоят. Воспитание трудом. Трудишься за копейки и ценишь папашкины миллионы.

Но в целом, конечно, мрак.

Проработали мы четыре часа, до обеда, как положено, затем Синицын отвёз нас в город и вывалил в центре. У меня болели руки и спина, очень хотелось есть, а ещё хотелось поваляться на койке. Упырь снова принялся приглашать меня к себе в гости, но я сказал, что надо идти к отцу в больницу.

Он отвязался, больной папаша – это святое.

Ни в какие больницы я, разумеется, не пошёл. Но и домой не пошёл, отправился в центр. Надо было развернуть придуманную ещё утром идейку.

В центре нашего городка царит настоящее захолустье. Если честно, то у нас везде захолустье, в центре это гораздо острее чувствуется. Если долго гулять в центре, то приходишь в странное состояние, описанное многими писателями, даже в книге «Последняя война» есть такое описание. Там профессор Блэксворт, устав мучить грызунов, ящериц и другую мелкую тварь, отправляется в Оклахому, туда, где он в детстве бегал меж золотых полей и запускал американского воздушного змея. И, увидев развалины своего семейного гнёздышка, он чувствует, что время исчезло и будто бы он оказался вне пространства, отрезанный от жизни непробиваемой стеной…

Вот и у меня такие же ощущения возникают в центре нашего городка. Наверное, от того, что здесь нет никаких новых магазинов, никаких ярких вывесок, а есть много всего из прошлого века. Два жёлтых двухэтажных дома, построенных ещё пленными немцами. Пустырь на месте старого сгоревшего райсуда. Гостиница времён феодальной раздробленности. Множество давно брошенных сараев, которые прогнили так, что уже не горят, а сносить их некому. А страннее всего старая железобетонная штука, на которую вешали раньше всяких героев труда, а теперь там только всякие надписи сомнительного содержания. В основном с негативными характеристиками девушек, проживающих за линией. Рядом площадь, на которой до сих пор нет асфальта, а вокруг всякие учреждения, тоже все с каким-то замшелым духом и с не менее замшелыми вывесками. Когда к нам заносит кого-то из Москвы или из Питера, то они смотрят на эти вывески и начинают оглядываться – проверяют, где они. Здесь или в каком-то другом времени. «Райпос», «Райбыт» «Гортоп», «Фооро». Я сам, когда это «Фооро» увидел, обалдел немного, потом папашка объяснил, что это всего лишь «Филиал областного общества рыболовов и охотников».