Поэтому совершенно обоснованно С.А. Щемеров отмечает, что следственные действия, проводимые государственным обвинителем или с его участием, аргументативны в общем контексте проводимой им тактики. Формирование судебного доказательства происходит в ходе следственных действий. Судебное доказательство — это то, что убеждает судью. Убедительность доказательства обвинения слагается из множества составляющих: психолингвистического, эмоционального факторов; языка тела и т. д.[1114]. Поэтому правы те исследователи, которые предлагают разрабатывать тактику убеждения в зависимости от типа собеседника, в зависимости от типа личности[1115].
Любое процессуальное действие, поведение сторон в условиях открытости, гласности, непосредственности судебного разбирательства может оказать влияние на мнение присяжных заседателей относительно правоты той или иной стороны. Факты есть производное от следственных действий в суде, психического состояния судей в виде убежденности. Поскольку внутреннее убеждение у судей складывается по мере исследования доказательств, постольку в ходе представления и исследования фактических данных в судебном заседании последние оцениваются судьей как достоверные или ложные. Показания допрашиваемого усилиями юриста становятся фактом для судьи. Достоверность показаний есть оценочная категория, которой пользуется судья (иногда рационально, а иногда и бессознательно) для верификации знания. Судья поверил свидетелю, и показания последнего становятся фактом. Судья не поверил свидетелю, и показания остались пустыми словами и не стали доказательствами. Следовательно, формирование аргумента происходит в ходе судебных допросов свидетеля юристами с участием и самого суда. Важно, чтобы ко времени судебных прений аргументы были уже в основе своей усвоены судьями и стали для них «своими».
Хотя, как мы уже неоднократно повторяли, аргументация, основанная на правилах индукции-дедукции, наиболее убедительна, кроме собственно логических средств, используются и другие речевые техники психического, эстетического, идеологического воздействия судебного оратора своей речью на судебную аудиторию. Суть довода состоит в демонстрации убедительности факта-2, но, можно сказать, в передаче смысла речью, то есть представлении доказательства. Поэтому техническая сторона аргументации — она же речевая. Довод всегда обращен во вне и как следствие этого воплощен в языковую, речевую форму. Мы не можем аргументировать, доказывать при рассмотрении дела, не употребляя слов, не вступая в речевую деятельность с другими участниками производства.
В литературе правильно указывается в связи с этим на необходимость учета психолингвистического фактора. Смысловая основа судебной речи состоит в действиях с неформализованными понятиями, когда образный и понятийно-бытовой смысл слов и выражений может частично формализовываться, подводя описания деяния под закон путем определения вопроса и разработки доводов. Подобная структура речи объясняется тем, что прежде всего здравый смысл позволяет принимать судебные решения и реализовывать их в жизни. Задача судебной речи — это достичь через убеждение согласия о совместном действии. Основой для достижения подобного соглашения является не достижение абсолютно достоверного знания об объективной реальности, а система языковых конвенций, составляющих языковой опыт (в форме здравого смысла, совести, внутреннего убеждения) всех тех, кто причастен к производству судебного (а значит) речевого знания о преступлении, преступнике и наказании[1116].
Необходимо указать на возможности наведения речевых эмоций судебной речью. Речевые эмоции наводятся на аудиторию в первую очередь не логически организованными частями речи, а обращением, именованием темы, воззванием, заключением. Речевая эмоция — эмоция, наводимая на аудиторию речью. Речевому выражению доступны не все эмоции, а только те, которые возможно выразить с помощью речи и тем заставить аудиторию испытать чувство. Речи доступно выражение и наведение на аудиторию только некоторых эмоций. Это связано с выразительными возможностями языка. В речевом контакте участвуют: сам факт речевой связи; ритм, тембр и интонация; динамика речи (то есть громкость и быстрота), модальность речи, предметное знание лексики, соответствие речи и действия, образное и логическое построение речи, коннотативный смысл речи[1117].
Каждый из этих факторов речевого контакта обладает своими возможностями выражения и наведения эмоции определенного типа. Но поскольку все эти факторы языкового контакта не могут существовать друг без друга, речевая эмоция всегда сложна и комплексна. Ритор пользуется разными факторами в разной степени, создавая совокупную эмоцию данной речи, которая как бы окрашивает речь слушающего в определенные тона, которые заставляют слушателя толковать речь в определенном смысле.
Ритмические, интонационные и тембровые свойства речи сказываются на результативности убеждения. Речь быстрая, отрывистая, громкая вызывает волнение, как будто бы слушающий не успел сделать что-то важное. Наоборот размеренная, монотонная и негромкая речь вызывает скуку. Речь умеренная и разнообразная в динамике привлекает внимание, настораживает, заставляет подтянуться. Модальность речи — вопрос, повествование и иные более тонкие виды модальности на основе этих главных — призвана к тому, чтобы заставить человека действовать. Для этого он должен испытывать чувство самосохранения. Чувство самосохранения бывает двояким — ощущение несчастного примера других людей и страх за свое существование. Важнейшим видом эмоции является эмоция должного. Она возникает из осознания отношения речи и действия в связи с речью. Сложным видом речевой эмоции является эмоция удовлетворения от ловко сказанного[1118].
Прагматическая, речевая сущность судебного доказывания сводится к речевой коммуникации в ходе судебного разбирательства, то есть к убеждению посредством речи. Вопрос об эффективности речевой коммуникации, языкового представления доказательств — это весьма важный вопрос для судебного деятеля. «Искусство доказывания есть искусство речевого перфоманса доказательств и развертываемой на них аргументации, подключающей весь арсенал юридической техники (в первую очередь — легальные презумпции) и набор средств ораторского искусства, убеждающее воздействующих на аудиторию судебного заседания»[1119].
В заключение остановимся на узловых местах, где происходит аргументация в уголовном судопроизводстве. По нашему мнению, аргументация в собственном смысле возможна только, когда есть независимый беспристрастный арбитр, который может сравнивать аргументы и позиции сторон, то есть в условиях судебного спора, причем обе стороны имеют равные права на доказывание. То, что имеет место в ходе досудебного производства, можно назвать подготовкой к осуществлению аргументации. Об обосновании органами предварительного расследования своих процессуальных решений как доказывании нами уже было упомянуто в соответствующем разделе нашей работы. Обоснование в нашем понимании нельзя отождествлять с аргументацией, последняя возможна только в контексте спора, который в силу структурных особенностей нашего уголовного процесса не может иметь места между сторонами ни в стадии возбуждения уголовного дела, ни в стадии предварительного расследования. Исключение составляют ситуации, когда имеет место вторжение судебной власти в разрешение отдельных спорных вопросов, возникающих на досудебном производстве. Речь идет о судебном контроле. В литературе, посвященной проблемам судебного контроля, признается проведение доказывания. Хотя в резкой и отчетливой форме об аргументации исследователями вопрос не ставится, тем не менее, на наш взгляд, принципиальной разницы в природе аргументации не может быть в зависимости от формы судебной процедуры. Представляется, что если соблюдено первичное условие состязательного судопроизводства: есть две равноправные стороны и независимый суд как арбитр, там возможна аргументация. Она может быть развернутой и свернутой в зависимости от предмета спора, позиционирования сторон и допускаемых законом средств процессуальной борьбы, но принципиальные моменты, связанные с природой судебной аргументации, мы можем наблюдать и в процедурах судебного контроля, и в стадии судебного разбирательства, и в последующих судебно-контрольных стадиях.
