Майя слегка вздрогнул, потому что упрек Пашавара эхом отзывался на его собственные мысли о возможных жертвах, но ответил твердо:

— Должно быть, наши деды говорили то же самое о дирижаблях. Но они стали обычным явлением, и теперь ни правительство, ни наша экономика не могут функционировать без них.

— Неудачная аналогия, Эдрехазивар, — заметил Пашавар, бросив на него острый взгляд.

Но Майя был готов к этой подножке.

— Нет, — сказал он, — крушение, ставшее причиной смерти нашего отца, не было случайностью. Вина лежит не на «Мудрости Чохаро», а на человеке, который его взорвал. С таким же успехом злоумышленник мог повредить ось самоходной повозки. Или подпругу седла.

— Что вовсе не доказывает, будто бы этот глупый мост может быть построен, — Пашавар непокорно тряхнул ушами.

— Мы доверяем мнению Гильдии часовщиков. В конце концов, ни я, ни вы не имеем достаточно знаний, чтобы обсуждать его инженерное решение. Ни я, ни вы, лорд Пашавар.

Майя сопротивлялся желанию воспользоваться фамильярным «ты», чтобы дать понять, как раздражает его упрямство Пашавара. Но никакое своенравие не давало Императору право на оскорбление.

— Но должны ли мы доверять решениям часовщиков? — Спросил лорд Пашавар, обводя Коражас широким взмахом руки. — Если наука действительно достигла высот, необходимых для превращения этой игрушки в настоящий мост, разве университеты не доложили бы нам о них?

Майя посмотрел через комнату на лорда Истанара, отстраненно наблюдающего за бурной дискуссией вокруг часовщиков. Лицо его хранило суровое и замкнутое, как сейф скряги, выражение.

— Отличный вопрос, лорд Пашавар, — сказал Майя, — но мы не слышали его в Коражасе.

Пашавар понял намек и с угрюмым видом согласился подумать. Возможно, чтобы лучше подготовиться к сопротивлению.

Майя вернулся к модели и попросил Меррем Халежан показать работу моста еще раз.

Великий Авар Баризана прибыл в Унтеленейс в полдень. Погода установилась морозная, но солнечная, и это немного скрашивало краткость зимних дней. Предупрежденный курьером из Увешо, где поезд Великого Авара провел ночь, Император ждал у главных ворот дворца, которых никогда прежде не видел. Поскольку для того, чтобы открыть каждую из огромных створок требовались усилия четырех человек, пользовались ими не часто.

Великий Авар никогда не путешествовал дирижаблем; как объяснил посол Горменед, он считал, что болтаться в воздухе, как воздушный шарик, недостойно правителя. Он совершал путешествие — впервые за последние пятьдесят лет — в конной повозке.

Всадники авангарда достигли площади Императрицы Пармено почти за полтора часа до Великого Авара. Хотя их нельзя было официально приветствовать или допустить во дворец раньше их господина, Майя отправил слуг с горячим чаем сначала к ним, а затем к каждому из вновь прибывающих отрядов. Слуги, багаж, шестнадцать солдат Херцеторской гвардии в полном вооружении и, наконец, один глашатай, который направил свою лошадь прямо на часовых перед дверями дворца и торжественно объявил о прибытии Великого Авара.

К тому времени, несмотря на холод, на площади собралась плотная толпа горожан, и когда ворота распахнулись, воздух наполнился приветственными криками. Когда Майя вышел, люди стали кричать и аплодировать снова. Оглушенный и слегка встревоженный, он на мгновение замер, но Киру сказала, достаточно громко, чтобы он услышал ее:

— Они будут рады, если вы поприветствуете их, — и Майя понял, что все эти люди мерзли здесь ради единственной возможности увидеть своего Императора.

Он поднял обе руки ладонями наружу, и аплодисменты, что казалось невероятным, удвоились. Прежде чем он успел сообразить, что следует делать дальше, раздался грохот копыт и на площадь вкатилась повозка. Это было громоздкое и уродливое сооружение, выкрашенное в красный цвет и раззолоченное, как самовар, с огромными вытаращенными глазами по обе стороны от сиденья кучера и хитрым лягушачьим ртом под ним. Затейливая резьба по бокам изображала перепончатые лапы, а крыша причудливо изгибалась покрытым шипами гребнем. Карета была запряжена десятью черными лошадьми в красной с золотой эмалью упряжи; с ними прекрасно гармонировали кучер и лакеи — чистокровные гоблины в красных ливреях с золотым галуном.

Лакеи спрыгнули на землю, не дожидаясь остановки кареты. Они отвесили ловкий поклон Майе и его окружению, а затем не менее ловко развернули лесенку, встроенную в панель под дверью повозки. Херцеторцы выстроились вдоль прохода, по восемь человек с каждой стороны, а их капитан поднялся до середины дворцовой лестницы и, сняв шлем с оскаленной маской сказочного чудовища, заправил его под руку, как запасную голову. Лакеи повернулись, чтобы посмотреть, на месте ли капитан, затем переглянулись, и один из них распахнул дверь кареты, а второй приготовился помочь Великому Авару. И все без единого слова.

Одна из черных лошадей топнула ногой.

Мару Севрасечед, Великий Авар Баризана, вышел из кареты.

Майя полностью сконцентрировался на том, чтобы не позволить своей челюсти отвиснуть. Авар оказался великим в буквальном смысле слова; первой мыслью Майи было изумление, как карета (показавшаяся ему сначала чудовищно огромной) смогла вместить этого человека. Это была гора в шесть с половиной футов ростом из костей, мускулов и жира. Угольно-черная кожа шелковисто поблескивала, а выпуклые глаза сияли неукротимым оранжевым пламенем. Побелевшие от возраста, но очень густые волосы, были стянуты в солдатский пучок и перевязаны яркой лентой, извивающейся, как змея на снегу. Пышные усы, заплетенные в толстые косы, свисали почти до ключиц. В отличие от нарядных солдат и слуг одет он был очень просто — в широкий синий халат — и кроме огненных опалов в ушах не имел других украшений.

Со смесью тревоги и страха Майя смотрел, как Великий Авар спускался по деревянным ступенькам, понимая, что если тот потеряет равновесие, у лакея, едва достававшего своему господину до плеча, не будет ни малейшей возможности его спасти. Но Великий Авар, хоть и двигался медленно, но на ногах держался крепко. Очутившись на земле, он стал казаться еще больше, ибо возвышался даже над солдатами своей гвардии.

Толпа затаила дыхание, словно к ним явился аварский людоед, который, по слухам, жил в горах выше Эзхо. Но окинув взглядом площадь, он дружелюбно махнул рукой и направился ко дворцу вдоль прохода, охраняемого солдатами. За его спиной лакеи начали извлекать из кареты слуг, эдочареев, секретарей — всех, кого Великий Авар счел необходимым взять с собой в поездку.

Майя испытал трусливую благодарность, что не его, а Горменеда обязанностью было первым выступить вперед и принять на свои плечи похлопывание огромных ладоней, что являлось ласковым приветствием среди мужчин-гоблинов. Последовали быстрые переговоры тихими голосами на баризани, затем Горменед отступил назад и громко объявил:

— Великий Авар Баризана приветствует Императора Этувераца и благодарит его за гостеприимство.

Как хор в опере, толпа, дождавшаяся своего выступления, приветствовала монарха с должным энтузиазмом. Великий Авар тяжело шагнул вперед, и Майя, откинув голову назад, оказался со своим дедом лицом к лицу. Ответная речь была подготовлена и заучена, но глядя в круглые оранжевые глаза, Майя не верил, что она произведет какое-либо впечатление на Великого Авара, даже если он сможет ее произнести. Поэтому он сказал только:

— Мы рады приветствовать вас. Пожалуйста, войдите внутрь, там теплее.

Великий Авар некоторое время смотрел на него, не мигая, с непроницаемым выражением лица, и внезапно над площадью Пармено прогремел его смех.

— Может быть, вы больше гоблин, чем кажетесь! — Он тяжело положил теплые ладони на плечи Майи и, не потрудившись обернуться, приказал своим солдатам и слугам. — Мы согласны, ведите!