Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

И когда они шли домой после работы, Мозгун все не переставал взволнованно говорить:

— Должно изживать этакую фразу неустроевскую. Побрякушки! Теперь пришло время объяснить этот козырь его с изгнанием Шелкова и с походом на тебя.

Подошли к квартире, и Мозгун прислушался у двери и потом сказал:

— Ждет. Иди туда.

Иван прошел в соседнюю комнату к Анфисе; ее дома не оказалось. Он сел на стул близ двери, разделяющей брата с сестрой, и стал слушать.

— Ты, конечно, знаешь, зачем я хотел с тобой свидеться? — услышал он голос Мозгуна.

— Догадываюсь, — ответил Неустроев.

— Нет, вероятно. Я хочу разрешить прямо по-рабочему наше ратоборство. Или я, или ты на заводе. Кого найдет партия нужным — оставит.

— Я этого не уясняю, друг мой!

— Уяснять тут нечего. Не махонькие. Друг друга больно хорошо видим. И друг друга терпеть не можем. Вот что очевидно. Я даже не пытаюсь корни этого дела вскрыть. Наплевать, наплевать! Время покажет. Но делу наши отношения мешают. Я думаю, что ты, как большевик, — извиняюсь, как советский человек, каковым себя считаешь, — поймешь меня и удовлетворишь мои условия: или я, или ты.

— И условий не приемлю, и твое отношение к нему не принимаю.

Наступила мучительная пауза.

— «Очерки реалистического мировоззрения», есть лучшее издание, — сказал Неустроев.

Иван услышал шелест перевертываемых страниц.

Пауза.

— В райкоме Ивана переводят на другую работу, — сказал спокойно Мозгун.

Пауза.

— На более ответственную, — опять продолжал Мозгун.

— Не может быть! — вырвалось вдруг у Неустроева.

— Верь или не верь — факт. Но когда меня спросили, за кого бы рискнул партийным билетом, за тебя или за Переходникова, так я, не думая, ответил: за Переходникова. Вот.

Неустроев сказал:

— Переходников и руководство — парадокс. Большая его ошибка — ничего не имея в голове, хотеть быть головою над многими. Трагическая ошибка.

— Переходникова я знаю, — так и сказал: знаю, — и его родню в лице моей сестры, и его прошлое, и его друзей, а тебя не знаю.

— Я тебе разве ничего не говорил про себя?

— Нет.

— Не удосужился.

— Я давно ждал. И вот я смело заявляю: я тебя не знаю. Кто ты? Откуда ты? Зачем здесь ты? Для кого этот крик, эта будоражь, этот напор на своих приятелей?

— В райкоме так думать не могут.

— В райкоме и не думают так. В райкоме ты сумел сделаться авторитетным. Но когда я рассказал, что ты ни с кем вполне не сходишься, в дружбу к тебе не идут, то, представь, хватились, вдруг хватились — о тебе мало у нас сведений.

Последние слова прозвучали гневно.

— Сведения мои малые по бедности биографии. Отец — служащий, обыватель, работает на заводе. Больная мать тоже где-то.

— Где-то? — опять зазвучал гневом голос Мозгуна.

— Ну да. В городе Арзамасе. — И вдруг еще более раздраженно: — Какие дешевые изыскания! Дешевле пареной репы.

— Пареная репа не так уж дешева, как думают люди со средствами.

Пауза.

— Когда аргументов нехватка, тогда надо обращаться к биографии противника, — произнес Неустроев.

Пауза.

— Ты университет окончил?

— Никак нет, не довелось.

— А откуда ты узнал, есть ли другое издание книги или нет?

— Оттуда же, откуда и ты узнаешь.

— А где добыл ты эту обостренную бдительность к врагу? Из книги?

— Как хочешь думай.

— Я точно узнать хочу. Я в этом плане и в райкоме говорил — не могла жизнь тебе это дать, и в ячейке комсомольской будем допытываться.

Пауза.

— В исторической борьбе мы должны отличать фразы людей от их действительных интересов. Это давно сказано, а кем — тебе нечего говорить. Этого положения мы не забыли.

Что угодно можно о себе говорить. Я подозрителен к людям, вынесшим ненависть к врагу из книги.

— Глупо!

— Ты скажи мне, скажи начистоту, откуда у тебя взялась вдруг эта неприязнь ко мне? У меня голова кружится от догадок.

— Моя неприязнь оттого, что появилась твоя неприязнь ко мне. Неприязнь же твоя естественна. Об этом все знают. Какая пошлая, ложноромантическая, стандартная эта твоя неприязнь!

Мозгун закричал:

— Неужели верят этому?

— Да. А разве ты сам в это не веришь? В глубинах души? Ну, признайся, с каких пор ты начал меня ненавидеть?

— В райкоме, конечно, об этом не знают. А если узнают эту деталь твоей биографии, ох как все представления о тебе сразу перевернутся! Образумься, друг, пока не поздно.

Неустроев засмеялся едким смехом.

— Сбрось с себя личину защитника всех кротов Переходниковых, идущих к социализму на поводу инстинкта голода. О, желудок — их классовый разум. Пролетарий, до сих пор ты не раскусил подобного типа людей. Неужели это столпы социализма? Я знаю всех в бригаде и каждого, и пуще всех тех, кто громко «ура» кричит, а визжит про себя «караул»!

Мозгун все молчал. Дальше нападал только Неустроев, а тот лишь оборонялся. Иван слышал, как вскоре Неустроев вышел.

Когда Иван вошел после этого в комнату, Мозгун сидел у стола и повторял растерянно:

— Ошибки всегда возможны. Всегда… конечно… никто не застрахован.

Потом, увидя Ивана, заговорил тверже:

— Он умнее, чем я даже подозревал. Значительно умнее. Может быть, он прав насчет деталей моей биографии? Откуда иначе взялась бы такая уверенность? Пожалуй, правы в райкоме: надо без склок и шума улаживать между своими.

— Хорошо, ежели честные думы у него в голове. А ежели нечестные? — бросил Иван.

Мозгун не знал, что ответить на это.

Глава XXVIII

СТОЯЩИЙ НА СТРАЖЕ ОКТЯБРЯ

Лишь кое-где светили фонари. Дальние квартиры соцгорода проваливались в тьму. Смутно вырисовывалась иной раз выштукатуренная стена четырехэтажного корпуса. Когда Неусгроев, возвращаясь от Мозгуна, перебрался через грязные канавы, искупавшись изрядно в них, он очутился на каркасном поселке. Уж тут тьма царила кромешная. Шел он ощупью, то и дело падая, натыкаясь на бочки с цементом, на кучу песку, гравия, буга. Один раз даже ткнулся в гравиемойку. Тут-то и решил выйти на шоссе: дальше это, зато вернее. Шоссе он увидел издали. Там дружно мерцали фонари, а жизни на шоссе не было: ни машин, ни людей. Он ощупал мокрые, грязные свои коленки и осторожно стал обходить остов машины. Вокруг нее были сложены бунты строевого теса, он полез через них на четвереньках. Ни зги не видно. Только и всего что над головою, на фоне неба, маячили толстые кабели да электрические столбы — целая их ватага — вершинами упирались ввысь. Неустроев сполз с бревен и вдруг в жуткой тьме увидал рядом с собою вздрогнувший пучок робкого света. Источник его был заслонен, танцевали на грязи только блики. Они исчезали и вновь пропадали при этом, словно свет то и дело переставляли с места на место. «Курят, подлецы», — подумалось Неустроеву. Он направился туда. Силуэт человека мелькнул рядом. В одно мгновенье струйка огня пробежала по электрической будке, вслед за этим потухли враз огни соцгорода, и окна домов ослепли, шоссе скрылось из глаз, — глухая, жуткая тьма опоясала землю. Судорога пробежала по коже Неустроева. Догадка устрашила его. Он рванулся вперед, чуя перед собой скользящего по гравию человека. Вот-вот готов был Неустроев схватить его. Как вдруг человек затопал и наутек пустился. Неустроев рванулся в тьму, потом услышал, как человек шлепнулся впереди, заохав. Неустроев повалился на него, ища судорожными пальцами горло. Но тот был силен, поднял Неустроева и стряхнул с себя. Пальцы Неустроева все-таки еще цеплялись за ворот незнакомца, а сам Неустроев кричал:

— Так и знай, не отпущу. Сопротивляться будешь — подниму галдеж.

— Вот дурак! — сказал человек знакомым голосом и ударил по руке Неустроева так, что суставы его захрустели. — Для чего орешь, пентюх, стоящий на страже Октября? Всегда ты тут, где тебя не просят, Константин. Али обезумел ты?

— Ах, отец! — вскрикнул Неустроев. — Тебе ли таким делом заниматься?

43
{"b":"271784","o":1}