Они уже скрылись за дверями, когда я увидела Грейс, проталкивающуюся сквозь толпу. Она шла одна, беспокойно оглядываясь по сторонам, в моей меховой шубке, наброшенной на плечи. Я окликнула ее, и Грейс поспешила ко мне.

— Пошли, Грейс,— сказала я.— Элейн и Норма ждут у машины.

Она отрицательно покачала головой и затараторила:

— Я не поеду с ними, Ли. Дэвид отвезет меня домой. Но я прошу тебя об одолжении.

Она открыла сумочку и достала из нее три запечатанных конверта.

— Будь добра, отправь их в Вентворте — я хочу, чтобы их получили как можно скорее. А я могу задержаться.

Я успела взглянуть на верхний конверт, надписанный характерным почерком Грейс, со множеством завитков и наклоном влево. Он был адресован Джерри в больницу.

Затем Грейс внезапно вырвала у меня из руки конверты и снова сунула их в сумочку.

—  Хотя нет, лучше, если я...

Она не договорила, на лице ее промелькнула возбужденная улыбка.

— Ли, я сегодня счастлива, так безумно счастлива и хочу сказать тебе кое-что, чего не говорила раньше. Насчет тебя и Джерри.

Я смутилась. За все годы, что мы с Грейс знали друг друга, она ни разу не заговорила о моих чувствах к ее брату.

— Ты не должна переживать из-за того, что Норма выпросила у него значок его землячества или еще что-нибудь, Ли. Он сейчас, возможно, воображает, что сходит по ней с ума, но в действительности ему нравишься только ты. Он всегда тебя любил.— Она схватила меня за руку.— Я решила ему показать, насколько Норма испорчена. Она насмехается надо мной, но пожалеет об этом, как и некоторые другие в Вентворте.

В начале этой примечательной речи я чувствовала нечто вроде благодарности к Грейс, потом сообразила, что ее слова были, скорее, порождены неприязнью к Норме, нежели добрыми чувствами ко мне.

— Да, Ли,— истерично засмеялась Грейс,— все, кто заставил меня их ненавидеть, пожалеют об этом.— Она притянула меня к себе и в порыве симпатии поцеловала в щеку.— Ну, мне надо спешить — Дэвид дожидается. Наверное, ты уже будешь досматривать третий сон, когда я вернусь домой.

Она сбежала на улицу по широким ступенькам театрального подъезда. Я еще раз увидела фигуру рыжего моряка (он был без фуражки), нетерпеливо переступающего с ноги на ногу у края тротуара. Видела, как Грейс просунула ему руку под локоть. Она казалась очень маленькой и хрупкой рядом с этой высокой и солидной фигурой в форме.

Думаю, именно в это мгновение я впервые почувствовала какую-то потенциальную угрозу, таившуюся в ее изящной фигурке. Грейс, выглядевшая до этого вечера бледной и незначительной, каким-то образом мгновенно ворвалась в жизнь многих из нас. Я вспомнила встревоженное лицо Мерсии, когда она заявила, что должна поговорить с Грейс, и выражение откровенного ужаса в глазах Роберта Хаднатта, когда он смотрел на Грейс в фойе театра. Подумала я и о Стиве, о его угрюмой гримасе и плотно сжатых губах, когда он просил меня не говорить Грейс о его уходе из клуба.

Все непонятное, испортившее веселый вечер, казалось теперь связанным с Грейс.

Уходя с морским офицером, она обернулась, помахала мне рукой и крикнула:

—  Доброй ночи, Ли!

Теперь, когда я оглядываюсь назад, мне кажется, что в этих словах было что-то прощальное. Потому что после этого я уже не видела бедную Грейс Хау в живых. 

Кажется, было около половины второго ночи, когда мы поставили темно-серый «седан» Сейлоров в гараж колледжа и пошли назад к Пигот-холлу. Все мы чувствовали себя скверно после вечеринки, даже Норма выглядела вялой и унылой, так же как и белые орхидеи на ее плече. Я чувствовала себя опустошенной и была не в состоянии думать о событиях этого злополучного вечера.

И все же я не могла выбросить из головы слова Г рейс о том, что Джерри любит меня. Я была очень счастлива и быстро заснула. И если бы не моя спартанская привычка спать с открытым окном, проспала бы до самого утра и не видела тех троих, кто позднее втянул меня в события, очень важные для многих. Но мое окно было распахнуто, и капли холодного дождя, брызгавшие прямо в лицо, разбудили меня среди ночи.

Я проснулась лишь наполовину и не посмотрела, вернулась ли Грейс, а просто встала с постели, чтобы закрыть окно. Пока я возилась со шпингалетом, мое внимание привлек шум мотора. Затем сноп света залил двор, и появилась машина, которая неслась от колледжа с такой скоростью, словно за ней гнались все силы ада. Я видела ее обтекаемый корпус не более секунды, но сразу узнала его: это был желтый «седан» Пенелопы Хаднатт.

Если бы я знала, какие события нам предстоит пережить, то обратила бы большее внимание на эту машину. Но в тот момент, окончательно не проснувшись, я просто удивилась, куда это наша непогрешимая деканша женского факультета так поздно направилась. Потом снова нырнула в постель.

Не успела я заснуть, как сквозь дремоту услышала, что тихонечко скрипнула открываемая кем-то дверь. Наконец-то вернулась Грейс, подумала я, давно пора.

Шаги по ковру приближались ко мне. Я удивилась, что все это Грейс проделывает так тихо, ибо она, подобно большинству близоруких людей, обычно спотыкалась и наталкивалась на мебель. Шаги затихли у моей кровати, и я почувствовала, как кто-то склонился надо мной,— совсем как во сне. Потом шаги заскользили к кровати Грейс. Я ждала знакомого звука, с которым моя соседка всегда натягивала на себя одеяло, но так и не услышала его. «Странно»,— сонно подумала я.

Потом мои мысли прервались, потому что снова послышались шаги, еще более осторожные: кто-то крался к двери. Не знаю, почему меня это напугало. В конце концов, Грейс могла забыть запереть дверь, да было и еще множество простых объяснений. Но мне, в моем дремотном состоянии, это показалось очень страшным.

Я села на кровати, вглядываясь в темноту, и увидела неясные очертания человека у самой двери.

— Грейс, это ты?

На мгновение неясный силуэт на фоне менее темной стены замер, потом выскользнул за дверь.

Тут уж я по-настоящему проснулась — в паническом страхе, что в нашу комнату забрался кто-то посторонний.

Разум подсказывал мне, что бояться нелепо. Если ночным гостем была не Г рейс, значит — Элейн, Норма или любая другая девушка из Пигот-холла. Но разуму было трудно преодолеть бредовые ночные страхи. Казалось, прошло несколько часов, прежде чем я осмелилась приподняться и взять сигарету.

Теперь дождь усилился и громко стучал по оконному стеклу. Но когда я бежала босиком к туалетному столику за сигаретой, то снова расслышала глухой шум автомобильного мотора во дворе колледжа.

Я думала, что это опять желтый «седан» деканши, но ошиблась. Свет под портиком позволил мне разглядеть блестящий от дождя зеленый корпус, и я опять сразу узнала машину: двухместный закрытый автомобиль с откидным верхом Мерсии Перриш. А желтая машина еще не вернулась!

После этого я долго стояла у окна с забытой сигаретой в руке. Потом взглянула на часы — 4.20 утра.

Сначала Пенелопа Хаднатт, потом Мерсия Перриш умчались на машинах среди ночи неизвестно куда. И вдобавок — кто-то пробрался ко мне в комнату. Определенно в Вентворте творилось что-то из ряда вон выходящее!

Я докурила сигарету, погасила окурок, вернулась в постель и, как ни странно, заснула.

Где-то задребезжал звонок. Он-то и разбудил меня. Я открыла глаза и посмотрела на кровать Грейс — она была пуста. Грейс Хау так и не вернулась домой.

Полагаю, большинство людей не усмотрели бы ничего из ряда вон выходящего в том, что девушка из колледжа пробыла где-то всю ночь. Но в Вентворте, с его железной дисциплиной, о подобных случаях и не слыхали. Виновницу ждало суровое наказание.

Глядя на несмятую постель Грейс, я подумала, что

у нее вчера было странное настроение и, возможно, она угодила в какую-то скверную историю...

  Но затем, когда я перебирала в памяти события вечера, мне пришла в голову другая мысль: во всех поступках и словах Грейс было что-то прощальное. Просила меня опустить письма, завела необычный для нее разговор о Джерри, наконец, она поцеловала меня, чего не делала никогда раньше,— как будто уезжала навсегда... Кроме того, еще этот морской офицер, .автор загадочных писем. Почему они уехали вместе?