Выше я определил историю как модель или систему моделей прошлого, как наши представления о том, что когда-то было. Иными словами, для меня история – это отражение прошлого в нашем сознании, но не само это прошлое. Она отличается от прошлого в той же мере, в какой набросок художника-портретиста средней одаренности отличается от портретируемого им человека. Вместо сложнейшей системы, каковую представляет собой и сам человек и его укорененность в социальных структурах человечества, мы имеем лишь упрощенный и не всегда напоминающий внешний вид оригинала шарж, могущий послужить основой весьма неверных оценок о портретируемом человеке.

В этой системе понятий «история-прошлое» трудно, если не невозможно, говорить о предыстории в точных терминах. И хотя меня в первую очередь интересует не терминология, не нечеткость традиционной исторической системы понятий, а критика представлений историков о ранних этапах развития человеческого общества, стоит попытаться пояснить возникающие при применении слова «предыстория» трудности.

Ту часть прошлого, которая соответствует нашим историческим моделям, естественно считать историческим периодом прошлого. Тогда предшествующее историческому периоду время естественно считать доисторическим временем, а наши представления об этом времени называть предысторией.

Однако в этом определении предыстории содержится явное противоречие: ведь если мы имеем какое-то представление об этом более раннем периоде прошлого, то, следовательно, мы его как-то смоделировали и тем самым создали его историю. Предыстория сама оказывается историей!

Чтобы избежать этого противоречия можно попытаться сформулировать различие между историей и предысторией на языке характеризации моделей прошлого. Например, так: исторические модели основаны в основном на письменных источниках о прошлом, в то время как модели предысторического периода базируются в первую очередь на материальных свидетельствах о прошлом и на аналогии с сохранившимися пережитками прошлого у первобытных народов или с дожившими до исторического времени старинными обычаями и обрядами.

На самом деле при таком подходе граница между историей и предысторией оказывается весьма расплывчатой, ибо и исторические модели частично базируются на артефактах (переживших свое время и сохранившихся до момента их описания кем-либо или данных нам в форме археологических находок и их реконструкций), таких как руины и монеты, керамика или предметы утвари, остатки одежды или орудий труда и т.п. В то же время предысторические модели построены в основном на археологическом материале, но и они используют письменные источники типа описаний чужих племен путешественниками или старых этнографических записей. И не только их, но и труды историков, как утверждает книга «История Эстонии I» Айна Мяэсалу и др. (см. [Мяэсалу], выделения жирным шрифтом принадлежат авторам):

Впрочем, и среди исторических источников немало таких, которые написаны не очевидцами и даже не современниками, а со слов других или на основе не обязательно достоверных более древних текстов. Мне кажется, что и такой путь определения предыстории – на основании типа источника исторической информации - не является до конца приемлемым. Вместо него можно попытаться или изменить терминологию и говорить о более ранней и более поздней истории, так что ранняя история была бы в этом случае синонимом традиционного и не очень четко определенного понятия предыстории.

Проще всего проводить хронологическую разделительную линию между предысторией и историей. Так поступили, например, авторы уже процитированной книги [Мяэсалу], дав своей первой главе заголовок «Доисторический период» и определив хронологические рамки такового. При этом, они, в полном согласии со сказанным мной выше, считают началом эстонской истории появление на территории современной Эстонии первых поселений (коим они приписывают возраст в 9,5 тысяч лет), т.е. начало предыстории (здесь она названа доисторическим периодом), а конец доисторического периода относят к 1227 г. Продолжу цитирование на тему об эстонской истории.

Вот он парадокс, о котором шла речь выше: доисторический период оказывается частью исторического. Нечеткость терминологии, используемой историками, служит причиной многих их ошибок и порождает порой невероятную путаницу в их головах. Еще один пример путаницы из той же книги: говоря о все том же доисторическом периоде, авторы пишут (все цитаты со стр. 9)

При этом про бронзовый период прямо сказано, что хотя в это довольно точно очерченное авторами время на территории Эстонии и появлялись предметы из бронзы, «однако из-за отсутствия необходимых компонентов для её изготовления (меди и олова) человек продолжал использовать орудия труда, сделанные из камня и кости». Хорош бронзовый век! Да и железный не намного лучше бронзового: что-то о залегании на территории Эстонии железных руд, их добыче и выплавке из них железа мне ничего не известно. Так, может быть, и в вопросе о периодизации предыстории человечества тоже следует исходить из единовременного сосуществования разных культур и, следовательно, единовременности введенных на их основе подразделений, из налегания друг на друга этих периодов.

Эстонские авторы сообщают также, что историками «предпринимались попытки составить периодизацию доисторического периода и на иной основе, когда в первую очередь учитывались общественные и экономические отношения, формы семьи и прочее, однако вынуждены признать, что хотя в «эволюции общественных и экономических отношений древнейших обитателей Эстонии можно частично проследить обозначенные моменты развития», но все богатство археологического материала не позволяет разработать четкую периодизацию на такой более солидной основе.

Правда описание доисторического периода ведется в книге на том же языке детального описания отдельных событий, что и исторического периода, но это уже вопрос о непоследовательности в представлениях авторов, а не о принципе выделения предыстории из истории.