Похоже, отчаявшись получить содействие в трудоустройстве от отчима, ближе к весне Эдгар сам начал искать себе занятие, встречаясь в Ричмонде и списываясь с потенциальными работодателями в других городах. Г. Аллен свидетельствует о письме поэта «некоему Миллсу» из Филадельфии, в котором По просит о месте. Автору не удалось найти сведения о таинственном Миллсе (не содержит их, кстати, и подробнейшая работа А. X. Квина). Но, видимо, нечто похожее имело место. Так или иначе, инициативы пасынка становились известны опекуну: в конце концов, Ричмонд тех дней был не столь уж велик, а те, к кому обращался По в других городах, скорее всего, знали мистера Аллана (возможно, были его партнерами по бизнесу). В данном контексте совершенно понятна фраза из упоминавшегося письма: «Вы с восторгом разоблачаете меня перед теми, кто, по вашему мнению, мог бы поспособствовать в моих начинаниях». Как очевидно и отношение торговца к пасынку.
Трудно сказать, зачем все это делал мистер Аллан. Рассуждая здраво, прежде всего именно в его интересах было найти какое-нибудь занятие для пасынка, определить его на службу. Применить, так сказать, трудотерапию — если он полагал, что его подопечный нуждается в перевоспитании. Но он не только не делал ничего для этого, но, напротив, всячески тому препятствовал. Видимо, считал необходимым, чтобы пасынок помучился. Осознал, как говорится, «степень вины».
Желал ли он, как полагают многие биографы, чтобы Эдгар покинул семью и город? Трудно ответить на этот вопрос положительно. Вполне возможно, что в глубине души мистер Аллан и хотел этого, но едва ли действовал осознанно и расчетливо. Как мы можем видеть из приведенных эпистолярных фрагментов, в отношениях этих двух людей доминировали чувства, а не расчет.
Естественно — учитывая взрывной темперамент и того и другого, — долго продолжаться это не могло: «критическая масса» накапливалась быстро и неотвратимо. Г. Аллен утверждал, что «спусковым крючком» стало упоминавшееся письмо таинственного Миллса[62]. Скорее всего это — домысел (как детали и темы разговора между оппонентами), необходимый автору для «развития сюжета». Во всяком случае, никто из биографов поэта не подтверждает информацию о «роковом» письме. Но никто не оспаривает, что решающий разговор между ними, скорее всего, состоялся именно в ночь на 19 марта 1827 года: факт, что рано утром 19 марта Эдгар По покинул «отчий дом», общеизвестен.
Подробности столкновения между опекуном и его воспитанником, естественно, неизвестны (что понятно, ведь разговор происходил без свидетелей). Но сказано и с той, и с другой стороны, видимо, было достаточно, чтобы Аллан предложил Эдгару «выметаться», а тот исполнил «пожелание» немедленно. Утро того же дня юноша встретил в номере при ричмондской таверне «Корт Хаус», которая, вероятно, находилась неподалеку от дома на Пятой улице.
Не все из того, что хотел сказать По своему опекуну, было сказано, и в тот же день он пишет письмо мистеру Аллану, в котором продолжает «дискуссию» и выдвигает аргументы, свидетельствующие о низости, предубежденности и несправедливости оппонента (выдержки из этого письма приведены выше). По тексту можно судить и о том, что свой уход юноша не планировал заранее — это произошло спонтанно, под влиянием мгновения. В послании — после упреков, обвинений и самооправданий — он пишет:
«Я прошу вас прислать мой сундук с одеждой и книгами и — если у вас осталась хоть капля привязанности ко мне, в последний раз уповая на вашу щедрость, и, чтобы не сбылось высказанное вами пророчество, вышлите мне любую сумму денег, лишь бы она была достаточна для того, что добраться до одного из городов на Севере и продержаться там в течение месяца. К этому времени я сумею поместить себя в ситуацию, когда я смогу не только иметь средства к существованию, но и — в один прекрасный день — заполучу сумму достаточную, чтобы продолжить учебу в университете…»
Нетрудно догадаться, о каком «пророчестве» опекуна идет речь в письме. Несомненно, мистер Аллан предрекал ему голод, нищету и бесславный конец. Но мы видим, что юноша верил в свой «звездный час», в свою — особую — судьбу. Что он имел в виду? В письме нет ответа. Но на вопрос нетрудно ответить: это, конечно, поэтический талант и тот ворох рукописей стихотворений, который он издаст отдельной книгой, а та принесет ему славу и богатство. Но это — в будущем. А пока, завершая послание, он просил:
«Пришлите мой сундук с одеждой в таверну „Корт Хаус“ и, я умоляю, немного денег — немедленно — у меня огромная в них нужда, если вы не услышите мою мольбу — я содрогаюсь, думая о последствиях».
Интересна приписка. То ли угроза, то ли крик отчаяния: «Только от вас зависит — услышите ли, увидите ли вы меня снова».
Мистер Аллан не ответил. И Эдгар По на следующий день, во вторник, 20 марта, пишет снова:
«Дорогой сэр!
Будьте так любезны выслать мой сундук с одеждой. Я писал вам вчера, объясняя мотивы своего ухода. Полагаю, то, что я до сих пор не получил ни своих вещей, ни ответа на письмо, объясняется тем, что вы его не получили. Я — в ужасной нужде; со вчерашнего утра у меня во рту не было и маковой росинки. Я не спал всю ночь, я бродил по улицам — и сейчас опустошен совершенно, я прошу вас — ведь вы не хотите, чтобы ваше пророчество действительно сбылось, — выслать мне без промедления сундук с моей одеждой и одолжить, если вы не можете дать, достаточно денег, чтобы я смог оплатить путешествие в Бостон (12 долларов), и небольшую сумму дополнительно, чтобы можно было продержаться до тех пор, пока не определюсь к какому-то делу. Я отплываю в субботу».
Отчаянное послание завершается очередным напоминанием о вещах и адресе, по которому их следует направить. Есть и приписка, которая, видимо, должна была растопить ледяное сердце: «У меня нет ни единого цента, чтобы заплатить за еду».
Письма, конечно, были получены адресатом. Получил поэт — вскоре по отправке второго письма — и ответ на первое.
Нам неизвестно содержание письма мистера Аллана. Но, видимо, в нем не было ничего, что открывало бы дорогу к примирению. Юноша пишет ответ. Это было уже третье послание за неполных два дня. Можно представить то напряжение, в котором он находился! Оставим в стороне его упреки опекуну. Сам он пишет: «Список ваших претензий ко мне настолько велик, что не требует с моей стороны ответа — особенно теперь, когда вы совершенно отказались нести ответственность за меня. (Слова опекуна об „отказе нести ответственность“, видимо, были спровоцированы бегством воспитанника из дома.) Я просто хочу быть понят вами, и ваше сердце, если оно, конечно, не высечено из мрамора, подскажет вам, что у меня не было иного способа».
Тем не менее дорожный сундук и вещи (включая книги) были доставлены. Об этом упоминает сам поэт, возмущаясь, что ему положили не только тома «Жиль Блаза» и «Дон Кихота» (действительно, зачем они в дороге?), но и учебник математики. Видимо, то была инициатива торговца: таким образом он хотел посильнее ранить пасынка. Можно предположить, что с вещами ему передали какие-то продукты и немного денег, — во всяком случае, в третьем (последнем ричмондском) письме он уже не сетует на то, что умирает с голоду.
Письмо это дошло до нас в неполном виде — бумага по краю второго листа (возможно, был и третий) оборвана, и последняя сохранившаяся фраза звучала так: «…вы содрогаетесь, думая о последствиях, и тем не менее я обращаю к вам просьбу ссудить меня деньгами…»
«Ссудил» опекун своего пасынка или нет — сведения по этому поводу отсутствуют. Скорее всего да — ведь какие-то средства у него появились: он сумел заплатить за путешествие из Норфолка в Бостон, за дилижанс до Норфолка, расплатиться с гостиницей и т. п. Забегая вперед отметим, что у него оказалось достаточно денег, чтобы прожить (отчаянно нуждаясь, но все же) два месяца в Бостоне и даже издать там свою первую книгу. Можно предположить, что деньги ему дали и отчим, и миссис Аллан (скорее всего втайне от мужа).
