Д. Томас и Д. Джексон в своей летописи жизни поэта приводят характерный диалог двух героев, обсуждающих Мармадьюка. Фрагмент настолько красноречив, что автор настоящих строк не может удержаться, чтобы не процитировать его:
«— А кто это?..
— Это — Мармадьюк Хаммерхед. Очень известный автор дешевых бульварных листков; стремится стать критиком, но человеком чести не является. Он автор стихотворения под названием „Черная ворона“, вызвавшего некоторое шевеление в литературных кругах.
— А что он за человек?
— Проходимец. Но никогда не напивается чаще пяти дней в неделю. Если говорит правду — то только по ошибке. Обладает моральными устоями, в соответствии с которыми считает важным пороть жену, когда думает, что она это заслужила, а также по случаю — когда подворачивается под руку. Ворует по мелочи. Но под суд, насколько мне известно, еще ни разу не попал. Время от времени ему устраивают-таки порку и таскают за нос, отчего последний увеличился до необыкновенной длины, несвойственной представителям человеческой расы»[342].
Текст, конечно, оскорбительный. Трудно сказать, прочитал ли сочинение По. Целиком — наверняка нет. Приведенный фрагмент — вполне может быть. Но едва ли обиделся на «роман» и Мармадьюка. Вот если бы это было написано остро, талантливо и художественно убедительно… Кстати, в ноябре 1846 года со страниц «Гоудиз» он ответил Инглишу. И сделал это и убедительно, и изящно — новеллой «Бочонок амонтильядо».
Но если на пасквиль можно ответить изящно-литературно, литературного ответа на обвинение в подлоге — то есть в преступлении — было мало. Слишком серьезное обвинение. К тому же косвенно страдала высокая репутация респектабельного журнала «Гоудиз лэдиз бук», в котором не только публиковались тогда «Литераторы Нью-Йорка», но и Э. По был одним из постоянных авторов. Как же можно давать «трибуну» преступнику?
Луис Гоуди, владелец издания, настоял, чтобы По ответил на обвинения Инглиша, прозвучавшие в «Нью-Йорк миррор». Что поэт с удовольствием сделал. Он, разумеется, не стал (и не мог!) опровергать обвинения в несдержанности и пристрастии к вину, но отмел все иные и, более того, заявил: «Свою невиновность я сумею доказать в суде».
Последняя фраза — едва ли инициатива самого поэта. У него не было денег даже на то, чтобы подать исковое заявление, а тем более оплатить судебные издержки. Несомненно, на судебном преследовании настояли издатели.
«Ответ г-ну Инглишу и другим» появился 10 июля. Разумеется, мистер Гоуди не мог опубликовать его в своем респектабельном издании — этого не позволяли сделать ни формат журнала, ни его периодичность. Материал был напечатан в ежедневной, вполне «бульварной» и очень тиражной «Spirit of the Times». Существенно, что за публикацию — десять долларов — заплатил мистер Гоуди[343]. Вслед за тем был подан иск в нью-йоркский городской суд по делу о клевете к «Нью-Йорк миррор» и Т. Инглишу. Едва ли приходится сомневаться, что и эта инициатива исходила не от поэта, а от его филадельфийских издателей.
Но вся эта суета — тем более что дело и его обстоятельства широко обсуждались как в нью-йоркской, так и в филадельфийской прессе (не говоря о тогдашней «литературной тусовке») — очень тяжело действовала на Э. По, погружая его в меланхолию. Некий мистер Сондерс, служащий «Библиотеки Астора», знавший поэта, поскольку тот был ее читателем, примерно в это время встретил Эдгара По на улице:
«Я увидел, что он очень удручен и, видимо, страдает от одного из приступов меланхолии, которым был подвержен. Он говорил о заговоре, что составился среди американских писателей, желавших принизить его гений и помешать его трудам. „Но пусть судит время, — сказал он, гордо сверкнув глазами. — Будущие поколения сумеют отсеять золото от песка“…»[344]
Томас Чиверс, навещавший поэта в те дни, свидетельствовал:
«Не проходило дня, чтобы По не получал по почте анонимных писем от каких-нибудь подлых негодяев, которые так истерзали его душу, что в конце концов он уверовал, будто весь род людской, одержимый самим дьяволом, ополчился на него…»
Адвокаты, нанятые мистером Гоуди, суд выиграли. Процесс начался 17 февраля. Двенадцать присяжных признали справедливость выдвинутого обвинения в клевете. Вердикт был вынесен 22 февраля 1847 года. В пользу истца владельцы «Нью-Йорк миррор» обязывались выплатить 326 долларов 48 центов. Из них По предназначалось 225 долларов, остальное составляли судебные издержки[345].
Ирония судьбы: судя по всему, эти самые 225 долларов — самая большая сумма, которую Эдгару А. По приходилось когда-либо держать в руках. Очередное красноречивое свидетельство того, что литература явно не принадлежит к числу доходных занятий.
Здесь вроде бы уместна ремарка: вот, смотрите, даже в тогдашней Америке действовали законы и обычному человеку можно было выиграть иск в суде.
Разумеется, это заблуждение. Иск выиграл не Эдгар По, как бы справедливы ни были его доводы (они, насколько можно судить по материалам прессы, были весьма шатки), а дорогие адвокаты, нанятые владельцем «Гоудиз лэдиз бук».
«Самым прискорбным во всей этой досадной истории, — писал в биографии поэта Г. Аллен, — начавшейся с неоправданных атак на Инглиша в „Гоудиз лэдиз бук“, было то, что в итоге некоторые человеческие слабости По стали всеобщим достоянием».
С этим суждением нельзя не согласиться. Суд был выигран. Истец получил солидную компенсацию. Но ущерб его репутации был нанесен непоправимый.
«Ничто, — продолжает тот же автор, — не причинило такого вреда доброму имени По, как распря с Инглишем. Несовершенства других выдающихся людей, избежавшие широкой огласки, были впоследствии забыты. Слабости же, присущие По, на все лады склонялись целым сонмом жалких газетенок, редакторы которых с мстительной радостью обливали грязью собратьев по перу в те годы, когда уличные сплетни считались вполне пригодным материалом»[346].
И в этом биограф тоже прав. Впрочем, не только Т. Инглишу следует предъявить обвинения в испорченной репутации поэта. Их было много — и среди его современников, и среди потомков. Но будем справедливы: немалая часть вины лежала и на самом Эдгаре По, настроившем против себя слишком многих.
Фордхэм, смерть Вирджинии. 1847
«Начните по три-четыре раза на дню говорить негодяю, что он верх совершенства, — вы на деле превратите его в то, что можно назвать „воплощением респектабельности“. С другой стороны, возьмитесь с настойчивостью клеймить человека достойного как мерзавца — и вы наполните его извращенным стремлением доказать вам, что вы не вполне ошибаетесь».
Это горько-парадоксальное замечание прозвучало в «Marginalia»[347] — размышлениях и заметках по разному поводу, которые поэт время от времени (с ноября 1844-го по сентябрь 1849 года) публиковал в разных периодических изданиях. Нет сомнений, что он учитывал и свой собственный печальный опыт. А ремарка об «извращенном стремлении» красноречиво указывает на «беса противоречия», которого, как мы видим, По приписывал не только себе.
Его собственный «бес противоречия», разумеется, предписывал ему продолжать борьбу. Но с некоторых пор, а точнее — с лета 1846 года, распря с многочисленными недругами явно отходит для него на второй план. Переживания, связанные со скандалом вокруг поэта и «благородных дам», с войной, вызванной публикацией «Литераторов», вызвали серьезное осложнение болезни Вирджинии. В конце мая По снимает коттедж за городом и перевозит туда семью. Вскоре, вероятно, в самом начале лета, присоединяется к ним и сам. И хотя публикация скандальной серии продолжается (последний — шестой — выпуск появился в октябрьском номере «Гоудиз») и разворачивается коллизия с судебным иском, По, по сути, принимает в этих событиях минимальное участие. В этом смысле весьма характерна ремарка X. Грили в письме, выдержку из которого мы приводили выше: «По уехал из Нью-Йорка насовсем и отправился на Юг». Видимо, даже те, с кем он более или менее постоянно общался, не знали, куда он делся.
