— Не тронь сундук! — кричала Варвара, повиснув на Сайкине.

— Отчипись, сатана…

— Что же это в доме моем делается, люди добрые? Ратуйте!

— Отчипись, говорят тебе! — Сайкин попытался локтем оттолкнуть Варвару, но она заголосила как резаная:

— Убивают! — И снова повисла на Сайкине. — Не пущу! Не пущу, хоть зарежь!

Сундук грохнул на пол, вывалилось все его пестрое содержимое. Варвара чихала, ползая на коленях по полу, торопливо собирая вещи, но они не вмещались в руках, вываливались. Раз пять она клала поверх охапки сползавшие яловые сапоги Сайкина, осерчала, швырнула их от себя. Сапоги угодили в таз с помоями. На лице Сайкина повисли картофельные очистки, кожура от помидора и еще черт знает что. Несдобровать бы Варваре, да тут из кучи вещей выпала фотография— веселое девичье лицо, толстые русые косы.

— Что за краля? Как она сюда попала? — Варвара подозрительно покосилась на мужа.

— Какая еще краля?

— Не придуряйся! Ишь старый хрыч!

— Глупая-преглупая ты баба. Довоенная фотография!

Но Варвара не поверила и пуще прежнего набросилась на мужа. В ней вдруг закипела ревность.

— Брехло! — потрясала она фотографией перед лицом Сайкина и сыпала бранью, какой он никогда прежде от нее не слышал. — Чья фотография, говори сейчас же!

— Лида это, сирота. Хотел на ней когда-то жениться.

— Какая еще сирота? Что ты мне сиротами голову морочишь всю жизнь! — взъерепенилась Варвара. — До тех пор в дом к тебе не переберусь, пока Ленкиного духа там не останется!

Сайкин так ничего и не смог доказать Варваре, плюнул и ушел к себе, думая с горечью: «Верно говорят: по старому мужу молодая жена не тужит…»

Но и у Варвары не клеилась дружба с Сашей, душой она чувствовала, что отдалялась от парня. Так иной раз пловец только коснется дна и побежит к желанному берегу, как обратное течение, словно путами, обовьет его ноги, не даст сделать вперед шага. А очередной вал накроет с головой и утянет в море. И чем быстрее удалялся спасительный берег, тем отчаяннее становилась Варвара. Ни мужниных кулаков, нм бабьих пересудов она уже не боялась и, увидев как-то Сашу с Еленой, ходила сама не своя, а на скирдовании соломы во всеуслышание погрозилась выцарапать глаза той, кто посмеет завлечь ее дружка. Она выкрикнула это в то время, когда мимо скирды проходила Елена, и нетрудно было понять, к кому относилась угроза.

«Вот, Саша, больше встречаться нам не следует», — насмешливо сказала Елена, поведав о выходке Варвары. Саша долго не находил себе места, возмущаясь бесцеремонностью свинарки. Что он, раб какой? Навеки привязан к постылой Варваре?

Окончательно она разонравилась ему на свадьбе дружка, во время шествия от жениха к невесте. Вместе с баянистом оторвалась на добрый десяток шагов от гостей, вытанцовывала вдоль улицы с косынкой в руке, красная, разудалая, похотливо вертя бедрами, то вплотную подходя к баянисту, то пятясь от него, и не жалела каблуков: земля дрожала от дроби «казачка» по укатанной дороге. Гости только ухмылялись, покачивали головами: «Ай да Варвара! За ней не угонишься!»

Варваре было наплевать, что она на виду у всего хутора, что ее веселье, хоть и свадебное, чересчур вызывающе.

И еще дед Чоп подлил масла в огонь, когда сказал за столом с осуждением: «Не все, парень, бери то, что легко взять. Чаще всего это бывает не лучшее…»

Притихло. Набухшим выменем повисло над степью бело-дымчатое облако. Вода в речке полированно-гладкая, и слышен далекий скрип арбы, понукание возницей волов: «Цоб-цобе!»

Под старой дуплистой ветлой Варвара обрывала листочки с нагнутой книзу гилки и жаловалась Саше:

— Руки готова на себя наложить — до того тошно, Саня!

— Чем тебе помочь, не знаю.

— Давай хоть на неделю раз видеться.

— О чем ты говоришь!

Саша нетерпеливо ерзал ботинком по краю дупла, осыпая труху. Он турнул каблуком, нога провалилась в дупло. Саша с трудом, выворачивая колено, освободил ногу, сморщился от боли.

— Прощай!

— Уходишь?

— Ухожу.

— Насовсем?

— Насовсем.

— И совесть тебя не мучит?

— А ну тебя…

— Подожди. — Лицо Варвары заблестело от слез, она подняла на парня красные глаза: «Неужели уйдешь?» Снова из-за речки в предгрозовой тишине послышалось далекое «цоб-цобе». Совсем потемнело.

— Без тебя мне не жизнь… Куда мне деваться, горемычной, — застенала Варвара сквозь слезы. — Утоплюсь. Вот сейчас, прямо с этого обрыва.

— Побоишься.

— Не веришь? — Варвара одержимо пошла к обрыву. «Врет. Не бросится», — подумал Саша, но увидел бледное лицо Варвары и такую решимость в глазах, что испугался и схватил ее за руку:

— Отложи до другого раза.

— Уйдешь? — Варвара остановилась, но еще вся тянулась к обрыву. Саша разгадал нарочитость в ее порыве. Так торгаш на толкучке делает безразличный вид и уходит от покупателя, чтобы набить цену на товар.

— Расстанемся. И навсегда! — сказал Саша твердо. Казалось, ничто не могло поколебать парня.

Варвара сразу сникла:

— Не жалко бросать такую?

— Какую?

— В положении.

— В каком еще положении?

— А вот в таком: скоро принесу тебе в дом ляльку, рыжую и голубоглазую, как ты. Нянчи!

Саша хотел улыбнуться, и не мог.

— Любишь кататься, люби и саночки возить.

Сашу качнуло, нижняя губа нервно задергалась.

Того и гляди хватит удар.

— Испугался? А побледнел как! Да я пошутила. И без тебя обошлась бы, сама воспитала ребенка. Не бойся!

Варвара вздохнула, по-матерински погладила мягкую руку парня, перебрала тонкие пальцы с длинным ногтем-лопаткой на мизинце:

— Сашок, давай начнем жизнь по-новому, а?

Саша резко отнял руку, к лицу его вернулась кровь.

— Нечего дурака из меня делать! Сколько уже раз ты начинала новую жизнь? Она у тебя на два дня! С Сайкиным и начинай. Разбивать вашего счастья не хочу!

— Порвала с ним окончательно. На порог не пускаю.

— То-то вчера сидели в обнимку на садовой скамейке.

— Я его так турнула с этой скамейки.

— Вот и нет.

— Побожиться тебе?

Саша только махнул рукой и зашагал по тропинке в гору, к хутору.

— Куда же ты? К длинноногой? — крикнула вслед Варвара.

Саша не ответил, не оглянулся. Набежавший холодный ветер из степи задрал полы его пиджака с боковыми разрезами, как хвост петуха.

— Постой, что я тебе скажу! — Варвара кинулась вдогонку по тропинке. Саша ускорил шаг.

— Постой же!

Саша пустился бегом.

— Каплун стриженый! — крикнула в бессильной злобе Варвара, отставая. Длинная Сашина фигура уже пропала в хуторских садах.

— Каплун! Ублюдок сопливый! Я твоей Ленке волосы выдеру и лицо расцарапаю, родная мать не узнает. Ишь как латата! Подожди же!

Вихрь штопором понес в вышину пыль и сухие листья, перегородил Варваре дорогу. Она прихлопнула вздувшуюся юбку и в последний раз крикнула, вкладывая в слова всю обиду и душевную горечь:

— В райком комсомола пропишу!

Весь день Саша терзался. Чего только не лезло в голову: то казалось, вот-вот вызовут в райком для беседы и дурная слава о нем разнесется по всему району, то нагрянет обозленная Варвара, учинит скандал, побьет мебель, порвет плакаты (стыда не оберешься!), и Саша поминутно отрывался от бумаг и поглядывал с тревогой в окно. А то представлялась Варвара с распущенными космами, мечется по комнате, рвет на себе волосы, хватается за сердце и зовет, зовет своего строптивого дружка. Чудилось и более страшное: Варвара не вынесла разрыва, утопилась и в оставленной записке во всем обвинила Сашу Цымбала.

От такого смятения в голове не сиделось в кабинете, и Саша смахнул бумаги в ящик, пошел по хутору искать Варвару. Как же он был поражен, увидев свинарку с бабами возле магазина, над чем-то весело хохочущую.

Глубокой ночью разразилась буря, ветки яблонь стучали в окна, комната озарялась голубым трепетным светом. Сайкин ворочался, скрипел кроватью — не мог уснуть. То ли буря, то ли ссора с Варварой совсем отняли сон. А тут еще увезенный неизвестно куда мед. Все в нем взыграло. Тогда же он кинулся в правление и на крыльце лицом к лицу столкнулся с Сашей Цымбалом и Захаром Наливайкой.