Томас услышал скрежет, затем что-то звякнуло и вернулась темнота. Он осторожно опустил руки и зажмурился: перед глазами плясали разноцветные пятна.

— Чтоб мне сдохнуть, — выразил своё сокровенное желание Минхо. — Похоже, мы таки добрались до выхода, но, по-моему, он прямо на чёртовом солнце! Мля, вот это свет! Да и жарко, как в пекле.

— Приоткрой на маленькую щёлочку, пусть глаза сначала привыкнут, — посоветовал Ньют. Томас услышал, как он протопал вверх по лестнице к Минхо. — На, возьми майку, сунь в щёлку. Эй, все закройте глаза!

Томас так и поступил, снова прикрыв глаза руками. Вспыхнуло оранжевое свечение, и процесс привыкания начался. Через минуту-другую он опустил руки, а затем медленно приподнял веки. Пришлось прищуриться — по-прежнему казалось, что на него направлены лучи по крайней мере миллиона прожекторов, но — ничего, терпимо. Прошла ещё пара минут — сияние было всё таким же ярким, но уже не причиняло слишком сильной боли.

Теперь он смог разглядеть, что стоит примерно в двадцати ступенях ниже от того места, где под люком в потолке скрючились Минхо с Ньютом. Приоткрытую крышку обрамляли по краям три сияющих полосы, только в одном месте чернело тёмное пятно: там ребята подоткнули дверь майкой, чтобы не захлопнулась. Всё вокруг них: стены, лестница, да и сама крышка люка — было сделано из тусклого серого металла. Томас повернулся и посмотрел туда, откуда они пришли: уходящие в глубину ступени растворялись во мраке. Оказывается, они взобрались гораздо выше, чем он думал.

— Ну что, слепые ещё есть? — спросил Минхо. — Лично я чувствую, что теперь у меня запечённые яблоки вместо глазных.

У Томаса было то же самое чувство. Глаза слезились и чесались, да и все вокруг только и знали, что тёрли веки.

— Так что там, снаружи? — спросил кто-то.

Минхо выглянул в щёлку, прикрывшись рукой от солнца, и пожал плечами.

— Да трудно сказать... Ничего не видно, свет слишком яркий, похоже, что мы действительно под прямыми солнечными лучами. Но что могу сказать наверняка, так это то, что людей там, кажется, нет. — Он помолчал и добавил: — И хрясков тоже.

— Тогда пошли отсюда, — предложил Уинстон — он стоял двумя ступенями ниже Томаса. — Лучше поджарюсь на солнце, чем мне на голову наденется какой-то идиотский железный шар. Пошли!

— Хорошо-хорошо, Уинстон, — покладисто сказал Минхо. — Не ссы в трусы, я только хотел, чтобы глаза привыкли. Сейчас откину крышку. Приготовьтесь. — Он шагнул ступенькой выше, чтобы можно было упереться плечом в металлическую дверь. — Раз! Два! Три!

Он, коротко ухнув, распрямил ноги и надавил на крышку. Она с визгом и скрежетом откинулась, свет и жар затопили лестничный пролёт. Томас быстро опустил взгляд вниз и зажмурился. Всё равно ещё слишком, слишком ярко.

Он услышал непонятную возню, взглянул вверх и увидел, что Минхо и Ньют пытаются спрятаться от льющегося через открытую дверь ослепительного света. Весь лестничный пролёт, казалось, превратился в жарко натопленную печь.

— Вот мля-а! — скривившись, воскликнул Минхо. — Старик, что за чёрт! Похоже, мне уже полморды обожгло!

— Точно! — подтвердил Ньют, потирая затылок. — Не знаю, стоит ли нам сейчас соваться наружу. Может, подождать, пока солнце сядет?

Приютели недовольно зашумели, но их гомон перекрыл неожиданный крик Уинстона:

— Эй, берегись! Эй!

Томас обернулся на вопль. Уинстон, пятясь вниз по лестнице, указывал куда-то прямо вверх. В нескольких футах над их головами набухала, словно просачиваясь сквозь металлический потолок, большая полусфера, на вид состоящая из жидкого серебра. Она вытянулась в каплю, капля росла прямо на глазах и превратилась в медленно пружинящий вверх-вниз шар. И прежде чем кто-либо успел среагировать, шар оторвался от потолка и полетел вниз.

Но вместо того, чтобы разбиться о ступени, сверкающая серебристая сфера вопреки земному притяжению полетела горизонтально, нацелившись прямо в лицо Уинстону. Издав оглушительный вопль, Уинстон упал и кубарем покатился вниз по лестнице.

Спеша на выручку Уинстону, Томас испытывал противоречивые, даже немного постыдные чувства: он не мог понять, то ли стремится помочь приютелю из чистого альтруизма, то ли эгоистично поддался собственному любопытству — уж больно хотелось узнать, что за штуковина этот смертоносный шар.

Уинстону наконец удалось остановить падение — его спина застряла на одной из ступеней. До дна лестничного пролёта оставалось ещё очень-очень далеко. Ослепительное сияние, льющееся через дверь люка, освещало всё до мельчайших подробностей. Обеими руками Уинстон пытался отлепить от головы серебристую субстанцию — та уже обволокла ему макушку и наползала на уши. Расплавленный металл густым липким сиропом нависал над ушными раковинами и собирался на бровях парня.

Томас перепрыгнул через Уинстона и присел, опершись коленями о ступень чуть ниже той, на которой лежал приютель. Тот тянул и дёргал серебристую массу, пытаясь не дать ей затопить глаза. Как ни странно, его усилия оказались не бесплодны! Тем не менее, парень вопил во всю мочь своих лёгких, метался, бился ногами о стену...

— Сними это с меня! — орал он. Услышав его сорванный, хрипящий, полупридушенный голос, Томас едва не поддался панике и не убежал прочь. Если эта штука причиняет такуюболь...

На вид она была как очень вязкий серебристый гель. Упрямый и настойчивый, будто живой. Как только Уинстону удавалось отпихнуть массу от глаз, она ползком огибала его пальцы и норовила снова залезть туда, откуда её убрали. Томас видел участки кожи, подвергшейся атаке серебристого геля: багровые, покрытые волдырями ожоги. Отвратительное зрелище.

Уинстон выл что-то нечленораздельное. Возможно, он вообще испускал свои мучительные вопли на другом языке. Томас понял: надо что-то делать. Времени на раздумья не оставалось.

Он спустил с плеча свой узел и высыпал его содержимое — фрукты и пакеты запрыгали вниз по ступенькам. Обмотав простынёй руки — для защиты — он решительно принялся за дело. Уинстон пытался убрать гель от своих глаз, а Томас схватился за края шара, которые только что накрыли уши парня. Солнце нещадно палило сквозь одежду, у юноши даже возникла мысль, что того и гляди, она загорится. Он как следует уперся ногами, крепко вцепился в металлическую массу пальцами и дёрнул.

С неприятным чмоканьем края шара оторвались на несколько дюймов от головы парня, а затем выскользнули из пальцев Томаса и со шмяком снова накрыли Уинстону уши. Парень заорал ещё громче прежнего, хотя, казалось, куда уж громче. Пара-тройка приютелей двинулась на помощь, но Томас крикнул, чтобы они не мешались под руками.

— Давай вместе! — проорал он Уинстону. — Слушай меня, Уинстон! Мы должны действовать одновременно! Постарайся ухватиться за неё и оторвать от головы!

Тот не выказал ни малейшего признака того, что понял, о чём ему толкуют, лишь продолжал биться и брыкаться. Если бы Томас не находился ступенькой ниже, то наверняка бы уже докувыркался до самого низа лестницы.

— На счёт три! — кричал Томас. — Уинстон! На счёт три!

По-прежнему непонятно, слышал ли его приютель: он всё так же вопил, метался, молотил ногами по воздуху и бил ладонями по серебристому гелю.

На глаза Томаса навернулись слёзы. А может, в них залился пот со лба. Неважно, хоть так, хоть этак — глаза жгло огнём. И воздух, казалось ему, нагрелся до тысячи градусов. Все мускулы затекли от напряжения, ноги пронзило острой болью. Судорога.

— Делай, что говорю! — заорал он, не обращая внимания на боль, и наклонился, чтобы попытаться снова. — Раз! Два! Три!

Он ухватился за края серебристой массы, удивляясь необычному ощущению податливой твёрдости. А затем рванул изо всех сил. Масса подалась и отлепилась от головы парня. К счастью, тот то ли слышал призывы Томаса, то ли просто так удачно сложилось, но Уинстон одновременно надавил ладонями на липкую дрянь, словно хотел сорвать напрочь собственный лоб. Вся масса оторвалась от головы и повисла в воздухе противной дрожащей и пульсирующей тряпкой. Томас, ни секунды не колеблясь, размахнулся и швырнул эту гадость себе за голову и вниз, в лестничный пролёт, а затем обернулся посмотреть, что из этого вышло.