Толпа загудела, поддержав Испанца: от спокойной коренастой фигуры Гошека веяло необыкновенной уверенностью. Даже тем, кто его не знал, было ясно, что он человек вполне надежный.

Гошек перевел дух и тихо сказал Испанцу:

— Может, лучше ты, Франта?..

— Тебя здесь знают, Гошек. Тебе доверяют. Это очень важно. И солдат ты тоже хороший.

А ты куда?

— Понятно, при тебе останусь. Буду помогать.

Они больше ничего не сказали друг другу. Да и зачем? Без всяких слов их объединяла общая вера в победу.

Где-то там, за рекой, был враг. Он скрывался в кудрявых рощицах, среди безобидной зелени садов вокруг вилл. Иногда, словно железный дятел, оттуда тюкал невидимый пулемет, и с высоких мачт на мост сыпались осколки фонарей. Пули били и по бетонным перилам, откалывали от них мелкие кусочки, которые летели в разные стороны, барабанили по грязному днищу трамвая.

Мост нужно было превратить в неприступную крепость. Но сейчас, пока было светло, всякий шаг по широкой проезжей части моста грозил смертью. Нацисты сами дали знать об этом: полчаса назад через мост пытался пройти из Голешовиц в Пельц-Тирольку какой-то человек. Он шел с портфелем под мышкой, словно на прогулку.

— Лучше вернитесь, приятель! На мосту вас нацисты убьют! — предупредили его.

— Это почему же? — обозлился он. — Я человек нейтральный, в политику не лезу! — И он вынул из портфеля белый, должно быть парикмахерский, халат, подчеркивая свой нейтралитет.

— Они тут уже застрелили одну кондукторшу… за здорово живешь!

— А вы не трогайте их! Не дразните винтовками! — И он прошел мимо поваленных вагонов, размахивая белым халатом вместо флага, потом ступил на мост.

Он не сделал и сотни шагов, как с противоположного берега залаял станковый пулемет. «Нейтрал» упал на асфальт, словно подкошенный. Он так и остался неподвижно лежать на мосту, прикрытый белым халатом. В трех шагах от него валялся портфель.

Гошек запретил переходить через мост. Надо было дождаться темноты и только тогда укреплять баррикаду.

Наблюдательный пункт Гошек устроил на чердаке двухэтажного дома Марешей, который выходил узким фасадом на улицу, а со стороны реки был прикрыт насыпью предмостья, так что с другого берега Влтавы виднелась лишь крыша. Из круглого слухового окна открывался вид на противоположную сторону реки, и проезжая часть моста была как на ладони.

Через два дома, во дворе трактира «У Здерадичков», был штаб. Гошек и Испанец как раз совещались, где раздобыть хоть несколько винтовок, когда прибежал угольщик с пулеметом. Что могло быть лучше этого неожиданного подарка!

Лойза Адам еще вытряхивал гипс из своей куртки, а на дворе уже дребезжали колеса обещанной двуколки. На ней лежали винтовки, жестяные ящики с патронами и ручными гранатами; кроме того, привезли два ручных пулемета. Всем бросилась в глаза необыкновенная упряжка: тележку с тяжелым грузом тащил полицейский Бручек, а сзади ее толкали два дюжих молодца. Лямка врезалась в необъятное брюхо Бручека, он пыхтел, по жирной физиономии текли грязные струйки пота, но глаза его блестели, как на гулянке.

— Господа, — тут же гаркнул он на весь двор, — полиция прибыла, можно начинать представление!

Гошек поморщился — он не любил полиции.

— Обойдется сегодня и без полицейских, — огрызнулся он, — лучше притаитесь где-нибудь в уголке. Еще наживете неприятности по службе!

Мужчины громко захохотали, а пан Бручек испуганно выкатил глаза.

— Что вы, пан Гошек! Неужто вы меня домой отсылаете? Ведь сейчас все бурлит! Думаете мне нацисты не надоели?

Гошеку очень хотелось как следует отчитать полицейского, но Испанец остановил его:

— Брось, Гошек! Ну и пусть его воюет, что за беда! Сидеть сложа руки мы ему не дадим!

— Раздать оружие! — приказал Гошек.

Бойцы начали хватать винтовки прямо из тележки, вырывать их друг у друга из рук. Тут и ободренный Бручек показал свое усердие и вмешался.

— Отставить! — крикнул он, вытащил из кармана записную книжку, вырвал из нее несколько листочков, присел у садового столика и принялся аккуратно линовать страничку.

— Фамилия, имя, год рождения! — обратился он к человеку, который в это время взял винтовку из двуколки.

— Какие еще фамилии! Мне винтовку нужно!

Бручек строго взглянул и спросил:

— Значит, по-вашему, порядок не нужен? Повторяю: фамилия, имя!

Угольщик Адам громко расхохотался:

— Вот чего нам не хватало — бухгалтерии! Теперь можно не задумываясь начинать сражение!

Человек, которого остановил Бручек, недовольно пробормотал:

— Швец Франтишек… — и протянул руку за ружьем.

— Номер винтовки! — неумолимо потребовал Бручек.

— Тридцать четыре тысячи восемьсот двадцать шесть…

Бручек облизал кончик карандаша, потом записал все сведения в свою книжку.

Гошек молча наблюдал за ним. Он скрепя сердце смирился с тем, что делал полицейский. В конце концов, такой список не повредит. А тут еще и Франта Испанец, лукаво улыбнувшись Гошеку, стал в очередь к столу Бручека.

— Следующий! — официальным тоном крикнул Бручек.

— Кроупа Франтишек! — по-солдатски отрапортовал Испанец.

Бручеку это имя, очевидно, что-то напомнило. Он быстро поднял голову и ошеломленно уставился Франте в лицо.

— Ну-ну, ты не… вы не… тот старый коммунист, а? Не вы это от нас в Испанию махнули в тридцать шестом?

— У вас хорошая память, пан Бручек, — растроганно сказал Испанец. — Немало вы за мной гонялись по Голешовицам.

— Да что старое вспоминать! — смущенно засмеялся полицейский и покосился на палку с резиновым наконечником в руках Франты. — В то время ты еще бегал как заяц! Сколько мне демонстраций приходилось разгонять! И получал-то я гроши! — Бручек с довольным видом послюнил чернильный карандаш и испачкал всю нижнюю губу фиолетовой краской. Тут, словно вспомнив что-то очень важное, он озабоченно хлопнул себя ладонью по лбу. — Дружище, а тебя гестапо не разыскивает?

Франта Кроупа рассмеялся:

— Да шестой уж год, пан Бручек, разве вам в участок не сообщали? — И он загремел затвором автомата, который ему протянули с тележки.

Бручек почтительно отдал ему честь:

— Старый солдат! Сразу видно.

За Испанцем в очереди оказался длинный безусый подросток.

— Властимил Неволе! — назвался он запинаясь.

Пан Бручек оглядел его с головы до пят и невольно сплюнул.

— Тьфу, да ты просто молокосос! Знаешь хоть, с какого конца ружье-то стреляет?

— Не беспокойтесь! — попытался ответить тот мужским басом, но голос у него сорвался, как у молодого петушка. При этом кровь кинулась ему в лицо, и он покраснел как маков цвет.

Гошек пристально смотрел на парня. И вдруг он необыкновенно живо представил себе собственного сына. Да, да, ведь Ярда Мареш, когда принес дорожную сумку, говорил ему что-то насчет Пепика. Кажется, Пепик сбежал. Будто бесследно исчез. И Гошеку показалось, что кто-то безжалостной рукой грубо стиснул его сердце. «И как я пропустил мимо ушей то, что сказал Ярда?» — рассердился на себя Гошек.

Правда, Ярда принес известие в самую неподходящую минуту, как раз в то время, когда эсэсовский пулемет скосил на мосту «нейтрала» с белым халатом. И все же… Гошеку представилось лицо жены, ее невыносимо укоризненные глаза…

— Ничего этому мальчишке не давайте! — приказал он Бручеку.

— Правильно! — согласился полицейский и жирной чертой зачеркнул одну из фамилий.

Подросток, потеряв надежду получить оружие, покраснел еще больше и сказал по-детски жалобным голосом:

— Между прочим, в сентябре мне исполнится уже шестнадцать… Я учился в школе вместе с вашим Пепиком, пан Гошек!

— Сопляки! — сердито сказал Гошек, не желая показать, что он растроган.