Привыкла к слугам, тенистому парку, величавому Тигру,

И от всего этого нужно будет отказаться, все бросить...

Почему? За что карает аллах? Слуг и рабов она возьмет

с собой, всех до единого, во главе с Урджуаном. Но осталь¬

ное-то не возьмешь... А вдруг, раскрыв тайну, брат собе¬

рет войско и двинется на Хорасан? Страшно подумать...

Мимо погруженной в раздумье Аббасы со свертком в

руках прошла Атба. Аббаса остановила ее, спросила, где

Урджуан. Лицо у служанки было покрыто потом и пылью,

—      Следит, как слуги пакуют корзины.

—      Позови его!

Евнух-бербер явился тотчас же. Сн был худощав, обла¬

дал длинными тонкими ногами с уродливо развитыми ко¬

ленками. Его кастрировали в детском возрасте, и на подбо¬

родке его не росло ни единого волоска. Возраст, как у всех

рано оскопленных, было определить трудно. По внешне¬

му виду ему можно было дать лет тридцать — тридцать

пять. На самом деле Урджуану перевалило за пятьдесят.

Вырос евнух во дворце аль-Мансура. Когда родилась

Аббаса, его приставили к девочке вместо няньки. Халиф

доверил ему свою дочь: аль-Мансур, мать которого была

родом из Северной Африки, питал нескрываемое располо¬

жение к берберам.

—      Ты хочешь поехать со мной, Урджуан? — спросила

Аббаса, думая о том, как привыкла она видеть возле себя

смуглое безбородое лицо.

—      Твои желания — это мои желания,— ответил бербер

и, заметив, что глаза у госпожй красные, сам уронил не¬

сколько слезинок. — Я твой верный раб, сейида.

—      А ты знаешь, куда мы направляемся?

Куда угодно, сейида! Хоть на тот свет.

—      Помоги аллах, чтобы ближе! — вздрогнув, прошеп¬

тала Аббаса.

Глава LIV

ХАРУН АР-РАШИД

НАВЕЩАЕТ ЛЮБИМУЮ ЖЕНУ

Халиф не был откровенен: одним доверял больше, дру¬

гим — меньше, но ни перед кем не раскрывал душу. После

беседы с шейхом Исмаилом, решив, что наговорил лиш¬

него, он стал действовать наоборот: пусть дядюшка ра¬

дуется, что визирю пожалован Хорасан, пусть думает, что

бегство аль-Аляви прощено и забыто, пусть Бармекиды

торжествуют! Время ждет... Ты еще удивишься, дорогой

дядюшка, ой, как удивишься!

Вошел главный евнух, низко склонившись перед заду¬

мавшимся халифом, протянул серебряный поднос; когда

послание было принято, попятился, не разгибаясь, к вы¬

ходу.

Харун ар-Рашид развернул пергамент. Он поджидал

донесения. Подаренный Джаафару ибн Яхье раб был не

только знатоком письма и счета; помимо хороших манер,

он обучался самым ловким приемам подглядывания, слеж¬

ки, проделывания незаметных слуховых отверстий.

Увидев красивый убористый почерк, эмир правоверных

удовлетворенно вздохнул — проделка его удалась — и при¬

нялся читать. На пергаменте была подробно изложена

беседа Джаафара ибн Яхьи и шейха Исмаила. Лицо у ха^

лифа нахмурилось, лоб прорезали морщинки.

«Визирь отказывает в пустяковой услуге, сыплет оскор¬

бления! Если он так ведет себя, находясь в Багдаде, что же

будет, когда переберется в Хорасан, где его поддерживает

население и где он станет недосягаем для меня? — не

дочитав послания, подумал Харун ар-Рашид. Он вскочил

с ложа и заметался по внутреннему дворику, посреди ко¬

торого бил фонтан. — Может быть, еще разок встретиться

с шейхом Исмаилом? От решения зависит судьба хали¬

фата... Посоветует ли он что-нибудь дельное? О чем это я?

Старец даже не известил меня о своем посещении визиря!-

Будет хитрить, изворачиваться, начнет возражать против

крутых мер. Нет, его мне не надо! Эх, отыскать бы че¬

ловека с достаточно высоким положением и сговорчивого,

податливого. Зубейда! Как это я забыл о Зубейде?! Искрен¬

не ненавидя Бармекидов, она будет поддерживать...»

Он дважды хлопнул в ладоши.

Когда солнце опустилось за излучину Тигра, из ворот

замка Вечности выехали два молчаливых всадника.

—      Кому-то, видать, не снести головы! — пробормотал

стражник, провожая взглядом Масрура, важно восседав¬

шего на грузной лошади.

Взошла луна, осветила предместье, утрамбованную

дорогу. При виде широкоплечего ферганца — кто его не

знал в Багдаде! — прохожие шарахались в сторону и не

обращали внимания на закутанного в поношенную абу

слугу, который, стараясь не отставать от хозяина, усердно

подгонял мула.

Охрана дворца Пребывания у приехавших путников

разъяснений не потребовала: говорить с палачом было

бесполезно, — разве он что-нибудь скажет? Ворота были

открыты.

Слуга, сопровождавший ферганца, замешкался и тотчас

заработал пинок в спину.

—      Так его, заплечных дел мастера! — буркнул охран¬

ник, решивший, что это помощник Масрура.

В глубине сада Масрур, обычно выбиравший дорожки

потемней, склонился к спутнику и проговорил:

—      Извини, мой господин!

—      Ступай к Зубейде! — отрывисто приказал Харун

ар-Рашид (а это был он), сбрасывая грубошерстную абу.

В те годы без предупреждения заходить в покои жены

считалось неприличным, — жена должна была подгото¬

виться к приему супруга: переодеться в лучшие одежды,

надушиться, искусно причесать волосы.

Лишь спустя четверть часа халиф переступил порог

потайной двери и на мгновение зажмурился — после тем¬

ноты нужно было привыкнуть к свету. Навстречу ему

шла Зубейда. На ярких губах ее играла улыбка. Гости¬

ная, та самая, в которой Сейида халифата не так давно

принимала сына, была освещена сотнями благовонных све¬

чей, и от ярких бликов, скользивших по золотым подве¬

скам, браслетам, ожерелью, выглядела еще великолепней.

Харун ар-Рашид поздоровался и, несмотря на гнев,

бурливший в душе, приветливо улыбнулся.

— Добро пожаловать! — воскликнула Зубейда, не

слишком обольщаясь подаренной ей улыбкой и связывая

посещение мужа с подброшенными ему стихами. — Ты

оказываешь мне честь, и я благодарна тебе. Что прика¬

жешь подать — напитки, яства?

Прежде чем ответить, он благожелательным взглядом —

учтивость в обращении с женщиной прежде всего — обвел

искрившееся на ее шее драгоценное ожерелье тончайшей

работы, изящные приколки и, опустив глаза, похвалил

прославившиеся на весь халифат туфли, усыпанные брил¬

лиантами. Затем, как бы вскользь, добавил, что пришел

не для того, чтобы развлекаться.

—      Ты приходишь ко мне только для благих дел, —

слегка покраснев, осторожно ответила Зубейда. — Так

повелел аллах, и я уповаю на его милость.

Харун ар-Рашид извлек послание, полученное от раба,

и молча протянул супруге; пока она читала, он жаловался

на перса:

—      Жена моя и двоюродная сестра, ты самый близкий

мне человек. Подумай только: подарил я неблагодарному

огромный вилайет, а он, вислоухая собака, жалеет не¬

сколько пригородных селений. Боюсь, что, очутившись в

Хорасане, он еще вздумает отделиться от халифата. Что ты

скажешь на это, дорогая?

Зубейда торжествовала. К каким только уловкам не

прибегала она, настраивая мужа против Бармекидов. Все

было напрасно. И вот час настал.

—      Чему ты радуешься? — повысил голос халиф, за¬

метив, что губы жены кривит улыбка.

Зубейда отложила послание. Зная, что в халифате вряд

ли кто-нибудь осмелится быть откровенным, и полагаясь

не столько на положение первой жены, сколько на права

многолетней любви и безупречное поведение, за которым,

как она давно заметила, неустанно наблюдает не одна

пара любопытных глаз, она проговорила:

—      Вспомнилась мне сказка про пьяного кормчего.

Помнишь, корабль идет ко дну... Надо скорей прыгать в