ности. Убийство визиря и то, что теперь, я вижу, ты за¬
мышляешь сделать, тебе не простят ни ныне живущие, ни
потомки. Вместе с визирем ты убил и мою дружбу. Отны¬
не я буду исполнять обет молчания. Думы мои и тайны
останутся при мне! Да будет аллах тому свидетелем!
Харун ар-Рашид изменился в лице, но быстро овладел
собой и спокойно проговорил:
— Дядюшка, ты никогда не узнаешь, в чем виноват
визирь, за что поплатился головой. Освобождение аль-
Аляви, стяжательство — все это пустяки. Поверь мне в
последний раз: если бы визирь воскрес, я бы убил его
вторично! Вот какая у меня к нему ненависть! А больше
я тебе ничего не скажу. — Халиф глубоко вздохнул и за¬
кончил: — Ступай, дядюшка! Я должен совершить омове¬
ние и сотворить молитву. Сегодня пятница. Меня ждут в
мечети.
Глава LXVII
ХАСАН И ХУСЕЙН
Первыми из Бармекидов среди бела дня были схваче¬
ны отец и брат Джаафара ибн Яхьи. Это послужило сиг¬
налом к началу погромов. Шемассийский дворец был
разграблен, обитатели его перебиты. Та же участь постиг¬
ла и другие бармекидские дворцы и дома. В Нахраване
явившиеся под предлогом проводов визиря стражники из
особой охраны халифа захватили лагерь. Избиение Барме¬
кидов и их сторонников продолжалось повсеместно.
В тот день тысячи безвинных людей обрели гибель. Остав¬
шиеся в живых, чудом уцелевшие были заточены в тем¬
ницы, брошены в подземелья, изгнаны с насиженных
мест, обречены на скитания и медленную голодную
смерть. Их земли, богатства, рабы перешли к халифу.
На поспешно собранном меджлисе запрещено было даже
упоминать имена убитых, изгнанных и заточенных.
Зубейда торжествовала. Мечты ее полностью осущест¬
вились. В субботу утром к халифу были приведены сы¬
новья визиря — Хасаи и Хусейн.
Еще разгоряченные внезапно прерванной игрой, весе¬
лые и шаловливые мальчики увидели сидящего на тахте
пышно разодетого незнакомого мужчину и подбежали к
нему. Через несколько минут младший гладил бороду
Харуна ар-Рашида, а старший — он, как и полагается,
был похрабрее — взобрался ему на плечи.
— Как вас зовут, дети? — едва выдавливая из себя
слова, спросил халиф и с ужасом заметил, что один маль¬
чик похож на него, а второй — на Аббасу.
— Я Хасаи!
— А я Хусейн!
— Хусейн и Хасан! Хасан и Хусейн! — баловались
дети, перекрикивая друг друга.
«Неужели я убыо их?! О, аллах! «Убийца!» — крикнула
мне Аббаса. Убийца?! Нет, нет! Невинные создания, пле¬
мянники, они будут жить!—Халиф переводил взгляд с
Хусейна, в котором, казалось, воплотилась сестра, на Ха¬
сана, в котором он узнавал самого себя в далекие годы
детства. — Однако что со мной? Я простил нанесенное
ос юрбление? Нет, такое не забывается. Они — мой стыд
и позор! Живое свидетельство...»
— Масрур! —крикнул он, сбрасывая с плеч Хасана и
отталкивая Хусейна.
— Я здесь, мой господин!
— Возьми ключ, который я тебе дал, сейчас же прове¬
ди их... ты знаешь куда... обоих... пусть выроют... рядом...
поменьше... Ты понял?
— Как не понять, мой господин!
— Ступай, мой верный слуга!
Он хлопнул Масрура по плечу, гляпул на испуганных
детей и отвернулся, чтобы скрыть внезапно выступившие
на глаза слезы.
Трудно сказать, почему заплакал эмир правоверных;
то ли это были слезы поздней жалости и раскаяния, то ли
слезы ненависти и злобы...
В проеме окна синели воды Тигра. Вдали, на Багдад¬
ском мосту, что-то чернело, — это было посаженное на
кол тело визиря.
Так закончилась печальная история Аббасы, сестры
халифа.
Кто хвалим и прославляем в этом мире? Кто среди
людей обрел счастье? Тот, кому повезло в жизпи, кто
умело использовал благоприятные обстоятельства.
Да будет хвалимый достоин похвалы!
Да будет счастливый достоин счастья!
