— И ты пошел бы в Рим вместо меня?
— Я пошел бы в Рим, я пошел бы даже в ад без страха, лишь бы вы указали мне дорогу.
Дом Йанн положил ладонь на голову крестника.
— У тебя сердце истинного бретонца, Йанник. Я прибегну к твоей преданности. Но сначала я должен проверить, любишь ли ты меня так, как говоришь. Я больше не вернусь к этой теме. Не сообщай никому об этом нашем разговоре, но постарайся о нем не забыть.
Вскоре после этого святой отец умер. Не буду рассказывать о всех знамениях, которые предваряли или сопровождали его кончину. Он был похоронен в часовне, где привык молиться. На могилу положили камень, на котором было начертано его имя и все его заслуги. Люди, которые ему служили, домоправительница и слуга, отправились жить в другое место на ренту, которую он им оставил. Дом опустел, земли остались невозделанными. А что до Йанника, казалось, крестный нарочно забыл упомянуть его в завещании. Родители подростка были этим сильно раздосадованы, но не он. Его привязанность и благодарность Дому Йанну ничуть от этого не уменьшились. Он оставался верен умершему, как был верен живому. Каждый божий день он шел в часовню, чтобы с благоговением преклонить колена на его могиле.
Так вот, всякий раз, когда он становился на колени, надгробный камень трескался посередине, так как это произошло на гробнице Лазаря, когда Христос приказал ему встать.
«Может быть, и мой крестный собирается восстать тоже», — думал мальчик.
И он ждал с надеждой и страхом.
Однажды утром он заметил, что трещина стала шире, чем была, и глубже, до земли.
Йанник подумал: «Это произойдет сегодня».
И действительно, когда он дошел до аллеи, чтобы идти к себе домой, он увидел крестного, сидевшего на своем любимом месте в тени большого каштана. На нем было самое красивое священническое облачение, в которое его обрядили перед тем, как положить в гроб. Его руки были скрещены на коленях, глаза открыты и полны света.
Йанник на цыпочках приблизился к нему. Священник смотрел, как он подходит, и глаза его сияли все ярче и живее. Когда Йанник был уже рядом, священник сказал ему:
— Йанник, крестник мой, теперь я не сомневаюсь в твоей преданности. Твоя вера и правда крепка. Но по-прежнему ли ты готов совершить вместо меня паломничество в Рим?
— Да, крестный, по-прежнему.
— Ну что ж! Сегодня пойди на исповедь — нужно, чтобы твоя совесть была чиста, — а завтра утром отправляйся в путь.
— А какой дорогой, крестный?
— Тебе нужно только следовать за этой белой палочкой. Она была когда-то очень давно вырезана из креста Спасителя, тогда, когда этот крест был еще деревом с ветвями в лесу Иерусалима. Держи ее в правой руке. Смотри не потеряй ее, а не то пропадешь сам. Пока ты ею владеешь, она твой проводник и твой талисман. Что бы ты ни увидел, ничего не бойся. Она защитит тебя от всех напастей. Запоминай хорошенько все подробности твоего странствия, чтобы, вернувшись, ты смог мне дать точный отчет. Ведь ты совершаешь паломничество за меня. И нужно, чтобы я знал все так же хорошо, как если бы я сделал это сам.
— Я все понял, крестный, — ответил Йанник, — я буду стараться и повиноваться вам во всем.
Священник отпустил мальчика, пожелав ему доброго пути.
Вечером Йанник исповедовался, а на следующее утро, ничего не сказав родителям, отправился в дорогу, держа в правой руке белую палочку. Солнце только окрасило небо, когда он переступил порог своего дома. Но, едва выйдя из дому и сделав первые шаги, он с большим удивлением обнаружил, что опустилась глубокая ночь. Но она была совсем не похожа на обычные ночи, которые мы все знаем. Она не была ни темной, облачной, ни светлой, звездной. Скорее, это была не ночь, а просто отсутствие света. Все было видно, но как-то странно, словно во сне.
Первое, что разглядел Йанник, был овраг, заросший колючим кустарником, он был весь в шипах. Йанник пошел прямо через него. И тотчас перед ним, вернее, перед палочкой в перепутанных зарослях открылась дорожка. Он смело ступил на нее. По мере того как он продвигался вперед, сзади дорожка закрывалась. Йанник шел, словно пловец в море терний, колючих и острых, как кинжалы.
Он вышел оттуда без единой царапины.
Он оказался на открытом плато. И внезапно на этом плато выросли две гигантские горы. Они были такие высокие, что их вершины терялись в небе. Они закрывали собою горизонт, каждая со своей стороны. Та, что слева, была черной, справа — белой. И Йанник увидел, как они вздрогнули обе и обрушились друг на друга с сокрушительными натиском. Они столкнулись с такой силой, что разлетелись на осколки со страшным грохотом, и в течение нескольких мгновений воздух был темен от града белых и черных камней. Можно было подумать, что это тучи ворон смешались с тучами голубей. Жуткое это было зрелище — битва двух гор. Йанник думал, что они изничтожили друг друга до песчинки, так страшно было их столкновение. Но он снова заметил их стоящими на горизонте, словно они собирали силы для нового взрыва.
«Поторопимся пройти», — сказал он себе.
И, воспользовавшись промежутком, который пока еще разделял два каменных монстра, он проскользнул мимо.
Тропинка по крутому склону привела его к песчаному морскому берегу. От кромки берега, как из глубокой воронки, поднимался красный пар, кровавый туман.
Йанник всмотрелся и понял, что это море в ярости пожирало само себя. Громадные волны вздымались и набрасывались одна на другую, как дикие звери с отчаянным воем.
«Если моя палочка пойдет туда, — сказал себе Йанник, — мне оттуда не выйти живым».
Но палочка повела именно туда. Кровавый туман разорвался перед нею, и Йанник прошел и по этому страшному пути без помех, разве только волны, как разъяренные псы, ревели ему прямо в уши.
Выбравшись на другой берег этого моря, он оказался в убогой до жалости местности. Одна каменистая, вся в рытвинах, равнина с несколькими чахлыми кустиками болотного тростника. Мерзость и запустение. Даже представить невозможно что-нибудь более нищенское и печальное.
«На этот раз, — подумал Йанник, — я на противоположном конце „хлебной страны“. Не важно! Идем дальше!»
И тут он увидел тридцать коров, они паслись в этих мертвых местах. Насколько трава, которую они щипали, была редкой и хилой, настолько же коровы были тучными, с крутыми боками, шкура у них была чистой и лоснилась. Вымя у каждой было тяжелым, полным, оно свисало почти до земли. И вид у них был очень довольный.
Йанник решил ничему не удивляться.
Он перешагнул через низкую каменную ограду и оказался в новом месте, совершенно противоположном предыдущему. Это был луг, такой широкий, что не охватить взглядом. Трава на нем росла высокая, густая, радовавшая глаз яркой зеленью. Однако она не соблазняла те пятьдесят коров, что паслись там. Они казались полумертвыми от голода, кожа на них была дряблой, из под нее проступали кости, ноги у них подгибались от слабости. Вместо того чтобы щипать траву, они стояли, свесив морды над каменной стенкой и глядя с яростью на своих товарок, наслаждавшихся на скудном пастбище, в то время как они в краю изобилия мычали от голодухи.
Йанник пошел дальше.
Он вошел в большой лес, там росли деревья всех пород и размеров. Вокруг каждого дерева порхали стаи птах. Йанник заметил, что они кружились, кружились без конца и никогда не садились на ветки. Полет их был тихим и полным тайны, как полет ночных птиц. Оперение у них было или серым, или черным.
Йанник шел дальше через лес.
Вскоре он увидел стайки белых птиц. Они рассаживались по высоким ветвям деревьев и принимались петь такими мелодичными голосами, что Йаннику показалось на минутку, что он в лесу Кербельвена радостным весенним утром.
— В добрый час, — прошептал он, — вот это радость сердцу.
И он зашагал с новой отвагой. И так он отмерял лье за лье.
Внезапно перед ним встала одна из гор Менеза, такая высокая, что она закрыла все небо, словно огромная темная стена. Подножие горы обросло тонким мхом, мягче бархата. Легкий ветерок разносил сладостный запах, шедший неведомо откуда. Йаннику захотелось улечься здесь, на мягкий мох, и долго вдыхать этот аромат. И как будто этого очарования было мало, вдруг зазвучали нежнейшие голоса. Их были сотни и сотни тысяч, и пели они чудесно, только немного печально. Мальчик охотно остался бы здесь на годы, не двигаясь и слушая пение голосов. Но он мог наслаждаться ими только на ходу. Палочка тащила его за руку. Он должен был следовать за нею.
