Я могу произнести по секрету, что я тоже был социал-демократ. О да! Но я не пошел в партизан! О да, я не нашел полезным производить эту негуманную и запрещенную войну! Пфу! Мы, баварцы, тоже любим свободу. В воскресенье после обедни мы идем в наши леса и горы.

Мы не имеем в рюкзаках тол и гранаты, о нет! Мы имеем самое лучшее баварское пиво и национальный шпик. Мы собираем цветочки и поем наши песни и очень поэтически пользуемся свободой. Мы никогда не взрываем проходящих эшелонов, о нет! Баварец никогда не станет этого делать, о да!

Эшелон тормозит, медленно останавливается, немец выглядывает за дверь.

— Одна станция, пассажиры! Сидеть тихо и не разговаривать. Я сам принесу горячий кипяток из немецкой кухни. В стоимость ваших билетов входит эта маленькая услуга…

Немец затемняет фонарик, берет ведро и уходит, плотно закрыв за собой дверь.

— Люблю культуру, — говорит Панько, — таким людям цены нет! Раз продал билеты, обязан обслужить!

— Интересно, что там на станции, — в раздумье говорит слепой. — Посмотри-ка, дочка.

— Вы слыхали, что сказал солдат? — беспокоится староста.

— Мы тихонько, — равнодушным голосом произносит Микита, — пошли, Панько? А ты, девушка, посиди лучше возле незрячего…

Микита и Панько, отстранив лошадей, осторожно приоткрывают теплушку и исчезают, плотно закрыв за собой дверь.

Вот они идут, крадучись, вдоль вагонов. Откуда-то у них в руках взялись молотки на длинных ручках. Постукивают по колесам. Пролазят под одним эшелоном, под другим…

Внезапно прислушиваются: в товарных вагонах слышна человеческая речь.

Поодаль ходит немецкий часовой.

Вагон заперт и запломбирован.

— Кто там в вагоне? — осторожно спрашивает Панько, предварительно постучав молотком по колесам и стенкам и приложив ухо к доске.

— Невольники… Гонят в Германию… Пятый день не дают ни хлеба, ни воды…

— Мы отопрем дверь, — говорит Панько, — в дороге открывайте и прыгайте… Передайте всем в вагоне…

Движение гаечным ключом — и запоров на дверях нет. Панько и Микита двигаются дальше.

В теплушку тихонько отсовывается дверь, и какая-то тень проползает в щель. Говорит шепотом:

— Пахнет теплом… А, это лошади… Такие же невольники, как и я… Кось, кось! Среди лошадей не пропаду…

— Давай иди сюда, к людям! — слышен спокойный голос слепого. — Удрала с эшелона?

— Ой, люди добрые!.. Не выдавайте немецким катам… Пятый день ни еды, ни питья… Теплушки заперты…

— Как же ты выбралась, дочка? — спрашивает женщина.

— Какая-то добрая душа замок сбила… Говорит — сидите тихо, а в дороге выскакивайте… А мы все как хлынули из вагона. Смотрим — другие вагоны тоже… О, слушайте!..

На станции слышится стрельба. Ревет сирена. Крики и топот бегущих ног.

Распахивается дверь, и мгновенно вскакивают в теплушку Панько и Микита.

— Правильно попали? — негромко спрашивает Панько.

— Правильно, — отвечает Майка.

— Вот видишь, Микита, всегда надо запоминать номерок вагона! В такой суматохе сам себя потеряешь… Зато достали газетку!..

— Что там за шум? — голос слепого.

— Да, понимаете, кто-то поотпирал вагоны, а там находились невольники, отправляемые в Германию… Волынка заиграла…

— Очень некстати, — суровым голосом молвит слепой, — из-за некоторых горячих голов может застопориться важное предприятие… Нельзя делать много дел сразу. Ждите неприятностей…

— Я уйду, дяденька, — говорит, забеспокоясь, невольница. — Вот отогреюсь капельку и уползу прямо в снег… Я вам не помешаю…

— О тебе вопрос не стоит, — останавливает ее слепой, — ползи сюда, мы тебя лучше зароем в сено…

— На, дочка, одежду, — говорит женщина, — прячься И сиди тихо. Что-нибудь придумаем.

— За укрывательство беглых полагается расстрел, — шипит староста.

— Покажите газетку, — требовательно обращается к пришедшим Майка.

— Вот она… Лежала на рельсах… Да это не газетка, конечно, а листовка, может…

— За листовку тоже расстрел, — предостерегает староста.

Майка взяла листок и подошла к свету.

— По-немецки напечатано. "Дойтшен золдатен…" А! На обороте и наши буквы… "Немецкие солдаты. Окруженная группировка немецких войск фельдмаршала фон Паулюса сдалась сегодня в плен в Сталинграде. На милость победителей капитулировало 220 тысяч солдат и офицеров. Раненые отправлены в русские госпитали. Танки Манштейна разбиты и обращены в бегство. Поход на Берлин советских войск начат! Немецкие солдаты, вы воюете за неправое дело. Немецкий народ никогда вам этого не простит! Долой Гитлера!"

Дверь отсовывается, лезет немецкий солдат с ведром кипятку.

— Прошу, господин фельдфебель, это здесь.

Лезет грузный пожилой фельдфебель:

— Черт! Эти лошади способны укусить даже фельдфебеля германской армии! Они перекусают всю Германию, проклятые казацкие животные! Ты видел когда-нибудь, Рудольф, чтобы немецкая лошадь позволила себе укусить человека? Конечно нет! Фу, с вами тоже запаришься!.. Стоит разрешить солдатам взять в вагон по одному-два человека, как они превращают конский поезд в пассажирский экспресс… Сколько я тебе разрешил брать пассажиров, Рудольф?

— Два пассажира дальнего следования, господин фельдфебель.

— А у тебя сколько продано мест?

— Шесть, господин фельдфебель!

— Триста процентов нормы, Рудольф!

— Соответственно же повышаются проценты в кассу господина фельдфебеля! Правильно я вас понял, старина?

— Не верти хвостом, Рудольф, — это тебе обойдется дороже… Поверни свет, чтобы я видел, с кем имею дело… Ты, глупый баварец, способен напихать немецкий поезд партизанским дерьмом!.. Этот старик с гармоникой?

— Удостоверение начальника полиции, печать гестапо, пропуск начальника гарнизона, господин фельдфебель! Едет в город Н., к доктору. Его документы не вызывают сомнений, сам проверил…

— Удивляюсь, зачем такому животному жизнь? И наши тыловые взяточники выдают подобным субъектам немецкие документы! Поставил бы ты его на ходу поезда к открытой двери и подтолкнул бы немецким тесаком!..

— Я отвечаю за жизнь моих пассажиров, господин фельдфебель!

— Перед кем отвечаешь?

— Перед собственной фирмой!

— Я уже избавился от подобных торгашеских замашек! Давай дальше…

— Эта горбунья сопровождает старика. Имеет также немецкий документ, скрепленный необходимыми отметками и печатями…

— Сколько заплатили?

Солдат показывает фельдфебелю записную книжку с записями. Фельдфебель одобрительно мычит.

— Следующий мой пассажир, господин фельдфебель, — это староста. Он едет в тот же город по служебным делам. Его проезд оплачен вот этой женщиной, везущей продовольственные товары для немецкого населения города…

— Глупо, — говорит фельдфебель, — здесь в поезде едут тоже немцы, и мы тоже нуждаемся в продовольствии…

— Господин фельдфебель, — нарушает молчание староста, — я понимаю немецкий язык. Этот товар не подлежит конфискации по немецким законам…

— Молчи, партизан! — бросает ему реплику фельдфебель.

— В-вы не имеете права меня оскорблять! — вопит перепуганно староста. — У меня немецкая медаль!

— Повесь ее себе знаешь куда?!

В это время эшелон внезапно трогается с места и идет, набирая скорость.

— Стоп! — кричит фельдфебель. — Еще не получен фураж! Стоп, бестолковые свиньи! У меня останется на этой станции половина людей…

— Следующие мои пассажиры, — продолжает как ни в чем не бывало солдат, но фельдфебель отталкивает его и высовывается в дверь:

— На помойку твоих всех пассажиров!.. Я так и думал!.. Это на станцию летят советы!.. О, повесили уже освещение!.. Вовремя нас выпихнули… В таком случае я не жалею о моих оставшихся солдатах…

Фельдфебель возвращается в жилой угол теплушки…

— Давай выпить, Рудольф… Судьба нас бережет…

Проходит некоторое время, немцы хорошенько выпили, орут солдатские песни. Староста уже потчует их из своих запасов.

— Ты хороший староста, — пьяным голосом говорит фельдфебель, трепля старосту по щеке, — но зачем ты, свинья, не везешь молоденькую девушку?!