Сторож. Как же вы хотите казачествовать?

Дед. А так, как в песне поется. По степи летать, по синему морю на байдаках гулять, турка-бусурмена громить, славы казацкой добывать…

Сторож. Острая программа. Почему же вы к Махно не пошли?

Дед. Не приняли, говорю. О спаси мою душу!

Сторож. Так мне думается, что ничего из этого не выйдет. Вы, дед, лет триста назад уснули. Сколько вам лет?

Дед. Да, почитай, девяносто лет. А отец мой до ста двадцати годов жил. Даже надоело ему. Тоже казак был и водку дул. Чабан был отменный.

Сторож. Слушайте же, дед, сюда. Турка громить нельзя. Там свой брат — пролетариат. А в степях полно тракторов. Они там вашего казацкого коня насмерть перепугают. Если же вам очень хочется казачествовать — нанимайтесь в конную милицию. Правду я говорю?

Дед. Тебе шутка, а мне хлопоты. В могилу лягу, не показачествовав. И внуков всех революция забрала.

Сторож. Вот что я вам посоветую. Идите в свою „Парижскую коммуну“ и пишите заявление. Все как есть напишите. А рабочие тогда подумают. Сами знаете — много дел, ежели государством руководить. Вот завод покупаем…

Дед. Я писать не умею! До самой смерти заявление писать буду…

Сторож. Пойдите в ликбез, научитесь писать и напишите заявление. Без этого — ничего не выйдет.

Дед (горько). Прощайте. Пойду. Казак саблей пишет, копьем подписывает. А бумага ему не нужна. О спаси мою душу!

Пошел, напевая: „Вулиця гуде, до козак іде“.

Седой. Немного выпил, старикан?

Председатель завкома. Апостол водки и овец.

Сторож. Идет!

Седой. Гвардия?

Сторож. Что-то больно качается… Белявый черт…

Заходит рабочий в матроске.

Председатель завкома. Вот он, виновник торжества! Жнеть пропиваешь?

„Матроска“ (пьяный). Выпил за амнистию… Венгерша амнистировала…

Председатель завкома. Благодари, что от стыда уходишь…

„Матроска“. Лучше бы вы меня в землю закопали, чем такое надругательство. Прохода на заводе не будет…

Седой. А ты исправься, мы тебя защитим…

„Матроска“ (обнимает Седого). До конца жизни не буду… Товарищ ударник, вот тебе святой серп и молот!

Сторож (вдруг). Это уже наверняка он! Зови народ!

Седой. Он! Гвардия!

Восклицания. Из ворот хлынули люди. Приближается Гвардия вместе с директором. Гвардия в одежде красного фронтовика.

Гвардия. Вот мы и приехали!

Голос. Завод купил? В двух словах скажи!

Гвардия. Помните, приезжал к нам инженер? Такая фигура, что только в театре вредителей играть! А на самом деле он — честный спец.

Председатель завкома. А завод купил?

Гвардия. Не купил.

Мололой инженер(к председателю завкома). Вот видите!

Гнарлия. Но привез…

Селой (инженеру). Его взяла!

Гвардия. Заграничный завод не покупаем. Мы его и сами сделали бы, если бы захотели. Но мы не захотим. Потому что нам нужен лучший завод. И этот лучший завод мы можем построить сами.

Аплодисменты. Восклицания.

Венгер. Коммунистическая партия будет вести нас к победам. Пам предстоят бои. Выдержка и дисциплина, товарищи.

Гвардия. И еще скажу я, товарищи, несколько слов. Был я за границей, видел капиталистов. Видел и нашего брата — рабочего. Народ, как кремень. Сознательный народ. Одно слово — гвоздь-народ. И я вам скажу, что с такими союзниками жизнь наша покатится, как яблоко. И все тут!.. (Пауза. Гвардия подыскивает слова.) Гвардия — что? Гвардия — единица. Гвардия — точка. А за Гвардией — класс! Рабочая гвардия всего мира. Куда ни кинь — всюду гвардия! Везде встают, как лес, солдаты. Наши бойцы против капитала всего мира. Вы думаете — он не будет защищаться? Вот так сам по себе в гроб и ляжет? Вы думаете, газом не будет отравлять? Пушек не выставит? Напротив него стоит рабочая гвардия. Стоит объединенный класс. Скажите, товарищи, может ли гвардия отступить? Или рабочий класс свернет когда-нибудь свои знамена, пробитые пулями, окровавленные? Не свернет? Так о чем же тут говорить?! И — все тут, канешно! (Пауза. Гвардия подыскивает слова.) Гвардия — что? Гвардия — пешка! Кажется, такая огромная заграница. Затеряться — раз плюнуть. А я не затерялся. Нашел земляков. Одного со мной, пролетарского класса. Показали мне все. Поговорили. Пива выпили. Не без того. И я вам скажу — гвоздь-народ! И победа за нами! Да разве на один завод у нас замашка? У нас замашка на весь мир. И мы завоюем весь мир. И все тут… Хор, песню!

Музыкальный аккорд.

1931, июнь.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Лавро Мамай — председатель республики, тридцати пяти лет.

Устин — его отец.

Гапка — его мать.

Мамаиха — бабушка Лавра.

Егор Иванович (товарищ Егор) — уполномоченный Ревкома, пятидесяти лет.

Гнат Середенко.

Варка — его жена.

Клеопатра — атаманша.

Петро Несвятипасха.

Ганна Иванцева.

Роман — её сын, одиннадцати лет.

Матвей Степанович — учитель.

Гриць Коваль — рабочий.

Пасечник.

Пасечничиха — его жена.

Грицько

Рыжий, Дед, Замухрышка — музыканты

Череваш

Дед Гречка.

Одноглазый крестьянин.

Повстанец.

Атаман.

Прапорщик.

Адъютант.

Крестьяне, повстанцы, махновцы, петлюровцы, деникинцы.

Село Британка на Украине, осень 1919 года.

Сожженная хата на краю степного села, возле нее — кузница, обгоревшие деревья. Высокое небо. Устин с простреленной рукой. Гапка.

Устин. Я тебе, баба, говорю — носит тебя где-то нечистая сила, а нам треба тут сидеть! Это тебе, баба, штаб или что?!

Гапка. А ежели из пушки бьют… Хата на краю села, пули прямо во двор летят. С самого утра топчусь, обед варила, за нитками набегалась…

Устин. Ну так сядь же, баба, посиди, чтоб все у нас добре садилось: куры, гуси, утки, рои да сваты.

Гапка (садится, шьет). Ну как же, сядут они на голую землю: ни тебе хаты, ни тебе чего, из пушки бьют, люди — будто осы. А перебитую руку твою кто пожалеет? Глянь, вон как бьются…

Устин. Дак уже и обвыкнуть пора — на войну полсела ездило: то на царскую, то на керенскую, то гайдамаков, то греков в Херсоне били, немцев из Николаева гнали, молодежь с красными ушла… Ох и бьются же ловко!

Гапка. А наш и к войне непривыкший, уж я его уговаривала: ты, говорю, Лавро, обожди, нешто на тебе одном свет сошелся? Пускай уж, говорю, сынок, какая ни на есть сила на денику ударит, а тогда и пособишь, у них ведь одни офицеры, а ты кто? Чует мое сердце — каши с этим Середенком не сваришь…

Устин (выглянув). Должно быть, возле кумы Ганны снаряд упал, того и гляди, хату подпалит. Горят мужицкие хаты!.. (Кричит кому-то.) Погоняй! Погоняй! Вон туда, через леваду! Патроны не растеряй!

Гапка. Я, говорит, мама, за политику девять годов и семь месяцев на каторге сидел, у меня сердце черной кровью обкипело, кандалы на ногах и поныне чую, и сны мне еще каторжные снятся… А вы хотите, чтоб я ждал!

Устин. Вот я порой и прикидываю: в кого это он такой удался? Народ бунтовал, панов палил. А как забирали на каторгу, так он вот эдак улыбнулся мне и говорит; вы, говорит, тату, за моей Варкой приглядите, я небеспременно вернусь…