Контрнаступление Красной армии севернее Орла означало, что советское командование вновь завладело инициативой.

Следуя указанию Кейтеля о запрещении всякой деятельности Власова по эту сторону фронта, ОКВ не интересовалось более ни им, ни Дабендорфом. Ведель и Мартин, на свою собственную ответственность, предоставили мне свободу действий, при условии, что мы будем держаться по возможности незаметно. А в Генеральном штабе Гелен, Треско и Герсдорф по-прежнему неутомимо старались и дальше что-то сделать.

Треско и Герсдорф, использовав благоприятный момент, добились у Клюге согласия на создание «Русского центра» при штабе группы армий «Центр». Клюге, в середине мая 1943 года, сделал об этом доклад начальнику Генерального штаба Цейтцлеру.

По желанию последнего, Гелен представил ему памятную записку о проблематике «политического ведения войны», описав в ней достигнутые до сих пор при сотрудничестве Власова успехи. Но Цейтцлер не имел веса у Гитлера, а в данном случае и сам не был убежден в нужности этого предприятия.

Власов старался добиться, чтобы Гитлер обратил личное внимание на Русское Освободительное Движение. При своих разговорах он прямо ставил этот вопрос перед фельдмаршалом фон Клюге и генералами Шенкендорфом, Кюхлером и Линдеманном. Ответы генералов были уклончивы. Никто из них не поставил перед Гитлером этого вопроса. Записки подавались и Розенбергу. Проблема Русского Освободительного Движения поднималась в связи с усилением партизанского движения и проблемами безопасности тыловых областей при встречах с фельдмаршалом Кейтелем и генералом Шмундтом из Ставки Гитлера. Но ни у кого из этих офицеров (исключая, пожалуй, Шенкендорфа) не было достаточно ясной концепции, чтобы представить всё дело достаточно убедительно.

Власов не раз пытался разъяснить генералам свою концепцию. Линдеманн обещал сделать всё возможное, чтобы довести мысли Власова до сведения высшего руководства, но у него не было доступа к самому Гитлеру. Он мог это сделать лишь через Кейтеля или личного адъютанта Гитлера генерала Шмундта, информируя их при представлявшейся возможности. При этом он всегда подчеркивал, что он полностью поддерживает Власова. Этого, к сожалению, было недостаточно.

Мартин сообщил мне однажды, что он и другие офицеры возлагают большие надежды на фельдмаршала фон Манштейна. По слухам, Гитлер намеревался передать ему верховное командование. Это подало нам новые надежды.

Ротмистр барон фон Рихтхофен, прикомандированный на несколько недель к ОКВ/ВПр и неутомимо пропагандировавший дело Власова, уже до этого привлек на сторону идей Власова своего двоюродного брата, фельдмаршала фон Рихтхофена. Он надеялся этим путем добиться цели через главнокомандование военно-воздушных сил и был сперва уверен в успехе. Словом, всё выглядело так, что военные, то есть Генеральный штаб сухопутных сил и фельдмаршалы, учитывая всё более угрожающее положение на всех фронтах, сумеют теперь принудить верховное командование к принятию нужного решения.

Так мы и работали, цепляясь то за одну, то за другую надежду.

Гелен, в своей памятной записке начальнику Генерального штаба Цейтцлеру, смог указать на новый политический момент: советскую реакцию на «Открытое письмо» Власова.

До того времени советская власть не придавала никакого значения (во всяком случае – видимого) немецкой листовочной пропаганде. Попавшие в плен русские отзывались о многих немецких листовках с пренебрежительной усмешкой, а содержание большинства из них считали комичным. Кремль молчал. Но здесь к русским обращался русский, отвечавший в четких формулировках на все основные вопросы национального и общественно-политического существования, и призыв этот доходил.

Красноармейцам и населению было строго запрещено теперь подбирать немецкие листовки. В новых листовках была уже не немецкая пропаганда, а дела, касавшиеся всех русских. Но запреты режима игнорировались: и гражданское население подбирало листовки, и красноармейцы читали их.

О Власове и Русском Освободительном Движении нельзя уже было молчать! Сначала советская власть объявила Власова мертвым. «Убит немцами» – такова была первая реакция. Позднее, когда эту версию уже невозможно было далее поддерживать, он был заклеймен как «предатель, продавшийся немецким империалистам».

Генерал Щербаков, начальник учреждения, ответственного за эту кампанию, получил от Сталина приказ ликвидировать «власовский миф», а если понадобится, то и самого Власова. С этой целью были направлены агенты. Один из них, еще весной 1943 года, был сброшен на парашюте на оккупированную территорию и был взят в плен сражавшейся на немецкой стороне русской частью. Его доставили к Малышкину и Зыкову, и он не только рассказал о своей миссии, но и сообщил подробности об акциях Щербакова.

По настоянию Власова его помиловали. Но Жиленков и Зыков потребовали всё же интернировать его в лагере военнопленных, так как хорошо знали, какого сорта агенты есть в распоряжении Щербакова. В течение лета 1943 года были пойманы еще два агента.

В связи с этим стоит упомянуть также, как об особом случае, о кухарке Власова, Марии Игнатьевне Вороновой. Она оставалась около Власова до самого его пленения, а затем, в Минске, скрылась. Там ее завербовав агенты НКВД и она получила задание пробраться к Власову. Она явилась в Берлин. Власов сообщил нам, что она должна была его отравить. Она призналась, была прощена, и Власов оставил ее кухаркой в своем штабе в Далеме.

Гелен и Ведель в своих донесениях неоднократно указывали на эту реакцию советской власти и на причины новой советской пропаганды. Но и подтверждение значения Власова и его Движения со стороны Кремля ничего не изменило в политических установках нацистского руководства.

В действительности то, что хотел сделать Сталин, сделали за него Кейтель и Розенберг: личность Власова полностью замалчивалась.

Когда стали поступать донесения о растущем недовольстве среди гражданского населения и русских добровольцев, Мартин взял на себя смелую инициативу: 10 июля 1943 года он выпустил циркулярное письмо, содержание которого должно было устно передаваться «немецким офицерам, командовавшим русскими и иными местными частями»; в нем говорилось, что «вопреки уверениям советской пропаганды, генерал Власов жив, здоров и в расцвете своих способностей».

Последнее же решение Гитлера против Власова было высказано им 8 июня 1943 года в Бергхофе, личной резиденции Гитлера в Верхних Альпах над Зальцбургом. Шмундт рассказал Герсдорфу подробности встречи Гитлера с Кейтелем и Цейтцлером. Как раз открылась для Цейтцлера возможность доложить о предложении Клюге и Гелена относительно Русского центра. Очевидно, доклад Цейтцлера был бледным. И после встречи Гитлер сказал, что он «не нуждается во Власове позади фронта». Он мог бы быть полезен на той стороне фронта. А пропаганда о РОА не должна ни у кого вызывать головной боли. (Шмундт подчеркнул, что можно по-прежнему пользоваться термином Освободительная Армия.) Но, – прибавил Гитлер, – было бы опасным, если бы Клюге и другие германские генералы забрали себе в голову, будто он, Гитлер, когда-либо поможет Власову или другому русскому сесть на коня так, как Людендорф когда-то помог Пилсудскому и другим его польским товарищам.

Вот что услышали мы от Герсдорфа. Ведель потом получил инструкции непосредственно от Кейтеля. Мне ничего не было передано из ОКВ об этом совещании. С точки зрения ОКВ, ситуация не изменилась. Какая-либо политическая активность была Власову и так запрещена после его поездки в Гатчину, но фюрер теперь формально согласился с употреблением его имени для пропаганды на ту сторону. В ОКВ никто не волновался.

По-видимому, Цейтцлер дал Гелену довольно сбивчивый отчет о своей попытке убедить Гитлера, но Гелен в позднейшем разговоре со мной не высказал никакой критики по адресу своего начальника. Для себя я (в который раз!) сделал вывод, что можно выступать убедительно лишь за дело, в правоте которого ты уверен.