8 мая 1803 года он стал отцом замечательного мальчика, которого окрестил Жозефом-Наполеоном в честь Первого консула. До этого подобным образом поступил будущий маршал Сульт, назвавший своего сына, родившегося в сентябре 1802 года, Наполеоном-Гектором.

Казалось, ничто не может остановить этого тридцатитрёхлетнего генерала, который — весь огонь, весь пламя. Обласканный аристократическими семьями Берна, наш парвеню наслаждается удовольствиями и деньгами, которые даёт власть, но при этом не забывает о цели, поставленной ещё в 1788 году, когда он поступил на военную службу, — о военной славе.

Мы помним о трудном характере генерала, поэтому представляем его закрытым человеком. Однако в этот позитивный период, когда комплименты не омрачаются никакими выговорами, которые через несколько лет сильно осложнят его жизнь, он более открыт и гибок. Несколько раз генерал Ней принимал в своем кабинете швейцарского механика, сумасшедшего изобретателя машины, «которая позволит путешествовать по воздуху». Муниципалитет Берна согласился финансировать эту машину будущего. Пребывая в уверенности, что машина предназначена для Англии и что её шансы подняться в воздух больше нуля, Ней перехватывает контракт в пользу французского правительства. Он обещает в случае успешных испытаний представить правительству и изобретателя, и изобретение.^{110} Вероятно, машина так и не оторвалась от земли, но генерал Ней и далее интересовался техническими новинками.

Приветливому и любопытному Нею случилось принимать и другого швейцарского посетителя, предшественника военных теоретиков Антуана Жомини.[39] Молодой человек двадцати четырёх лет, «с умным лицом, но заурядной внешностью»,^{111} скороспелый военный теоретик, достаёт из кармана первый том «Трактата о крупных операциях», амбициозного исследования военных кампаний Фридриха Великого и войн Революции. Мюрат выпроводил Жомини, а Ней удосужился просмотреть рукопись. Казалось, следовало бы опасаться худшего со стороны генерала, который своими победами обязан не теориям и не догмам, а собственным отваге и интуиции. Но нет! Ней интересуется наблюдениями этого торговца тактическими разработками, такого же поклонника Фридриха И, как и он сам. Жомини заявляет, что «ухватил суть, которая обеспечивает правильный подход к военной теории, позволяет понять настоящие правила военных действий, даёт возможность отказаться от расплывчатых собственных систем».^{112} Каждому, кто хочет слушать, он заявляет, что случайности в сражении могут быть устранены. Обстоятельность представленной им аналитики заставила Наполеона шутливо заявить: «Заметьте, не профессора-придурки из военной школы в Бриенне, а этот швейцарец объяснил мне, как я выигрываю сражения», — его слова приводит Маре, герцог де Бассано. Жомини опубликовал много работ по военной стратегии, в одной из которых он с большой точностью описал будущие операции кампании 1806 года.

Очевидно, сознавая пробелы в своем образовании, генерал Ней принимает этого учителя в свой штаб. Постепенно Жомини становится своего рода советником и занимает должность первого адъютанта. Между Неем, который поддаётся порывам, не всегда учитывая разумные доводы, и Жомини, человеком рассудочным, даже педантичным, не желающим поступаться идеями, возникают разногласия, к тому же оба за словом в карман не лезут.^{113} Практически постоянно они действуют вместе, начиная с 1803 года и до войны в Испании. Они снова вместе в Немецкой кампании 1813 года. Будучи человеком высокомерным, но очень привязчивым, швейцарский стратег всё время, пока находился на французской службе, считал, что к нему недостаточно прислушиваются, но на всю жизнь сохранил огромное уважение к маршалу Нею и восхищение им, он даже пытался спасти его в 1815 году.

В сопровождении этого «суфлёра» генерал Ней приобретает новый, не лишенный престижа образ маршала Империи.

В тот вечер маршалы ждут прибытия Наполеона, который провозгласил себя императором. С 18 мая 1804 года они обязаны ему красивыми жезлами, усеянными золотыми пчёлами.[40] Об этих жезлах мечтали многие. Почётное маршальское звание, упразднённое Конвентом, только что восстановлено новым режимом. «Только в армии, — сокрушается Фуше, — орёл стремится укоренить свою власть».^{114} Зимой 1804-1805 года эти великие воины, столь гордые тем, что вошли в первый список произведённых в маршалы Империи, принимали своего повелителя в парижской Опере, украшенной по такому случаю полотнами серебристого газа и гирляндами живых цветов, наполняющих воздух ароматом. Многочисленные свечи позволяют разглядеть во всех подробностях украшения дам и награды кавалеров. Лаура Жюно вспоминает, что сверкание драгоценных камней, украшавших некоторые платья, заставляло щуриться. Маршальский бал стал ещё более ярким событием, чем большой вечер в честь армии, организованный в театре «Олимпик».^{115}

Объявляют прибытие Наполеона и Жозефины. С этого момента все взгляды направлены на императорскую чету, коронованную 2 декабря в соборе Нотр-Дам. Восемнадцать маршалов с почтением принимают их. Когда они окружают Наполеона, можно сказать, что он находится среди «движимого человеческого имущества». Здесь Бертье, Мюрат, Монсей, Журдан, Массена, Ожеро, Бернадот, Сульт, Брюн, Ланн, Мортье, Ней, Даву, Бессьер, Келлерман, Лефевр, Периньон и Серюрье. Здороваясь с каждым, Наполеон ещё раз мысленно одобрил свой выбор, как в смысле личных отношений, так и в смысле стратегии. В список избранных счастливчиков он включил преданных генералов и добавил менее преданных, но тех, которых «было бы политически неправильно не включить».

Как бы то ни было, Ней был доволен новым положением, которое делало его ровней, например, Массене. Главные подвиги Нея ещё впереди, но после женитьбы на Эгле ему всё удаётся. Он верит в свою звезду, его судьба отныне связана с жизнью императора, которого он считает непобедимым.

Так же как и другие семнадцать маршалов и те, кто к ним в будущем присоединится, Ней покорён и укрощен. Конечно, он бурно протестовал, когда власти посмели обвинить капитана Ламура, одного из его адъютантов, в том, что в театре Невера 19 июля 1804 года он аплодировал пьесе, оскорбительной для правительства, но Ней не рискнул скомпрометировать свое будущее выступлением на процессе Моро. Защищая Ламура, он бросил в лицо одному из высших полицейских чиновников: «Капитан сражался за национальную независимость во всех революционных войнах!»^{116} Так почему же Лей не мог привести этот же аргумент в защиту победителя битвы при Гогенлиндене?

Лев на поле битвы, в мирной жизни он овца: двойственная политическая атмосфера диктует законы поведения. Резкая критика в адрес генерала Моро под флагом кампании против «предателей» Пишегрю и Кадудаля заставляет Нея заявить без обиняков: «Ничтожества, посмевшие посягнуть начесть героя Франции, ожидают в застенках своего часа мучения и бесчестья».^{117} «Моро — заговорщик», — утверждает Наполеон, и Ней убеждает себя в том же. Если такой рассудительный человек, как маршал Бессьер, поддерживает новый режим в силу глубокого убеждения, то представляется, что наш персонаж действует скорее исходя из собственных интересов, сочетающихся с доверчивым восхищением восхождением генерала Бонапарта. «Примите корону императора, которую вам предлагают тридцать миллионов людей, — торжественно заявляет Ней, соблюдая все полагающиеся приличия. — Карл Великий, величайший из наших прежних королей, когда-то получил корону из рук Победы, Вы же, осенённый ещё более крупными достижениями, получаете её из рук Признания».^{118}