Нея переполняет природная живость, он объясняется с таким энтузиазмом, что его слова часто обгоняют мысли. Искренний и открытый, он не умеет сдерживаться.^{62} Как эта цельная, столь темпераментная натура смогла последовательно подчиняться своим начальникам Гошу, Бернадоту и Моро без внутренней борьбы? Надо отметить, что все трое были покорены его душевной энергией.

«Полагаю, что неприятель вернёт нам Нея под честное слово. Прошу Вас немедленно обменять его»,^{63} — пишет растерянный Гош, узнав, что его бесценный Ней попал в плен. Осмотрительный и острожный, даже чересчур, генерал Моро скажет, что Ней «излишне храбр». Взаимная симпатия и дружеское расположение связывают Нея и Бернадота: «Генерал, общающийся с Неем, мой дорогой друг, должен быть просто счастлив. Мне выпала такая удача, с чем я себя и поздравляю».^{64}

После месяцев и лет, проведённых на войне, бескорыстная самоотверженность отступает. Опьянённый славословиями, генерал Ней убеждает себя, что он вовсе не охотится за лаврами, но при этом он наслаждается престижем и некоторыми привилегиями, которые приносят ему генеральские галуны. Завоевание расположения начальников становится отныне главнее бескорыстной доблести. «В любом случае я был бы счастлив тем, — пишет Ней Бернадоту по случаю взятия Мангейма, — что мог своим присутствием способствовать вашему успеху в деле, столь важном для становления Вашей славы».^{65} Кому он служит, Республике или своему командованию, когда, переодевшись, идёт в разведку, чтобы изучать подступы к крепости, занятой пфаль-цскими войсками? Он переплывает реку в лодке, ведёт переговоры, причём настолько убедительно, что 2 марта 1799 года город сдаётся. В этот момент его действия ещё подконтрольны, он ещё не принимает самостоятельных решений: «Имею честь, мой дорогой генерал, направить Вам документ о капитуляции Мангейма, я составил его наспех, но Вы сможете убедиться, что Вам предоставлена максимальная широта действий, которые Вы сочтёте уместными».^{66}

В 1799 году Ней служит под командованием Массены в Швейцарии. Между ними также устанавливаются безоблачные отношения.

Ней показывает себя наиболее преданным подчинённым славного начальника, героя Риволи: «Ваше решение определит линию моего поведения. Ничто мне не доставит столь полного удовлетворения, как ощущение полезности при выполнении государственных задач, причастность к славе, которую Вам принесла эта кампания».^{67} Их отношения испортятся много позже, уже при Империи, когда один станет герцогом Эльхингенским, а другой — князем Эсслингским.

Генерал Ней угодничает, и это задолго до встречи с Бонапартом. Реверансы в сторону Бернадота и Массены противоречат его громогласному заявлению, которые станут столь характерны для него: «Я не настолько низок, чтобы служить каким-то персонам. Моё служение всегда предназначалось Отечеству, только ради него я готов жертвовать собой, если обстоятельства того потребуют».^{68}

Став дивизионным генералом 28 мая 1799 года, Ней желает навсегда отказаться от роли выполняющего чужие приказы. Обоснованно уверенный в своем полководческом мастерстве, уже тогда склонный видеть несправедливое отношение к себе, он проявляет строптивость по отношению к некоторым генералам. В октябре 1799 года он пишет генералу Лекурбу, склонному к принятию неожиданных решений, письмо, которое может только задеть его: «В настоящих условиях я не должен играть роль куклы. Когда вы лучше узнаете меня, ваше отношение, определяемое в настоящее время тем, что мы удалены друг от друга, изменится».^{69}

Несмотря на вспыльчивость, генерал Ней приобрёл много друзей в большой семье Рейнской армии, друзей, с которыми долго будет поддерживать добрые отношения и вместе с ними переживёт первые годы своей боевой славы. В их числе — Бернадот, Коло, Тренье, Лорсе, Рюффен, а также Гувион Сен-Сир. Многочисленные письма свидетельствуют об их дружбе.^{70} Генерал Арди также привязан к нему, особенно после событий 1 декабря 1800 года при Ампфингене, когда им вместе удалось остановить натиск австрийцев, организовав знаменитый эшелонированный отход войск с 6 утра до глубокой ночи. Раненый Арди отбыл в свой штаб, где с нетерпением ждал известия от своего товарища. «Ваше молчание, дорогой генерал, сильно меня беспокоит, я отдаю себе отчёт, что с начала кампании Вы постоянно в пути. Тем не менее полагаю, что Вы могли бы найти несколько минут, чтобы написать мне». Арди перестал ездить на лошади, которую ему подарил Ней. Зная обидчивость Нея, он заканчивает письмо следующими словами: «Признайтесь, что именно в этом кроется причина Вашего молчания, но при этом будьте уверены, что я пожертвую самым дорогим, лишь бы сохранить Ваше расположение».^{71}

Военный до мозга костей, Ней подтверждает свою репутацию храбреца тем, что ни разу не дрогнул перед неприятелем. «Я был дважды контужен. Сначала ядром задело левую ногу, второй раз — пулевое ранение в грудь,[26] но это не помешало мне продолжить командовать дивизией».^{72} Тем не менее ему не хватает некоторых качеств, необходимых лидеру. Он становится невыносимым, если считает, что ущемляются его полномочия. Когда, в ожидании прибытия Лекурба, его временно назначают командующим Рейнской армией, он восстанавливает против себя значительное число офицеров, которых грубо отстраняет от их обязанностей. Ней профессиональный военный, проявляющий замечательные качества в бою, но не приспособленный для другой деятельности.

А как же политика? Можно ли в революционную эпоху избежать участия в ней? Ведь война — это политика, осуществляемая другими средствами. До сих пор генерал Ней плыл по течению, ведомый гражданской властью, он подчинялся ходу событий. Его военные начальники постоянно повторяли, что армия не борется с внутренними врагами, её долг — сражаться с врагом внешним. Ему внушали, что правительство способно само противостоять политическим противникам. Республика втянула Нея в водоворот побед и убедила его, что Франция, будучи образцовой страной, с помощью пушек и штыков принесёт свободу соседним странам, создавая там братские республики. При этом ему ничего не сказали о праве народов самим решать свою судьбу.

Сформировавшись в условиях лицемерной войны, Ней поддаётся общему настроению. Однажды ночью в 1815 году в Лон-ле-Сонье ему придётся самому делать выбор, и тут он проиграет.

Его первая политическая реакция: 10 августа 1797 года в присутствии генерала Гоша произносят тост в поддержку Республики.[27] Генерал шепчет Нею, что военные не должны стелить постель для контрреволюционеров, этих отвратительных монархистов из клуба Клиши. «Избавьте нас от необходимости давать сигнал к атаке»,^{73} — отвечает ему управляемый Ней.

Генерал Ней, как все военные той поры, презирает гражданское общество за нестабильность, безнравственность и подлость. Он отдаёт свой голос тем, кто поддерживает антиправительственные речи в войсках. Директория, не пользовавшаяся ни доверием, ни уважением, выглядела особенно неприглядно после принятия законов о заложниках и принудительных займах.