— Никогда? — разочарованно протянул Уолт: с овчаркой, похоже, ничего не случится.

— Ну почти никогда, — поправился Гарп, и Уолт радостно встрепенулся. — Дело в том, что у этого пса была в жизни одна неприятность. Одна-единственная, но очень досадная. Она прямо-таки сводила его с ума. Никто никогда не слыхал, как этот пес лает, а тут он мог даже залиться лаем.

— Конечно, это все из-за кошки?! — завопил Уолт.

— И притом очень страшной! — возвестил Гарп таким голосом, что Хелен оторвалась от Достоевского и затаила дыхание. «Бедненький Уолт», — подумала она.

— А почему она была страшной? — поинтересовался Уолт.

— Не она, а он. Это был кот, и он очень любил дразнить овчарку.

При этих словах Хелен облегченно вздохнула: значит, никаких ужасов пока не предвидится.

— Дразниться — плохо, — понимающе заметил Уолт: ему немало приходилось терпеть от Данкена. («Эта история скорее для Данкена, чем для Уолта, — подумала Хелен, — Уолт этим грехом не страдает».)

— Да, дразниться — ужасно, — согласился Гарп. — Но ведь и кот был ужасный. Это был старый, бродячий кот, грязный и коварный.

— А как его звали? — спросил Уолт.

— Никак. Он же был ничейный, часто голодал, тут одним разживется, там другим. Так и жил, и никто это ему в вину не ставил. Он все время дрался с другими котами — и за это, по-моему, его тоже ругать нельзя. У кота был всего один глаз, второй он потерял давно, даже дыры и той не осталось, заросла шерстью. Не было у кота и ушей: слишком много битв выдержал он на своем веку.

— Бедный кот, — вздохнула Хелен.

— Словом, все было бы ничего, но кот взял манеру дразнить пса. И ведь никакой корысти тут не было. Воровал кот, потому что был голоден, дрался, потому что отстаивал свое место под солнцем. Но дразнить пса…

— Дразниться — плохо, — опять повторил Уолт, и Хелен опять подумала: сказка-то для старшего брата.

— Каждый день кот подходил к проулку, где сидел на цепи пес, садился и начинал умываться лапой. Собака вылетала из-под своего грузовика и мчалась так быстро, что цепь извивалась за ней как змея, которую переехал автомобиль. Видел, наверное, когда-нибудь?

— Еще бы, — ответил Уолт.

— Ну так вот, добежит пес до тротуара, тут цепь дернет его назад, вопьется в шею, и пес с ног долой на булыжник проулка. Даже, бывало, почти задохнется или головой треснется. А кот сидит себе и хоть бы что. Точно знает, какой длины цепь. Сидит и умывается, и поглядывает на пса единственным глазом. А того это прямо с ума сводило. Лает, зубами лязгает, рвется с цепи, пока не явится хозяин кафе и не прогонит кота. Бедный пес заползет под грузовик и приходит в себя.

Случалось, кот тут же прибегал обратно; какое-то время пес старался не замечать его, лежа под грузовиком. Но долго он не выдерживал. Каково лежать и смотреть, как рядом на тротуаре сидит твой враг и шерстку вылизывает. И вот пес начинал поскуливать. А кот между тем все умывается и поглядывает на собаку, как ни в чем не бывало. Скулеж переходит в злобный рык, пес мечется, будто его жалят пчелы, а кот знай себе умывается. Наконец пес опять стрелой летит к тротуару, хотя прекрасно знает, чем это кончится: цепь натягивается, еще мгновение, и пес, полузадушенный, валится на булыжник. А кот и усом не ведет — сидит преспокойно, где сидел, и умывается. Пес опять заливается лаем, гремит цепью, пока не придет хозяин или другой избавитель и не прогонит кота. Понятно, что пес возненавидел кота, — заключил Гарп.

— И я тоже, — кивнул Уолт.

— И я, разумеется, — сказал Гарп, и Хелен потеряла интерес к рассказу: слишком очевидным становился его конец. Но виду, не показала.

— Дальше! — опять потребовал Уолт. (Гарп знал: рассказывая ребенку, надо позаботиться, чтобы конец был концом, а не кашей-размазней.) И он продолжал:

— И вдруг пес как будто свихнулся. Сто раз на день мчится в начало проулка, цепь дергается, он падает на булыжник, вскакивает, возвращается назад и тут же опять бежит. Даже если кота нет на тротуаре. Прохожие пугались — видят, на них мчится овчарка, не знают ведь, что она на цепи.

К ночи пес так уставал, что не расхаживал по кафе, а падал на пол и засыпал как убитый. Так было три дня. Кожа у него на шее стерлась, казалось, до кости; всякий раз, когда цепь дергала его назад, пес жалобно взвывал. Любой вор мог безбоязненно залезть в те ночи в кафе: пес бы ничего не услышал.

Хозяин вызвал ветеринара, тот сделал какие-то уколы, и пес успокоился. Ночью лежал на полу в кафе, днем — под грузовиком. И даже умывающийся на тротуаре кот не мог вывести его из апатии.

— Ему было грустно, — решил Уолт.

— А как ты думаешь: он был умный пес? — спросил Гарп.

— По-моему, да, — не совсем уверенно ответил сын.

— Верно. Знаешь, почему он все время бегал туда-сюда по проулку, изо всех сил натягивая цепь? Он хотел хоть на полдюйма сдвинуть с места грузовик. И хотя этот старый ржавый грузовик буквально врос в свои подставки и, казалось, хоть попадай дома, он не сдвинется с места, псу все-таки удалось его сдвинуть. Совсем чуть-чуть, но удалось. Псу-то и нужно было всего ничего, каких-нибудь пару дюймов[26], — сказал Гарп. И Уолт согласно кивнул. Хелен, уверенная в кровавой развязке, поспешила опять уткнуться в «Вечного мужа».

— В один прекрасный день, — медленно продолжал Гарп, — кот уселся на свое привычное место как раз против грузовика и принялся лизать лапу. Затем этой лапой стал умывать сперва те места, где были когда-то уши, потом заросшую шерстью глазную дыру, и при этом нет-нет да поглядывал на лежащего под грузовиком пса. Кот явно скучал: ведь пес перестал на него бросаться. И тут овчарка выбралась из-под своего грузовика…

— А он уже сдвинулся, сколько нужно, — вставил Уолт.

— Пес устремился к коту быстрее, чем раньше, цепь прямо чечетку отбивала по камням мостовой. Пес подлетел к коту, который сидел не двигаясь. Разинул пасть над самой головой кота, но не смог захлопнуть ее — не позволяла натянутая цепь. Значит, грузовик еще совсем мало сдвинулся. Пес отскочил и поплелся восвояси. А кот, поняв, что дело начинает принимать опасный оборот, шарахнулся в сторону и был таков.

— Господи! — воскликнула Хелен.

— Так не бывает, — запротестовал Уолт.

— Такого кота, как наш, конечно, дважды обмануть нельзя, — продолжал Гарп. — У пса имелся только один шанс, и он его упустил.

— Ужасная история! — вскрикнула Хелен.

Уолт молчал, но видно было, что он с Хелен согласен.

— Но это еще не все, — Уолт опять ожил, а Хелен затаила дыхание. — Кот так испугался, что выскочил на середину улицы. А ты ведь, Уолт, знаешь, что выбегать на проезжую часть нельзя ни при каких обстоятельствах?

— Знаю, — кивнул Уолт.

— Даже если увидел собаку, которая разинула пасть, — заметил Гарп. — Что бы ни было, сначала осмотрись, а потом беги.

— Знаю, знаю, — отмахнулся Уолт. — Что стало с котом?

Гарп хлопнул в ладоши, да так звонко, что Уолт от неожиданности подскочил:

— Секунда — и кота нет! И никакой ветеринар уже не поможет. Лучше бы уж его куснул пес. Была бы хоть какая-то надежда.

— Раздавило машиной? — спросил Уолт.

— Грузовиком, голова кота попала под колесо, и из ушных дыр брызнули мозги.

— Значит, его раздавило? — спросил Уолт.

— В лепешку, — ответил Гарп и поднес ладонь ребром к личику притихшего Уолта, чтобы показать, в какую лепешку. («Боже, — подумала Хелен, — выходит, эта история все-таки для Уолта: не выбегай на улицу, пока не посмотришь по сторонам!»)

— Вот и все, — заключил Гарп.

— Спокойной ночи, — попрощался Уолт.

— Спокойной, — ответил Гарп. И Хелен услышала, как он чмокнул сына.

— Да, а почему пса никак не звали? — спросил Уолт.

— Не знаю. Главное: не выбегать на улицу, пока не посмотришь по сторонам.

Когда Уолт заснул, Хелен и Гарп поднялись к себе в спальню и занялись любовью. А потом Хелен вдруг озарило.