Из каких источников о Ростовском крае мог почерпнуть сведения знаменитый печерский «черноризец»? Во-первых, из предшествующей летописной традиции, сообщавшей о мери, как даннице «Русской земли». Во-вторых, из рассказов ростовского епископа Исаи, вышедшего из монахов Печерского монастыря и приезжавшего из Ростова на юг, о чем мы знаем достоверно. Печерский летописец не мог не знать, какое сопротивление в Ростове оказывала языческая среда мероприятиям по христианизации края, не мог не знать о насильственной смерти предшественника Исаи епископа ростовского Леонтия, тоже поставленного из монахов Печерского монастыря. Он знал также, вероятно, что по смерти епископа Исаи Ростов был оставлен без епископа, что было не случайностью, так как следующий епископ был назначен только около середины XII в. Надо думать, что Исаия рассказывал и местные предания о языческой мери. Вполне понятно, таким образом, почему летописец написал о Ростове, что «перьвии насельници» там — меря. Надо сказать, что эти сведения не совсем лишены оснований. По наблюдениям П. Н. Третьякова, славянское сарское городище выросло на восточно-финском поселении VII–VIII вв., близ которого обнаружено и кладбище его обитателей; есть основание считать это поселение мерянским[603]. В IX–XII вв. край был славянским. Но упорное сопротивление местного населения христианизации края объясняет, почему печерский летописец помещает на Ростовском озере мерю, а на Клещине-озере — «мерю же», не упоминает о Ростове как средоточии местного славянского населения и не говорит, что здесь издревле было «свое княжение», подобно тому как он говорит о Новгороде, Полоцке, Смоленске. Зато ему пришлось разъяснить о Рюрике, родоначальнике единственно законной, по его мнению, династии, что тот посылал своих «мужей» в Смоленск, Полоцк и Ростов.
Сведения о Ростове и Ростовской земле до середины XII в. (до 1157 г.) скудны. Не очень много дает и археологический материал, который мог бы служить важным дополнением к письменному. Грандиозные раскопки, предпринятые в 50-х годах прошлого столетия Уваровым и Савельевым, разрывшими более 7000 курганов, будут, по словам А. А. Спицына, «долго оплакиваться наукой и служить грозным предостережением для всех любителей массовых раскопок»[604]. Нас интересует, какова роль Ростова в истории образования ростовской территории. Какие же данные мы извлекаем из материала по интересующему нас вопросу?
Позволим себе начать с указания на два древних известия о Ростове. Это — ростовское известие под 1135 г. записанное по припоминанию в XII в. о том, что «ростовцы» побили новгородцев на Ждане-горе[605], и запись ростовской летописи под 1152 г. о том, как «ростовци», получившие весть о затруднительном положении Ярославля, осажденного болгарами, немедленно вышли, побили болгар и освободили Ярославль. Достоверность первого из них не вызывает сомнений: сведения подтверждаются новгородской записью о тех же событиях, имеющейся в Новгородской 1-й летописи. Равным образом и второе известие не вызывает сомнений: оно дошло до нас в тексте владычного ростовского свода в составе Типографской летописи и подробно рассказывает о событии. Эти драгоценные известия не оставляют сомнения в том, что в Ростове была военная организация, возглавляемая, вероятно, местной знатью, распространявшая свою власть на «областную» территорию. Мы знаем, что городские полки были и в других городах «области»: в Суздале, в Белоозере, позже — во Владимире. Но есть основания полагать, что военно-организующая власть Ростова распространялась на всю «областную» территорию. Так, во-первых, Георгий Симанович, посаженный в Суздале в качестве воеводы-кормильца при малолетнем князе Юрии, считался «ростовским тысяцким». Мы знаем, что Юрий и его семья жили в Суздале. Из Киево-Печерского патерика узнаем, что и Георгий Симанович жил именно в городе Суздале[606]. И тем не менее встречаем достаточно ясные указания на то, что он считался не суздальским, а «ростовским» тысяцким. Это указание не возбуждает сомнений, потому что имеется в Ипатьевской летописи, текст которой первой половины XII в. обычно употребляет термины «Суздаль» и «суздальский» в обобщающем смысле, и если Георгий Симанович назван «тысяцким ростовским», то потому, что тысяча в действительности носила название «ростовской»[607]. Во-вторых, после смерти Андрея Боголюбского произошли события, записанные современником во Владимире, и из подробнейшей записи видно, что центр, руководивший военными силами «области», был ростовским, хотя перед тем почти в течение 20 лет г. Владимир был на положении княжеской резиденции. «Ростовци» пытаются остановить непрошенного князя Михалку и «по повѣлѣнью ростовець» владимирский полк в количестве полутора тысяч человек выехал против «князема». И это было несмотря на то, что во Владимире нарастали настроения, явно враждебные распоряжениям «старейшего» города.
Мы не знаем точно, как и когда образовалась ростовская тысяча; быть может, во времена Ярослава, а быть может, гораздо раньше. Но те сведения, которыми мы располагаем, говорят за то, что предпосылки к образованию военной организации, возглавляемой местной знатью, существовали уже в X в. Выше мы говорили, что материал Сарского городища IX–X вв. однотипен с гнездовским (старосмоленским) и соответствующим слоем старой Ладоги. Под Ярославлем известно большое кладбище гнездовского типа, причем варягам принадлежат только два погребения, и притом не самые богатые; остальная масса погребений принадлежит местным воинам кривичам[608]. Самые древние записи о Ростовской «области» (1024и 1071 гг.) явно свидетельствуют о существовании местной знати («старая чадь», «лучшие»), богатой пашнями («житом») и промысловыми угодьями («скорою» и «рыбой»). Обитатели Сарского городища IX–X вв. имели достаточные возможности и средства, чтобы, подобно военной знати старого Чернигова и старого Смоленска, иметь своих ремесленников. Впоследствии, с развитием свободного городского ремесла, некоторые характерные изделия, аналогичные находимым в Сарском городище, были вытеснены на периферию. По наблюдениям. археолога-исследователя, «украшения в виде „коньков“ и треугольных подвесок в районе костромского течения Волги и в бассейне озер Неро и Плещеева в несколько видоизмененных формах сохраняются вплоть до XII–XIII столетий, удерживаясь, однако, главным образом не в центральных областях этого края, лежащих вокруг феодальных городов, а на периферии, в частности в области костромского течения Волги»[609].
События XI в. застают знать на; территории «области»: «в стране той», по «погостам». Это — местные люди; по крайней мере, у «лучших жен», которых избивали по «погостам» на Шексне, оказалась родня среди «повозников»[610]. Эта знать вызывает против себя озлобление низов населения, что приходится связывать с усилением и распространением поборов. Она обогащается хлебом, «скорою» (мехами), медом, рыбой, как явствует из летописного рассказа. Много позже, в Пермской земле усилением поборов и недовольством населения пользовались волхвы, чтобы вызвать движение языческой реакции. В подобной же роли волхвы выступают в XI в. в. Ростовской, «области», причем восстания, возглавляемые ими, направлены против знати («старой чади», «лучших жен», 1024, 1071 гг.).
Можно полагать, что на рубеже X–XI вв. южнорусская земля играла некоторую, стимулирующую роль в распространении дани, в расширении ростовской территории. Во-первых, в конце X или в начале XI в., в Ростове был посажен Ярослав. Впоследствии он приезжал из Новгорода в Ростовскую «область», усмирил восстание волхвов и «устави землю ту». Возможно, что, подобно тому как Ольга уставляла погосты и дани в Новгородской земле, Ярослав уставлял «погосты и дани» на Северо-востоке. Затем, само название г. Ярославля заставляет думать, в согласии с местным преданием, о деятельности Ярослава. Но значение «Русской земли» на Северо-востоке приходится в данном случае ограничить, хотя русское имя и перешло на Северо-восточный край. Во-первых, территория древней «Русской земли» не знала термина «погост». Он бытовал в Новгородской земле, в Смоленской и на северо-востоке. Очевидно, он существовал там (во всяком случае — на севере) до установления «русской» власти. Во-вторых, пребывание Ярослава в Ростово-Суздальской земле было непродолжительным. Потом он уехал и из Новгорода. С начала XI в. и до конца его (до 1095 г.) никто из «русских» князей в Ростовской земле не сидел. Не сидели там сыновья Ярослава, биографические сведения о которых мы имеем. Не княжил там Святослав Ярославич Черниговский, присылавший туда сборщика дани из «Русской земли». Так же, видимо, поступал и Всеволод. Только раз, судя, по «Поучению» Мономаха, он посылал в Ростов сына Владимира. Епископ из Руси встретил к своей деятельности резко враждебное отношение, как мы говорили выше.
