По сведениям позднейших летописей, нуждающимся в проверке, Владимир Киевский посадил в Смоленске своего сына Станислава, умершего, предположительно, в 30-х годах XI в.[562] По сведениям вполне достоверного источника, в Смоленске в 1055 г. сел сын Ярослава Вячеслав, а после его смерти — Игорь Ярославич, умерший в 1060 г.[563] Еще при жизни Игоря Смоленского Изяслав Киевский, помогая, очевидно, своему младшему брату, ходил на Голядь и «побѣди»[564]. Видимо, распространение смоленской дани на восток не встречало препятствий со стороны других «областных» центров во второй половине XI и в первые десятилетия XII в. Об этом свидетельствует, во-первых, то, что территория Смоленской «области» глубоким языком вдается на восток. Во-вторых, на востоке Смоленской «области» до второй половины XII в. письменные источники не указывают ни одной крепости. Можайск, невидимому, как «город» в XII в. еще не существовал. В Уставной грамоте Ростислава и в приписке к ней он не упомянут. Первые сведения о нем вообще появляются только во второй половине XIII в.[565] Признаки сопротивления со стороны соседей на востоке появляются в 40-х годах XII в. Но и тогда, в 1147 г., врагами смоленского князя были захвачены «люди Голядь» на верхней Протве; нападение было организовано не с востока, а с юга: Юрий Долгорукий приказал князю Святославу Ольговичу Новгород-Северскому повоевать Смоленскую землю. В том же году Святослав Ольгович посылал половцев опустошать верховья Угры, принадлежавшие Смоленску[566]. С этой стороны, вероятно, и ранее грозила опасность, чем и объясняется построение восточнее Смоленска на Днепре крепости Дорогобуж и г. Ельни в верховьях Десны, где волость Дешняны платила Смоленску 30 гривен дани. Близ верховьев Угры на р. Оболви смоленская дань в первой половине XII в. пришла в соприкосновение с черниговской, так как Оболвь принадлежала к Черниговской «области», но там, как мы уже говорили, смоляне собирали «гостинную дань».
С верхней Протвы, где обитала голядь, смоленская дань распространялась на Пахру: грамота Ростислава Смоленского указывает Добрятино, лежавшее на р. Пахре, как хорошо известно нам из других источников. Распространялась ли смоленская дань далее на восток? В грамоте Ростислава Смоленского упомянута «Суждали залѣсская дань, аже воротить Гюгри» (т. е. Юрий Долгорукий). Эту фразу долгое время толковали и толкуют в том смысле, что «ранее смоленские владения простирались гораздо далее на северо-восток (в тексте, по описке, — на северо-запад) в область Суздальско-Залесскую, с которой шла на Смоленск дань, захваченная Юрием Долгоруким». Так писал Н. Барсов[567]. Ту же мысль развивал П. В. Голубовский: «если мы посмотрим на карту, то увидим, что еще в XII ст., как и в XIV, смоленские владения занимают почти все среднее течение р. Москвы, охватывают ее с севера (Искона, Берестов, Загорье) и юга (Числов, Сутов, Добрятино, Доброчков). Это обстоятельство заставляет предполагать, что то место на среднем течении р. Москвы, где стоит город Москва, также входило в состав Смоленской земли. Известно, что город Москва, т. е. раньше бывшее тут древнее поселение, был укреплен Юрием Долгоруким. Это был со стороны суздальских князей первый шаг к захвату всей восточной половины Смоленской земли, окончательно осуществившийся лишь в XIV в. На этот первый захват и указывают слова уставной грамоты: «Суждали залѣсская дань, аже воротить Гюрги»»[568] и т. д. Следует заметить, однако, что из данных карты П. Голубовского не вытекает, что смоленские владения простирались далее на восток и захватывали территорию Москвы: Москва, по данным карты, оказывается пограничной с суздальской территорией.
П. Барсов и С. М. Середонин объясняли «залѣсскую» дань колонизационным движением смоленских кривичей по Клязьме «до самой Волги»[569]. Середонин отметил, что «залѣсскими городами назывались тогда города Владимир и Переяслав», и полагал, что слова грамоты о «Суждали залѣсской дани» служат указанием на то, что долина р. Клязьмы заселялась из Смоленской земли[570]. Мы вернемся ниже к объяснению Барсова и Середонина, связывавших права на «залѣсскую» дань с процессом колонизации, а предварительно попытаемся без предвзятой мысли подойти к тексту самой грамоты.
В ней говорится о какой-то «дани», которая ранее передавалась в Смоленск и которую отобрал, взял себе Юрий Долгорукий. Десятина с нее шла ранее в пользу церкви св. Богородицы. Дань эта названа «Суждали залѣсская дань», что буквально означает: залесская дань, получаемая с «Суждаля», с Суздаля, Суздальской земли, подобно тому как выражения «Бѣница 2 гривны» или «Дѣдичи и дань и вира 15 гривнъ», или «на Копысѣ полюдья четыри гривны» означают в тексте грамоты дань или другие поборы, получаемые с Бениц, Дедичей, Копыса и т. п.[571] Из текста таким образом, никак нельзя вывести, что дело идет о пограничной смоленской территории, захваченной Юрием, и тем более, что дело идет о территории, захваченной незадолго до составления грамоты. П. Голубовский полагал, что дело шло о дани, захваченной Юрием в конце 40-х годов XII в. В конце 40-х и в начале 50-х годов XII в. Юрий действительно вел военные действия против Изяслава и Вячеслава Киевского и Ростислава Смоленского; в эти же годы он у Новгорода «дани от них (т. е. от новгородцев) отоимал»[572]. Нет никаких сведений, чтобы ранее Юрий предпринимал какие-либо военные, враждебные действия против Ростислава Смоленского. Но если бы прав был Голубовский и дело шло бы о дани, незадолго перед тем захваченной Юрием, то в тексте грамоты не могло бы стоять: «Суждализалѣсская дань». А еще ранее, при жизни Мономаха, такого захвата Юрием смоленской территории, на возвращение которой мог бы рассчитывать Ростислав, конечно, быть не могло. Скорее можно допустить, что дело шло не о дани с захваченной смоленской территории, а о дани, собираемой с суздальской территории Смоленском одновременно, параллельпо с Суздалем, но подобные случаи известны только в пограничных местах. Останется непонятным в таком случае, почему дань названа «залѣсской». Середонин и Барсов, полагая, как мы говорили, что она собиралась в долине р. Клязьмы, связывали ее установление с процессом колонизации. Но, по данным А. В. Арциховского и О. И. Бадера, вятичи обитали не только в районе Москвы, но и в восточной части б. Рузского уезда, в южной части Звенигородского уезда и занимали выступ на верховьях Клязьмы, причем курганы истоков Клязьмы в основном были вятичскими, но в них имеются и кривичские погребения[573]. Мы готовы допустить, что была колонизационная струя из Смоленской земли в Ростово-Суздальскую. Но если бы это движение (если оно существовало) определяло распространение смоленской дани на восток, то смоленская дань распространилась бы по течению Волги, от Вазузы до Медведицы, и на территорию, лежавшую к югу от верхней Волги до р. Истры. Между тем мы видели, что в районе Холохольни, впадающей в верхнюю Волгу, и на территории водораздела между Ламою, Лобью, Шошею и Держею, с одной стороны, и Истрою и Рузою — с другой, дань была захвачена новгородцами.
Если какая-то дань, получаемая с «Суждаля», передавалась ранее в Смоленск, то естественнее всего заключить, что дело шло о признании чьих-то суверенных прав в Суздальской земле, подобных тем правам, которые имели киевские князья в Новгороде, получавшие с Новгорода дань. Есть ли данные, что такие права в Суздальской земле действовали ранее? Это были права «Русской земли» над Ростово-Суздальской землею: права Киева, Чернигова и Переяславля-Русского. По представлению составителя Древнейшего киевского летописного свода, они восходили ко временам Игоря, при котором меря, наряду с словенами и кривичами, должна была давать в Киев дань. Знаем вполне достоверно, что Святослав Черниговский, сын Ярослава Мудрого, посылал в «Ростовскую область» Яна Вышатича брать там дань. В 70-х годах XI в. в руках Всеволода Ярославича Переяславского (Переяславль-Русского) сосредоточились и Смоленск и Ростово-Суздальская земля[574].
