Еще значительно южнее грамоты отмечают Емцу. Но между Емцой и Ракулой тянулись безлюдные пустынные моста. Даже в начале XVI в., но житию Антония Сийского, между Ракулой и Емцей шли «непроходимые дебри и лесы темные и чащи и дрязги великие, и мхи и блата непостоянные, в них же живяху дивин зверие, медведи и волцы, олени и заяцы и лисицы, множество много их, яко скота бяше. Езера имать многи окрест себе и глубоки зело, водами же всюду, яко стенами окружено, и от создания мира никто же живяше от человек на месте том, дондеже преподобный вселися»[262].

На отмеченную выше территорию славянское население начало приливать с незапамятных времен. Исследователь скандинавских поездок IX–XI вв. к Белому морю, склонный скорое преувеличивать их значение и влияние скандинавов на Нижнем Подвинье, пришел к выводу, что «русское влияние на севере несомненно могло сказаться уже до приезда сюда скандинавов вообще», хотя «более острую форму это русское вмешательство приняло лишь впоследствии». Само название Двины, нередко встречающееся в сагах и у Саксона Грамматика, «может быть, но признанию К. Ф. Тиандора, только русского происхождения». Как известно, финские народности не признают двух согласных в начале слова. Скандинавы получили это наименование через местных, родственных финнам обитателей Нижнего Подвинья в форме Vina[263]. Во второй половине XI и в XII вв. очерченная территория уже была в какой-то мере заселена славянами. Иначе нельзя понять появление здесь в XIII–XIV вв. «двинских бояр», выросших из недр черного, волостного населения. Источники не смешивают их с новгородскими боярами в Заволочье. По мнению Ефименко и Шахматова, между мелкими собственниками (своеземцами, земцами наших[264] грамот) и местными (двинскими. — А.Н.) боярами относительно прав на землю и способов землевладения не было никаких правовых граней[265]. Во второй половине XI в. и XII в. социальная дифференциация среди местного населения, надо полагать, имела место. Позже, в XIV в., новгородские бояре захватывают земли в Заволочье[266], но в двинском Поморье территория поселения (Терпилов погост), занятого «сиротами» новгородских бояр, противополагается в начале XV в. «Двинской слободе»[267]. По данным XIV–XV вв., территория Двинской земли охватывала «летний» берег, начиная от Лопшенги к западу от Унской губы. В Уставной грамоте 1397 г., пожалованной двинским боярам, сотскому и всем «черным людям Двинской земли», указаны места до Уны («до Уны тридцать бѣлъ»)[268]. Двинские грамоты отмечают места на Лопшенге[269] у залива (?) Лахта[270], по Яренге[271], по Неноксе[272], Сюзьме[273], Сользе[274], в Заостровье[275], в районе устья Двины, по pp. Лодьме и Ижме, впадающим в Двину при ее устье[276], близ устья Двины — Тайнокурье, Хочемину, Княжь-остров, Лисий остров, Негостров, Ухтостров, Кехту и Лавлю (местность по правой стороне Двины в 53 км выше Архангельска), Куростров, Матигоры и т. п.[277]. Погосты на Пинеге, помянутые в грамоте Святослава, лежали за пределами Двинской земли с востока, а погост на устье Емцы, впадающей в Двину, лежал за пределами Двинской земли с юга. В благословенной грамоте новгородского архиепископа Иоанна игумену Архангельского монастыря читаем: «и на всѣхъ крестьянахъ отъ Емцы и до моря». Из одной двинской купчей мы узнаем о покупке села «на Емъчи»: «а межа той земли отъ нижнеи Чюхци до Волочка». Но Емца в XV в. не входила в состав Двинской слободы, и подлинник рядной (№ 129) сообщает о ряде «со всею слободою Емечскою».

К какому же времени следует относить распространение новгородской дани на нижнее Подвинье? Можно предполагать, что первоначально не новгородцы, а ладожапе завязали какие-то политические связи с нижним Подвиньем. Предполагать это вполне естественно, поскольку, как мы выяснили выше, на новгородский север первоначально распространялось влияние Ладоги. Находим на этот счет и некоторые конкретные указания источников. Сага о Гольфдане, сыне Эйстейна, указывает на связь Альдейгиюборга (Ладоги) с Биармаландом[278]. С распространением власти новгородцев на Ладогу, т. е. приблизительно с 40–60-х годов XI в., перед новгородцами стала задача распространения новгородского данничества на Нижнее Подвинье. Вехами при хронологическом определении этого события служат, с одной стороны, 1042 год — первый поход на емь, с другой стороны, 1079 год, когда Святослав, изгнанный новгородцами, ушел в Заволочье, где был убит заволоцкой чудью. Для нас в данном случае не важно, был ли он убит на Емце, где близ устья реки сохранилось предание о борьбе русских с чудью, или, что менее вероятно, в Шенкурье, где тоже передавалось предание аналогичного содержания[279]. Для нас важно, что к концу 70-х годов XI в. Новгород уже распространил свои «становища» в Заволочье. Двинская земля приняла новгородскую власть; нет решительно никаких сведений о борьбе новгородцев с двинянами в эту эпоху; нечто вроде борьбы началось позже, в XIV в., и, может быть, раньше, в конце XII в., когда деятельность новгородских даньщиков в Заволочье и соседних краях стала вызывать недовольство двинян, вероятно тех двинян и новгородцев, которые стремились сами эксплоатировать население окраин.

К старой двинской территории может быть отнесен только Ивань-погост, о котором мы упоминали выше, где давали св. Софии «с даромь» 3 сорочка[280]. Другой погост был установлен в Ракуле, где брали 3 сорочка. По Уставной двинской грамоте 1397 г. «ѣзду» с Орлеца «вверх по Двинѣ до Кривого» — белка, а до Ракулы — две белки[281]. Из этого видно, что Ракула лежала на Двине, выше Колмогор, и была погостом. Ясно, что Ракула грамоты Святослава находилась на месте села Ракульского, поминаемого в грамоте № 69, в 61 км к югу от Колмогор, или на левой стороне Двины, где ныне расположено с. Ракульское Холмогорского района, или на противоположной стороне реки, где 10-верстная военно-топографическая карта отмечает церковь «Ракульскую».

Пинега была связана с «Печерской стороной», как называли или земли по Печоре, или земли по пути к Печоре — по Кулою, Поморью и Мезени. Новгород с великим князем Иваном Калитой приказал «Печерскую сторону» Михайле, который ведал «погостом Кегрольский волок». Двинские бояре не должны были, согласно грамоте (двинскому посаднику и боярам двинским), «вступаться» на «Печерской стороне» «в гнѣздные потки, ни в мѣста»[282]. Отсюда понятен особый интерес новгородцев к Пинеге. На Пинеге ими установлено три становища — погоста. В двух из них брали св. Софии по 3 сорочка («в Пинезѣ» и «в Кегрелѣ»), а в одном — сорочек («у Вихтуя»). Местоположение их как будто не вызывает сомнений. Вихтуй — это Вихтово (по местному названию), или Вихтовская, расположенная на Пинеге в 53 км к юго-востоку от села Пинеги, районного центра Архангельской области[283]. Кегрола бесспорно лежала на Пинеге. В списке 1471 г. мы читаем: «на Пинезѣ Кегрола да Чакола»[284]. Там же говорится, что новгородцы «городок Кегрольский сожгли». В патриаршей грамоте 1625 г. Кеврола помянута, как «город» наряду с Мезенью и Холмогорами[285]. Селение Кеврола на Пинеге лежит и 146 км от города Пинеги вверх по реке, где и следует, очевидно, искать Кегролу грамоты Святослава[286]. Город Пинега до 1780 г. входил в состав Кеврольского уезда[287]. Но несудимая грамота канинским и тиунским самоедам 1545 г. называет «Пѣнегу болшую» в Двинском уезде[288]. Отказная новгородская грамота 1471 г. отдельно упоминает Пинегу и Кегролу, как волости[289]. Акты знают волость «Волок Пинежский», захватывавшую территорию пинежского волока (около 4 км)[290]. Отдельно от Кегролы упоминает Пинегу и грамота Святослава. Но, повидимому, Кегролой называлась и вся местность по средней Пинеге. В грамоте Новгорода и Калиты на Двину «Кегрольским волоком» назван Пинежский волок; у деревни Кеврола никакого волока нет.