Запись командующего 12-ой ротой. 9-го сентября. Взятие предмостного укрепления Кржешов.
«B атаку батальоны поднялись без видимого приказания свыше, как-то сами собой. Управление полком будто отсутствовало. Еще утром в деревне, из которой начали расходиться батальоны, мы продефилировали перед командиром полка. Но уже после занятия исходных для атаки позиций, связь со штабом полка порвалась и больше в этот день так и не восстановилась. Знаю это, так как в течение дня многократно на эту тему обменивался впечатлениями с командиром батальона. Эмблемой командира был полковник Г. Г. Тимрот, который сказал Зыкову, что не знает, где застрял штаб полка, и что он поэтому пристраивается к 3-му батальону. Все наступление до взятия нами Кржешова, Гр. Гр. совершенно один, без единого солдата связи, шел с первой линией 3-го батальона, спасая перед нашим лицом честь пропавшего командира.
12-ая рота составляла крайний левый фланг первой линии и теоретически поддерживала связь с 5-ой ротой, единственной из 2-го батальона еще не перешедшей реку Сан. 12-ая рота наступала по гребню, а вправо до горизонта виднелись двигавшиеся без остановки цепи, цепи и цепи… Весь полк наступал не задерживаясь, равняясь как на маневрах в Красном Селе, и впечатление от этого получалось как от бесконечного ряда волн морского прибоя. Чувствовалось, что такого прибоя никто остановить не в силах. Уже подходя к гласису крепостного вала, ожидая с минуты на минуту, что австрийцы откроют огонь в упор, рота ускорила шаг и скорее бежала чем шла. Чтобы дать верное направление штыковому удару, я сильно оторвался от роты и шел шагах в 50 впереди. Я пересекал глубокий сухой ров, лежавший перед бруствером и в этот момент между мной и ротой что-то разорвалось со страшным грохотом и столбом черного дыма, причем меня поразило отсутствие звука падения снаряда. Только несколько мгновений позже я сообразил, что это взорвался фугас. Перебегая, я повидимому задел провод фугаса, но успел проскочить до взрыва. Рота же еще в ров не спускалась и благодаря этой случайности ни один человек у нас от этой мины не пострадал. Через несколько секунд мы уже выгоняли на бруствер человек двести австрийцев, сдавшихся при нашем появлении. Помню их удивление, когда я на приличном немецком языке вызвал их старшего и приказал ему построить пленных. Дошли до сожженного моста, полюбовались на реку Сан и начали располагаться на ночлег в Кржешове, зная, что 2-ой батальон нас охраняет, окапывая тет-де-пон на том берегу Сана.
В это время Зыкова разыскивает конный ординарец из штаба полка, и передает письменное приказание командира полка батальону стать на ночлег в такой-то деревне, где-то на линии, с которой рано утром мы начали расхождение батальонов, выставив усиленное сторожевое охранение в сторону Кржешова, «занятого неприятелем». Зыков в недоумении. Ночь уже наступила, в двух шагах перед собою ничего не видно, а до штаба полка, по словам ординарца, не меньше 10 верст. Зыков вошел в какой-то дом писать донесение командиру полка. Я с несколькими чинами оставался посреди местечковой площади, ожидая размещения роты по квартирам. В это время на меня натыкается группа всадников. Во главе с трудом узнаю начальника дивизии генерала Олохова. На его окрик докладываю, что перед ним командующий 12-ой ротой Семёновского полка.
— Поздравляю в Вашем лице славный Семеновский полк с его блестящей победой. — (Победа главным образом была одержана 2-м батальоном, где 6-ая рота с капитаном Веселаго, с боем форсировала переправу через Сан, перейдя реку по горящему мосту. Ю. М.).
Оказывается я был первый офицер, на которого в кромешной тьме натолкнулся в Кржешове Олохов. Я ухватился за его присутствие и попросил его подождать одну минуту, пока я пошлю за командиром батальона, который очень озабочен только что полученным от командира полка приказанием. Зыков пришел, выслушал лестные поздравления начальника дивизии и тут же доложил ему о недоразумении со штабом полка. Олохов сказал, что отменяет приказание командира полка, приказывает полку оставаться на ночь на своих местах, а Зыкову приказывает известить об этом полковой штаб».
* * *
Хочу сказать несколько слов о наших боевых наградах.
В старой царской армии офицерам давались те же ордена, что и гражданским чиновникам, с той разницей, что военные украшались вделанными в орден крест на крест золотыми: мечами, а наверху над орденской лентой, из той же, но узенькой ленты прикреплялся бант.
В официальных бумагах так и писалось, напр. «Орден св. Анны III степени с мечами и бантом».
Наши ордена были в младших степенях — кресты. В старших к ним прибавлялись широкие ленты, которые на мундире носились через плечо, и звезды, которые носились на груди сбоку.
Ордена были такие. Самый младший крест св. Станислава, орден взятый из Польши и введенный у нас после присоединения Царства Польского в царствование Александра I. За ним шел крест св. Анны, орден учрежденный Павлом I. За ним следовал крест Св. Владимира, установленный Екатериной II, 22 сентября 1789 года. Был еще орден «Белого Орла», тоже польский орден и орден Александра Невского. Наконец, самый старший в Империи был орден Андрея Первозванного, цепь и голубая лента через плечо. Этот орден, учрежденный Петром, всегда давался членам царской фамилии и мог даваться главам иностранных государств и самым важным государственным сановникам. Давался он чрезвычайно редко. В мое время, кроме царской фамилии, во всей России Андреевских кавалеров было самое большое человек пять или шесть. Андреевским кавалерам, даже и не в военной форме, полагалось вызывать караул.
Впрочем обыкновенных рядовых офицеров ордена выше Владимира интересовали исключительно академически. Это были ордена генеральские и к нам касательства не имели.
Боевые награды шли в таком порядке. Самый младший военный орден был Анна 4-ой степени, на офицерском жаргоне носивший название: «клюква». Он состоял из медальки с красным крестом внутри и с короной наверху. Медальки эти приделывались к рукоятке шашки, а на эфесе вязью вырезывались слова: «за храбрость». К такой шашке, или сабле, или шпаге, вместо обыкновенного черного полагался красный «анненский» темляк. «Клюква» хотя и самая младшая, была приятная награда и очень ценилась офицерами. В то время как другие боевые ордена, кроме Владимира и разумеется Георгия, носились только в парадных случаях, «клюква» и красный темляк, были при офицере всегда. Надел шашку и видно, что боевой офицер.
Следующий за «клюквой» шел Станислав III степени и носился он в колодке. За ним шла Анна III степени, также в колодке. За Анной шел Станислав II степени и носился он на шее. За ним шла Анна II степени, тоже на шее.
При получении старшего шейного ордена, соответственный младший переезжал на борт.
После «Анны на шее» шел очень приятный орден: «Владимир IV степени с мечами и бантом». Приятность его заключалась в том, что он носился на груди: или в петлице сюртука постоянно. За Владимиром маленьким следовал Владимир III степени, большой, также разумеется с мечами и носился он также постоянно на шее.
В наше время ордена и медали, эти последние главным образом в память чего-нибудь, укреплялись на колодке и колодка эта или надевалась или нет. До такой умной вещи, чтобы вместо орденов, в менее парадных случаях, носить маленькие колодки только с ленточками, до самой революции у нас так и не додумались.
Вот и все офицерские, так называемые «очередные награды». Ордена эти можно было получать и «вне очереди», перескакивая через один и больше, а потом возвращаясь назад. К примеру скажу, что мои собственные боевые награды скакали вперед и назад с необычайной резвостью: «клюква», Владимир IV степени и Анна III степени.
Самые ценные для офицера награды были: Георгиевские т. наз. «золотое оружие» и Георгиевский крест. Орден этот, как и Владимир, учрежден был Екатериной II. Солдатские Георгиевские кресты, официально называвшиеся «знаки отличия военного ордена» (четыре степени медали и четыре степени креста, 1-ой степени золотой с бантом) давались сравнительно легко. После боев хорошо действовавшим частям высокое начальство, не ниже штаба армии, давало по пять и по десять на роту. Заработать же офицерского Георгия в младших офицерских чинах, подчеркиваю, в младших, в пехоте, было по настоящему трудно. Все случаи определялись «Георгиевским статутом» и решались «Георгиевской думой», состоявшей из Георгиевских кавалеров средних чинов, редко выше полковника. Для получения креста классическими случаями считалось ротному командиру забрать действующее орудие, или пулеметы, или во главе своих людей ворваться в неприятельское укрепление. Если принять во внимание, что немецкие огневые средства были постоянно раза в три, а то и больше сильнее наших, станет понятным, что дело это было весьма и весьма трудное. За всю войну среди обер-офицеров, у нас было 9 георгиевских кавалеров и 5 из них были посмертные, единственные, которые давались легко.
