— Нет, Фома, — сказал Кандауров. — Пока не отведем участка, не вернемся в деревню.

— А до чего я за Чалого боюсь! — пожаловался Фома. — Уведет Гжиба коня. А нам как бы не было и того хуже- Змею-то ведь он подослал. Это как пить дать. Ну его к ляду! Ведь он как считает? «Моя, — говорит, — тайга». Возьмет, к примеру, медведя или тигра на нас напустит…

Петр засмеялся.

— Полно тебе, Фома! Что он — колдун?

— А я почем знаю? Может статься, колдун. Говорю, уходить (надо.

— Так. — Землемер вынул трубку изо рта. — Все оказал?

— Да не один я, все так думают, — забеспокоился Фома, оглядываясь на рабочих. — Это общее такое решение: кончать пора.

— Не ври, не ври, Фома, — сказал Петр, — ничего мы не решали. И Панкрат и Мешков согласны работать, пока не отведем участка.

— Да я разве не хочу работать? — закричал жалобно Фома. — Пожалуйста, всей душой. Но ведь нет никакой возможности.

— Ну что ты за человек? — не выдержал снова Миша. — Вот есть у Ли-Фу охотничья собака, зовут ее Ласка. Лучшего имени для нее не ‘Подберешь. Гибкая, как вьюн. Посмотришь на нее — она улыбается, ластится, виляет хвостом, напивается всем телом, а сама тем временем норовит за ногу цапнуть. Так и ты.

— Это что ж такое? — Фома обиженно заморгал. — С собакой равняет… — Он оглянулся на рабочих- Слыхали, братцы?

— Вот-вот, подбери свидетелей и в суд на меня подай, — посоветовал, презрительно усмехаясь, Миша.

— Ну, хватит! — остановил практиканта Кандауров. — Все выскаэались. Мнение отряда мне известно. — Кандауров взглянул на Фому. — И тебя выслушал внимательно. Претензии принимаю. Положение наше в самом деле осложнилось. Во-первых, Гжиба ушел, рабочего нам не хватает. Во-вторых, сидим на пресной пище. — Тут землемер позволил себе даже пошутить. — Оказывается, солоно бывает и без соли. Одним словом, нужно что-то сделать. И решение мое такое: Мешков захватит с Собой Настю, ей здесь делать нечего, и пойдет в деревню. Вернется с солью и с новым рабочим, который заменит Гжибу. Срок — четыре дня. Вот и все. — Землемер сжал зубами трубку. — Доволен, Фома?

Тот переминался с ноги на ногу, вздыхал.

— Ах, да! — вспомнил землемер. — Еще одно: предлагаешь прекратить работу. Сейчас обо всем договоримся. Все будет очень просто, понятно. Задам тебе вопрос; ты кем поступал в отряд?

— Возчиком, кашеваром, — угрюмо процедил Фома, чуя подвох.

— Верно, — подтвердил землемер. — Вот ты и вари нам кашу. А об отводе участка я позабочусь. Понимаешь? Давай так и договоримся. Ты со своим справляйся делом, я — со своим. Хорошо? Ты тут обмолвился: «Пора работу кончать». Это уж дудки! Поручат тебе руководство отрядом, тогда и решай такие вопросы. А пока не обессудь. Иди вари кашу! — Кандауров похлопал Фому по плечу. И, опустившись в последний раз, рука землемера так тряхнула Фому, что тот покачнулся.

— Иди же! Иди! — повторял все так вне приветливо Кандауров. — Вари кашу и больше не являйся с такими речами.

Фома с хмурым видом поплелся к костру.

Утром на следующий день случилось новое происшествие: исчезла Настя. Убежала она чуть свет. Еще ночью Мешков видел ее на обычном месте. Настю звали, искали повсюду, но ее и след простыл.

— К вечеру объявится, — успокаивал Мешков. — Вот как уйду я, так и знайте, назад вернется. Не любит она в деревне жить.

Подождали еще часа два, даже работу начали с опозданием. Все, рассыпавшись по тайге, ходили, кричали, но без толку. Особенно беспокоился Миша. Он попытался было отыскать ее по следам, но почва подмерзла, и Миша ничего не обнаружил.

Так и ушел Яков один.

Проводив Мешкова, Кандауров направился со своим поредевшим отрядом на съемку.

Рядом с землемером шел Миша, все время озиравшийся по сторонам.

— Вот видишь, Миша, сколько нам хлопот с Настей, — сказал землемер, жмурясь.

— Сегодня же вернется она, обязательно вернется, — пообещал Миша. Он и в самом деле был уверен в этом.

День выдался холодный, ветреный. Рабочие продрогли И радовались, когда приходилось идти тайгой. На открытых местах резкий ветер обжигал лицо, вырывал вешки из рук. Но в самую чащу он не мог пробиться, разбиваясь о густые вершины лиственниц, о мохнатые лапы елей. Деревья раскачивались и сердито шумели, словно негодуя на ветер, который обнажал тайгу, срывая с дубов и кленов последние багряные листья.

Рабочий день кончался. Кандауров надеялся, что, пока светло, они еще успеют пройти небольшую съемочную линию. В лесу стучали топоры, звенела пила, с шумом и треском падали деревья, и этот шум заглушал удары ветра. Рабочие торопились закончить просеку, мечтая о горячем чае и теплой палатке.

Среди деревьев обозначился просвет, и вскоре отряд вышел к озеру, покрытому льдом. Здесь тайга была стиснута между большим кочковатым болотам, лишенным растительности, и длинным, или «Долгим», как его здесь называли, озером, от которого пошло и название участка.

Время от времени Миша принимался звать Настю. Хотя они работали сейчас в другом конце участка и отошли от лагеря очень далеко, то… вдруг откликнется! Может быть, она бродит где-нибудь поблизости.

Миша вышел из осинника, который тянулся узкой лентой между озерам и болотом, соединяя два больших массива тайги, окинул взглядом топкую ложбину, окаймленную крутым, словно бы искусственным валом, приложил ко рту ладони в виде рупора и крикнул:

— На-астя! На-астенька-а!..

И вдруг издалека довольно явственно кто-то отозвался.

«…астя-а… астенька-а-.." — услышал Миша. Эхо! Но какое точное, ясное! Будто сама тайга, заразившись волнением Миши, помогала ему искать пропавшую девочку.

— На-астя-а! — еще раз крикнул Миша, и эхо послушно повторило: «…астя-а…»

«Неужели же мы не отыщем ее? — подумал Миша. — Нет, не может этого быть!»

— Мы тебя отыщем, Настя-а! — крикнул он.

«…тыщем… астя-а…» — повторило эхо.

Миша постоял еще несколько минут, осматривая расстилавшееся перед ним болото, и вернулся к отряду.

Миша застал Кандаурова за измерением угла.

Землемер уже сделал один отсчет и теперь согревал пальцы дыханием. Голые руки одеревенели от холода, а в перчатках писать неудобно.

Вдруг внимание его привлек след на песке. Все еще согревая пальцы дыханием, землемер наклонился.

— Эге-ге, — сказал он протяжно, — вот кто здесь бродит… — И подозвал Панкрата. — Приходилось тебе видеть такие следы?

— Видал… Тигр… — бросил спокойно Панкрат. — Этим нас не удивишь.

— Где, где тигр? Следы тигра увидели? — закричал взволнованно Миша, бросаясь к ним.

Он опустился на колени и, дрожа от нетерпения и любопытства, нагнулся над отпечатком широкой мягкой лапы.

— Неужели тигр? Вот так так! — Миша даже присвистнул от удивления.

— Полосатый хозяин, — со снисходительной усмешкой подтвердил Панкрат. — Бывает, заглядывает и сюда.

Миша все не мог оторвать завороженного взгляда от слабого отпечатка на песке. Да, этот след мог оставить, конечно, только тигр. Шел он, наверно, очень осторожно и только в одном месте ступил на рассыпчатый песок. Кругом были мох, трава, опавшие листья, и Миша не нашел больше ни одного отпечатка.

— Ну вот что, товарищи, — сказал землемер, — с тигром шутки плохи. Если мы его не убьем, сами можем пострадать. Особенно за Настю боюсь…

— Совсем свежий след, — сказал Панкрат. — Полосатый хозяин поблизости бродит.

— Если пойдем к озеру и нам удастся отыскать полынью, там и сделаем засаду. Тигр не случайно здесь прошел. На водопой ходит. Ну как, согласны? — Землемер обвел испытующим взглядом своих подручных. — Дело опасное…

— Волков бояться — в лес не ходить, — сказал рассудительно Петр.

— Побыстрее, братцы! — взмолился Панкрат, торопливо собирая инструменты. — Это же подлец из подлецов. Уж поверьте мне. — Поперечная пила выскользнула из его дрогнувшей руки и, упав на ящик от теодолита, издала такой протяжный жалобный стон, как будто и у нее были свои счеты с владыкой тайги. — Во, видали? Говорить спокойно о нем не могу, о душегубе проклятом. Это же людоед, злодей, убийца…