Благословенно будь имя ГОспода БОга нашего, чья мудрость подобна украшенному яркими цветами лугу, где каждый срывает те цветы, которые ему нравятся.

Я, Эфан, сын Гошайи, из Эзраха, проживающий ныне в Иерусалиме по адресу: переулок Царицы Савской, дом № 54, приглашен сегодня, на второй день после праздника Кущей, в царский дворец, дабы принять там участие в первом заседании царской комиссии по составлению Единственно Истинных и Авторитетных, Исторически Точных и Официально Признанных Хроник об Удивительном Возвышении, Богобоязненной Жизни, Героических Подвигах и Чудесных Деяниях Давида, Сына Иессея, который Царствовал над Иудеею Семь Лет и над Всем Израилем и Иудеею Тридцать Три Года, Избранника БОжьего и Отца Царя Соломона — сокращенно Хроник царя Давида. Слуга проводил меня в приемную, где уже находились три бородатые, не слишком чистые личности, каких можно встретить на базарной площади или у городских ворот. Они заговорили со мной: это были Иорайя, Иахан и Мешулам, бродячие сказители, имеющие на то официальное разрешение властей; их вызвали сюда по приказу царя; с какой целью — они не знали, они всегда вовремя платят все налоги и сборы; сейчас они пребывали в большом страхе. Им хотелось знать, не являюсь ли я сказителем, а когда я ответил, что да, в некотором роде, они стали сетовать, что сейчас не лучшие времена для нашего ремесла, однако заметили, что у меня, судя по моему упитанному виду, дела идут весьма успешно, и поинтересовались, каков мой главный предмет: предания давних времен, истории о Великом Исходе, времена Судей или новейшие события?

Слуга избавил меня от моих словоохотливых собеседников и ввел в большое, роскошно обставленное помещение. Там на удобных мягких сиденьях расположились члены комиссии; посредине — для освежения — стояла корзина с фруктами, кувшин с ароматной водой и блюдо со сладкими тянучками, что изготавливаются из различных смол. Иосафат, сын Ахилуда, указал мне место за низким столиком, который должен был служить для письма; затем он хлопнул в ладоши и открыл заседание, выразив свое удовлетворение тем, что члены комиссии были в добром здравии и вернулись в Иерусалим судя по всему прекрасно отдохнувшими. Далее он сказал, что члены комиссии, несомненно, прочитали — или велели читать себе вслух — множество самых разнообразных книг и знают, что существуют различные способы повествования: от начала, или с конца, или от середины сразу в обоих направлениях, или все вперемешку, что называют тохувабоху[4]; к последнему способу тяготеют новомодные авторы. Ему же самому представляется целесообразным начать Хроники царя Давида с начала, то есть с помазания юного Давида пророком Самуилом и с истории Голиафа. Согласны ли с этим члены комиссии?

У членов комиссии возражений не было.

Имеет ли Эфан, сын Гошайи, редактор, какие-либо иные предложения?

Я сказал, что не имею.

Что касается помазания, продолжал свою речь Иосафата, сына Ахилуда, то благодаря любезности Садока, священника, в нашем распоряжении имеется письменный отчет из архива Самуилова храма в Раме. Он указал на стопку глиняных табличек, лежащих слева от него. Я попросил показать мне одну из них. Мне передали табличку, и я по начертанию букв и способу обработки глины понял, что была она более поздних времен и происходила явно не из окрестностей Рамы. Садок, видимо, заметил мои сомнения и сказал, что эти таблички содержат текст, в значительной степени совпадающий с книгой Самуила. Правда, кое-кто утверждает, что помазание юного Давида пророком Самуилом — всего лишь легенда, которую сочинили для того, чтобы подкрепить притязания Давида на трон Саула; те, кто распространяют такие слухи, есть явные враги царя. Соломона, истинной веры и любой законной власти; моей же задачей как редактора Хроник царя Давида является обработка материалов таким образом, чтобы недоброжелателям не за что было зацепиться.

— Почтенные господа, позвольте вашему слуге высказать несколько замечаний по этому вопросу, — отозвался я. — Я основательно проштудировал книгу Самуила, известны мне и устные предания. Посему я смело утверждаю, что перед нами — один из прелестнейших и наиболее поэтических рассказов о юности мужа, предназначенного для великих дел. Представим себе, как старый провидец приходит в Вифлеем, с душой, вдохновленной словом ГОсподним: «Я посылаю тебя к Иессею, вифлеемлянину, ибо средь сыновей его увидел я царя». А там его обступают, толпятся вокруг него пастухи, молоденькие девушки, старухи и просят благословений или пророчеств за доступную плату; Самуил же, высокий, худой, мрачный, устремляется к хижине Иессея. Жители деревни вытягивают шеи: что ищет великий пророк под этой скромной крышей? А великий пророк велит Иессею привести его сыновей, шестерых неотесанных деревенских увальней, и Яхве шепчет ему: «Не смотри ни на вид их, ни на крупную их стать; человек видит лишь то, что находится у него перед глазами, ГОсподь же смотрит в сердце». И спрашивает Самуил Иессея: «Все ли твои сыновья здесь?» Тогда привели и юного Давида, который пас овец; он пробирается сквозь толпу разинувших рты людей и предстает пред очи Самуила: загорелый, с красивыми глазами и благородной осанкой — так описал его Самуил в своей книге; полагаю, почтенным господам это известно. И ГОсподь БОг приказывает Самуилу: «Встань! И помажь его, ибо это он».

Ванея, сын Иодая, барабанил пальцами по колену, а Иосафат, сын Ахилуда, сглатывал, как будто в горле его что-то застряло, лишь только лоснящееся лицо священника Садока сияло от удовольствия.

— Ну и что, — в некоторой нерешительности спросил пророк Нафан, — в отчете чего-то недостает?

Я надеялся, что кто-то другой укажет на явные несообразности, однако все молчали, и в конце концов пришлось мне отважиться на объяснение:

— Предположим, Самуил действительно пришел в Вифлеем и все было именно так, как он об этом повествует. Но разве не стал бы тогда Давид известнейшим отроком в городе? В Вифлееме месяцами обсуждали бы это, а Иессей и шестеро старших его сыновей отправились бы ко всем своим дядьям, кузенам и зятьям, дабы сообщить им о чести, коей их семья была удостоена. Весь род иудейский в короткие сроки узнал бы об этом событии и похвалялся бы тем, что один из многообещающих его юношей станет скоро царем Израиля. Сколько времени потребовалось бы для того, чтобы эта молва достигла ушей царя Саула, и разве он не приказал бы схватить юного Давида и привлечь его к суду за самозванство или даже за тайный заговор? А когда Давид впервые появился при царском дворе, разве кто-либо подал голос и сказал: «Посмотри, мой повелитель, на этого красивого юношу, который так хорошо играет на арфе и поет: не Давид ли это, сын Иессея, что был недавно помазан Самуилом на царство вместо тебя?» Никто!

Садок взбешенно смотрел на меня.

— Я рад, что Эфан, сын Гошайи, поднял этот вопрос, — хрипло проговорил он, — ибо это один из основополагающих вопросов, который необходимо решить. Сдается, существуют два вида истины: одна, которую желает найти наш друг Эфан, и другая, что зиждется на слове ГОспода Яхве, как изложено оно его пророками и его священниками.

— На БОжьем учении, — заметил Ванея и сунул себе в рот тянучку.

— Верно, на учении! — Толстые щечки Садока побагровели. — И там, где эти два вида истины не согласуются, я должен настаивать, чтобы мы следовали учению. Если каждому вздумается подвергать все сомнению и доискиваться своей правды, то куда это нас заведет? Величественный Храм, который мы возводим, обрушится прежде, чем будет сооружен; рухнет и трон, созданный царем Давидом, на котором сидит теперь сын его Соломон.

Иосафат, сын Ахилуда, успокаивающе поднял руку.

— Господин Садок более чем справедлив в своем требовании следовать нашим традициям, освященным временем и ставшим неотъемлемой частью наших преданий, даже если кое-что, как может показаться, и противоречит здравому смыслу. С другой же стороны, Эфан, сын Гошайи, как редактор должен указывать нам на некоторые уязвимые места в нашем материале. Однако противоречия, Эфан, надлежит сглаживать, а не выпячивать. Противоречия смущают и отравляют душу; мудрейший же из царей Соломон желает, чтобы мы сделали ударение на поучительных аспектах жизни. Наша задача в том, чтобы отразить величие нашего времени, для чего необходимо выбрать золотую середину между тем, что есть, и тем, во что должны верить люди.