Затем я присоединился к толпе, которая мимо строящегося Храма устремилась к скинии; повсюду рабочий люд бросал свои инструменты, торговцы закрывали лавки и вливались в толпу.

Двери скинии были широко распахнуты; внутри стоял Иоав, ухватившись за рога алтаря; одежды его были разорваны, волосы всклокочены, взгляд безумен; рядом с Иоавом нерешительно топтались Садок и другие священники, не зная, что предпринять. И обратился Иоав к народу Израиля, и закричал:

— Слушай, Израиль, правдивое признание Иоава, сына Саруи, бывшего когда-то человеком, присягнувшим делу ГОспода, а теперь сломленного, ставшего жертвой власти, которую сам помог устанавливать.

Садок и другие священники воздели руки, взывая к ГОсподу Яхве и пытаясь перекричать Иоава; и я подумал, как спутает такой оборот дела планы Ванеи относительно суда над Иоавом.

— Меня били, о Израиль, — закричал Иоав еще громче, чем священники, — истязали душу и тело, пока не показал я слабость пред ГОсподом и не при знался в тяжелейших преступлениях, взяв на себя вину других, приняв на свою голову кровь, что была пролита по вине тех, кто стоял выше меня. Но теперь я узнал, что царь руками Ванеи, сына Иодая, готовит надо мной суд, на котором будут выступать лжесвидетели…

Тут прибежали скороходы, прокладывая себе дорогу сквозь толпу белыми жезлами; за ними катилась запряженная белыми лошадьми боевая колесница. Ванея остановил лошадей и тяжело вылез из колесницы; на нем были шлем и латы, а в руке — длинный меч.

Навстречу ему бросился Садок, восклицая:

— Только не с мечом! Только не в святыне ГОсподней, пред его алтарем и Ковчегом Завета!

Казалось, Ванея заколебался. Затем он крикнул внутрь огромного шатра:

— Иоав! Это приказ царя. Выходи!

— Нет, дорогой, я хочу умереть здесь, — отозвался, Иоав.

Воцарилась глубокая тишина, простершаяся от скинии до места строительства Храма; лишь каркали вороны, как обычно караулившие у жертвенника.

Ванея резко повернулся, сел в свою колесницу и умчался.

Иоав продолжал цепляться за рога алтаря.

— Слушай, Израиль, — снова закричал он, — я беру обратно все свои признания, которые в пустынных стенах моего дома сапогами и кулаками выбили из меня слуги Ванеи. Да, на моих руках кровь воинов, и на поясе моем, и на сапогах моих кровь тех, кого я убивал, веря, что служу правому делу. Но за кровь эту в ответе и Давид, который приказывал совершать эти убийства, пусть эта кровь падет на головы его потомства, ибо она была пролита не для успехов дела ГОспода или иной благородной цели, а для усиления власти Давида, чтобы сидеть ему на шее Израиля и еще больше укреплять свою власть.

Тут Садок пришел наконец в себя и вместе с другими священниками вновь разразился причитаниями, мольбами и заклинаниями; однако народ хотел слушать Иоава и поддерживал его криками; шум стоял невообразимый.

Снова появились скороходы и принялись лупить своими жезлами людей, крича:

— Посторонись, чертово отродье! Дорогу Ванее, сыну Иодая, что стоит над войском, а также над хелефеями и фелефеями, царской гвардией!

Снова навстречу Ванее вышел Садок и напомнил, что как неприкосновенна святыня, так неприкосновенен и тот, кто держится за нее.

Но Ванея вынул из ножен меч и сказал:

— Разве Иоав сам не подтвердил, что хочет умереть здесь? Я передал его слова царю; и царь велел: «Сделай так, как он сказал, и убей его, и похорони его, чем снимешь ты невинную кровь, что пролил Иоав, с меня и с дома отца моего. И ГОсподь возложит эту кровь на его собственную голову за то, что он поразил своим мечом двух достойных и праведных мужей, которые были лучше его самого, о чем отец мой царь Давид не ведал. Кровь их падет на голову Иоава и на головы потомства его на веки вечные, а на Давида, на потомство и на дом его, на трон его снизойдет мир ГОсподень на все времена». Так сказал царь Соломон.

Ванея, сын Иодая, с мечом в руке прошел мимо Садока и другие священников к алтарю ГОсподнему; священники поспешили опустить завесу, чтобы закрыть скинию и скрыть все, что там происходит, от глаз людских.

Убийство Иоава у алтаря ГОсподнего потрясло весь Израиль. Никто не знал, кто будет следующим, в каком преступлении придется сознаться, с какой судьбой смириться: одних отправляли в копи на Красном море, где добывали медную и железную руду; других — в каменоломни вырубать огромные глыбы для строительства Храма и зданий для царских колесниц, скакунов и запасов; обезглавленные тела третьих прибивали к городским воротам.

Мне оставалось только ждать своей участи. Ванея сказал мне, что я знаю слишком много, имея в виду дела власть имущих, которые те предпочитают скрывать. Кроме того, я узнал что из Египта уже вышла в море царская барка с принцессой Хельанкамен, дочерью фараона, ибо царь Соломон наконец принял решение предоставить египетским торговцам свободный проезд через Израиль. Приближался день, когда царь удостоит меня чести объявить мою наложницу наперсницей принцессы, чтобы потом искать в объятиях Лилит утешение от холодности своей супруги, которая, по слухам, предпочитает мужским ласкам женские.

А тут еще и страдания Эсфири, сердце которой вряд ли сможет перенести следующий приступ.

Я работал до полного изнеможения, пока не валился с ног, в надежде забыться таким образом от дневных забот и ночных страхов. Я весьма сомневался, что мне будет позволено завершить мои труды над Хрониками царя Давида, и опасался, что назначат другого историка, более сговорчивого, чем я, чтобы закончить книгу, и он вычеркнет из нее крупицы правды, которые я надеялся поведать потомкам; тем не менее я проводил большую часть своего времени в конюшне, где хранились царские архивы, и с головой погружался в чтение глиняных табличек и кожаных свитков, стремясь пополнить свои знания о последних годах царствования Давида.

Подавление восстания Авессалома не устранило ни одной из причин, вызвавших это восстание: ни недовольства обнищавших масс ростом богатств у землевладельцев и царского дома, ни враждебности старейшин родов и сельских священников к растущей власти царских чиновников и управителей, и поэтому все роды, за исключением Иудеи, поддерживали новые, в большинстве своем небольшие по масштабу и разрозненные выступления против Давида; самое известное из них возглавлял некий Савеей (его девиз: «Нет у нас ни доли от Давида, ни прибыли от сына Иессея»). На этот раз Давид удерживает Иерусалим и территорию между городом и рекой Иордан; Савее, как до него Авессалому, не хватало опытных воинов, младших командиров, и Иоав вынуждает его отступить в защищенный стенами город Авель, неподалеку от Беф-Мааха. Иоав приказывает засыпать рвы и соорудить у стены вал, чтобы с него начать наступление. Город был спасен благодаря одной умной женщине, которая ведет переговоры с Иоавом и предлагает ему голову Савеи, которую тут же отрубили и перебросили Иоаву через стену; после этого Давид поставил Иоава пожизненно над всем израильским войском и уравновесил эту милость одновременным назначением Ванеи командующим над царской гвардией. Давид готовит преобразование армии (призыв в которую целиком и полностью зависел от доброй воли старейшин родов) и аппарата управления (его деятельность блокируется отсутствием достоверных количественных данных о населении, имущественных отношениях, производстве товаров, торговле, налогообложении и так далее); Давида велит провести подсчет своих подданных, чем нарушает важнейший запрет (извечное желание человека найти защиту в безымянной массе, было выражено ГОсподом Яхве такими словами: «Числом дети Израиля должны быть, как песок морской, чтобы нельзя было их ни измерить, ни посчитать»). Давид приказывает войсковым начальникам провести перепись, те противятся; Иоав говорит Давиду: «Повелитель мой царь, разве все они не рабы твои? Почему же тогда требует сего господин мой? Почему повинность эта упала на Израиль?» Давид настаивает на своем, и через девять месяцев и двадцать дней все население Израиля посчитано, за исключением рода Вениамина (горные жители, скрывались от счетчиков) и рода Леви (члены которого не имели права ни носить оружия, ни владеть землей); итог с учетом небольших неточностей следующий: израильтян тысяча тысяч человек и сто тысяч мужей, способных носить меч, а иудеев четыреста семьдесят тысяч мужей, обнажающих меч. Поступок Давида должен быть навлечь БОжью кару, и младший пророк Гад (Нафан в этом случае предпочел не вмешиваться) передает Давиду послание от Яхве: «Так сказал ГОсподь: три наказания предлагаю я тебе; выбери одно из них: а) чтобы семь лет был голод в твоей стране, или б) чтобы три месяца ты бегал от врагов твоих, или в) чтобы на протяжении трех дней свирепствовала чума в твоих краях». Давид выбирает чуму, и тогда начинает она буйствовать, причем в городах больше, чем в деревнях, а в городах (за исключением его собственного города, Иерусалима) проживает в основном обнищавшее население ханаанеи, — невелика утрата для народа Израиля; за три дня от Дана до Вирсавии от эпидемии умирает семьдесят тысяч человек; когда же ангел чумы достиг гумна некоего Орнана и (по описанию самого царя Давида) «стоял меж небом и землей, занеся обнаженный меч в руке своей над Иерусалимом», ГОсподь сжалился и приказал ангелу: «Довольно, опусти руку свою». Пророк Гад вновь вещает от имени БОга: Давид должен воздвигнуть алтарь на гумне Орнана. Давид покупает гумно и прилегающие к нему земли для строительства большого Храма ГОспода за пятьдесят шекелей серебром; запись об этом имеется в архивах (одиннадцатое стойло, третий ряд, с правой стороны конюшни) или за шестьсот шекелей золотом, как свидетельствует другой документ (двенадцатое стойло, третий ряд, правая сторона; это, видимо, более поздняя запись, оставленная как свидетельство щедрости Давида, когда дело касается ГОспода, ибо ни один участок земли в Иерусалиме или его окрестностях не стоил шестисот золотых шекелей); после приобретения территории для строительства Храма Давида, подобно другим деспотам, охватывает пылкая любовь к строительному искусству — он следит за созданием проекта, направляет десятки тысяч каторжников вырубать камни, накапливает запасы строительных материалов: древесину кедра, железо, медь, гвозди, крючья. В это же время Давид осуществляет дальнейшие преобразования в правительстве: искусно переделив должности и приходы, он укрепляет влияние царского дома; многочисленные священники и царские чиновники рассаживаются по-новому (из примерно тридцати восьми тысяч левитов двадцать четыре тысячи назначаются на храмовую службу, шесть тысяч — писцами и судьями, четыре тысячи — привратниками, а еще четыре тысячи, играющие на струнных инструментах, должны петь хвалебные песни ГОсподу). Создается казначейство (под началом Шевуила, сына Гершома), управление иностранных дел (которое возглавляет Хемания из Цугара); главы родов заменяются чиновниками, именуемыми «верховный отец»; при этом они все до единого отобраны из рода, откуда вышел и сам Давид — Иудеи (тысяча семьсот под началом Хашавии из Хеврона надзирают над родами западнее Иордана, две тысячи семьсот под началом Иерии из Хеврона надзирают над восточно-иорданскими коленами Рувимовым и Гадовым и половиной рода Манассина); закончены преобразования в армии: теперь в распоряжении Давида постоянное войско из наемных солдат (царская гвардия — хелефеи, фелефеи и т. п.) для обеспечения порядка внутри страны и для немедленного использования в бою, а также двенадцать подразделений по двадцать четыре тысячи человек в каждом, которые в мирное время ежегодно призываются на одномесячную переподготовку. Чтобы покрыть растущие расходы блестящего царского двора увеличивались царские земли и расширялась их хозяйственная деятельность: выращивание зерна и винограда, виноделие, изготовление оливкового масла, скотоводство (в Шароне и других долинах), разведение породистых верблюдов и ослов; Давид становится крупнейшим предпринимателем Израиля, часть его личного состояния предназначена для вклада в обустройство будущего Храма: по архивным записям (второе стойло, первый ряд с правой стороны), семь тысяч талантов чистого серебра и три тысячи талантов офирского золота для светильников и ламп, для дарственных столов, для чаш, ваз, кропильниц и блюд, и для херувимов на Ковчеге ГОспода, и для настенных украшений. Здоровье царя ухудшается: он жалуется на усталость, озноб, мужское бессилие; плюс раздражительность и плохое настроение; ищут девственницу, чтобы она ублажала царя, согревала своими ласками, возбуждала его кровь, но все старания сунамитянки Ависаги оказываются напрасными; Давид говорит ГОсподу: «Все мы пришельцы пред тобою и странники, как и праотцы наши; дни наши на земле проносятся, словно тень, и никто из нас здесь не остается».