Члены царской комиссии по разработке Единственно Истинных и Авторитетных, Исторически Точных и Официально Признанных Хроник об Удивительном Возвышении и так далее были немало удивлены и закачали головами, узнав о моем желании отправиться в Аэндор, чтобы выяснить подробности о кончине царя Саула. Священник Садок проворчал, что ничего хорошего из этого не выйдет; пророк Нафан заявил, что не стоит будить спящих собак; дееписатель Иосафат, сын Ахилуда, сообщил, что в казне нет денег на колдовство и заклинание духов, а посему дорожные издержки он вынужден будет изъять из моего жалованья; Ванея же предложил мне небольшой отряд легкой кавалерии в качестве сопровождения. Я поблагодарил от всего сердца, но дал ему понять, что солдаты нагонят страху на людей, а человек, охваченный страхом, едва ли подходит для обогащения наших знаний. Ванея задумчиво прикусил свою нижнюю губу и сказал:
— В этом царстве, Эфан, око закона устремлено на тебя, куда бы ты ни поехал.
И вот на рассвете Шем и Шелеф помогли мне оседлать серого ослика, нанятого для поездки; помолившись, я поцеловал Эсфирь, Хулду и Лилит и отправился в сторону Северных ворот по направлению к Силому, что находится в Эфраиме.
Ничто так не успокаивает душу, как неспешная езда верхом на осле по дорогам Израиля. За спиной остался шум и суета Иерусалима. По сторонам тянутся холмы, покрытые в эту пору лилиями и яркими фиалками; ягнята выглядывают из-под сисек своих мам; деревенские женщины с корзинами или кувшинами, полными масла, на головах бодро спешат по своим делам; купцы везут свои товары, браня погонщиков и умоляя их поспешить; паломники несут свои жалкие приношения к ближайшему святилищу; тянется дорогой войсковая сотня под ругань своего начальника на пегом коне; на обочине дороги сидят на корточках нищие, они протягивают руки и хнычут о своих несчастьях; сказители созывают слушателей; крестьяне продают усталым путникам поджаренные зерна и кислое козье молоко. Ах, а постоялые дворы, забитые потными, вонючими людьми, отрыгивающими чесноком и сыром! Отдельную комнату? Кровать? Слушай, где ты, по-твоему, находишься: во дворце мудрейшего из царей Соломона, где каждый бездельник, чертов сын, имеет собственную комнату с коврами, подушками и прочей языческой роскошью? Войди и убедись: здесь люди лежат на полу, словно рыбины в корзине, между ними не поместишь и ладони. Наступает ночь? Дорога небезопасна? Дорога, уважаемый, была небезопасной уже в те времена, когда праотец наш Авраам ехал по ней из Ура халдейского, а ночь следует за днем с тех пор, как БОг отделил свет от тьмы; едва ли это новость для тебя, ты выглядишь человеком бывалым. Что? О, да осыплет тебя ГОсподь своими милостями, и жен твоих, и детей твоих, как рожденных, так и еще не рожденных, и да продлятся дни твои! Что ж ты так поздно вспомнил о кошельке на твоем поясе? Я-то думал — ты из тех, кто попрошайничает, чтобы заработать себе на кусок хлеба, у которых два дня из трех во рту ничего не бывает. Сейчас я подвину этих сукиных сынов в сторону и освобожу для тебя местечко; вот здесь уютный уголок; пятна на стене ничего не значат: всех клопов уже передавили. А вечером здесь появятся танцовщицы-моавитяночки с грудями, которые не обхватить двумя руками, и с задницами, круглыми и тугими, и все это колышется в такт танцу, так что мужчины, что одним ударом кулака быка сваливают, могут здесь в обморок упасть от избытка чувств. После танцев девушка, которую ты выберешь, подсядет к тебе, и будет пить с тобой, и позволит себя потрогать, дабы смог ты убедиться, что прелести ее без подделки и обмана — какими их сотворил ГОсподь. Поставь своего ослика в конюшню за домом. Сено входит в плату за ночлег, только денежки прямо сейчас, господин.
По воле БОга на пятый день моего путешествия я прибыл в Аэндор — после того, как в земле Манассийской прочитал молитву на могиле Иосифа, затем проехал через Эн-Ганним в Иссахаре и пересек долину Изреель, двигаясь навстречу утреннему солнцу и оставляя Гелвуйские горы по правую руку; последнюю ночь я провел в Сунаме, откуда родом красавица Ависага, которая нежно заботилась о царе Давиде, когда он состарился и никак не мог согреться. День был ясным, на небе ни облачка, с полей взлетали жаворонки, и голуби ворковали в кустах. Женщины Аэндора болтали у колодца; капли воды на ведрах, которыми они доставали воду, ярко блестели.
Одна из женщин, ядреная толстушка с ямочками на щеках, окликнула меня:
— Что ты тут высматриваешь, незнакомец? Может, ты купец и хочешь предложить нам благовония или блошиный сок, что красит в пурпур холсты? Или заглядываешь под наши юбки, когда мы склоняемся над колодцем?
— Ни одно, ни другое, милая, — отвечал я, — я всего лишь бедный странник, что ищет мудрого совета.
— Вы все так говорите, — вмешалась другая женщина, — а сами ищете под подолом.
— Ну, под твоим-то, — парировал я, — вряд ли найдешь что-либо интересное. Я должен разыскать здесь прорицательницу, обладающую способностью ясновидения; вероятно, она уже очень стара, ежели вообще еще жива.
Тут толстушка с ямочками на щеках говорит:
— А это я и есть. Дар ясновидения я унаследовала от своей матери и от матери моей матери.
— Честно говоря, милое дитя, — отвечал я, — я не вижу у тебя ни сморщенной кожи, ни пожелтевших зубов, ни седых косм, ни бородавок на носу, как это приличествует ведьме.
— Если это не мешает духам, — дерзко вскинула она голову, — что же мешает тебе?
Она придвинула к себе ведро, наполнила свой кувшин и пошла восвояси. Остальные женщины захихикали и стали показывать на меня пальцами, так что я почувствовал себе довольно-таки глупо и задался вопросом, правильно ли я понял двуглавого ангела и не окажется ли моя поездка в Аэндор напрасным трудом.
Я все еще сидел на своем сером ослике, не зная, куда поворотить, как вдруг увидел, что ко мне приближается старик, опираясь на клюку. Представившись Шуфамом, сыном Хуфама, старейшиной Аэндора, он поинтересовался, кто я таков и какова цель моего приезда. Я назвал ему свое имя и имя своего отца, рассказал про ангела, который явился мне во сне и велел: отправляйся в Аэндор, разыщи там женщину, что владеет даром ясновидения, и расспроси ее. Но о чем расспросить — этого я ему не открыл, а еще не сказал, что ангел был о двух головах. Шуфам, сын Хуфама, пощелкал языком. В Аэндоре, сказал он, никого такого нет — с тех пор, как царь Саул изгнал всех волшебников и прорицателей. На что я заметил, что этот указ царя Саула мне известен, как и указ царя Давида; однако путь от царского дворца до хижин бедняков долог, а могущественные указы подобны пригоршням воды, упавшим в горячий песок пустыни; и разве сам царь Саул не приезжал к волшебнице за предсказанием, ибо ГОсподь не отвечал на его вопросы ни в сновидениях, ни устами оракулов урима и тумима, ни через пророков.
Шуфам, сын Хуфама, ненадолго задумался, затем лукаво взглянул на меня и молвил:
— Вижу я, что ты, Эфан, сын Гошайи, человек чрезвычайно мудрый, и значит, ты уже заметил, что наши дома обветшали, поля не обработаны, скот отощал. Тебе, видимо, известно, что мудрейший из царей Соломон призвал всех крепких молодых мужчин в войско или на строительные работы, а сборщик налогов все равно взимает с нас царскую десятину. Потому и собрались старейшины Аэндора на совет и решили: ГОсподь БОг помогает тем, кто сам умеет себе помочь; так почему же нам не сделать так, чтобы чужаки приезжали к нам и оставляли здесь свои денежки? А что может привлечь более, чем прорицательница? Мы поможем ей. Время работы от восхода луны до крика первых петухов, а платить ей должны по два шекеля за каждый вопрос, и никаких скидок.
Так стал я гостем в доме Шуфама, сына Хуфама, и разделил с ним хлеб, и пил его кислое вино; когда же пришла ночь, взял он свою клюку и похромал, ведя меня к глинобитной лачуге, где занималась своим ремеслом аэндорская ведьма. Там увидел я знакомую толстушку с ямочками; она улыбнулась мне, показав при этом прекрасные зубки, и сказала:
