Время, которое нам было дано провести наедине, разлетелось в прах в мгновение ока. Я не знал, где мы и куда направляемся, но ощущение пустоты пропало. Казалось, будто мир хлынул в неё беспорядочным потоком, содрогаясь и мечась, и я не мог разглядеть толком ничего — ни улиц, ни лиц людей вокруг. Словно пустота вдруг вывернулась наизнанку и стала действительностью, явной, но столь же пустой. Я будто воочию видел отрезанный мизинец на левой руке того парня — я заметил его, когда он потёр рукой кончик носа.

Внезапно впереди показалась станция Тэннодзи. На мгновение Ая остановилась, но тотчас же пошла вперёд, к станции. Предзакатная тьма уже клубилась над землёй. Ая прошла в здание станции и напрямик направилась к шкафчикам камеры хранения. Не к тем, где я оставил свою котомку, а к другим, возле станции линии Кинтэцу. Вытащила из ящика большую сумку.

— Ну, Икусима, что делать будешь?

— Как это что?

Ая пристально посмотрела на меня. Глаза её были совершенно неподвижны. Я внутренне сжался.

— Мне… Мне так или иначе идти некуда.

— Поедешь со мной?

— Если я вам не в тягость, возьмите меня с собой. Пожалуйста.

— Взять тебя с собой? Это куда ещё?

— …

Я прикусил губу. Ая неотрывно смотрела на меня. Я мучительно искал слова.

— Тогда давай завтра вот сюда съездим. Напоследок.

Обернувшись, я увидел висевший на стене туристический фотоплакат сорока восьми водопадов Акамэ. Посреди леса — водопад, а перед ним, стоя к фотографу спиной, — мальчик в белой панамке с белым сачком в руке. Я тоже бегал когда-то по горам и полям с сачком в руке. Дрожащим голосом я проговорил:

— Да, пожалуй, место хорошее.

Сказанное ею слово «напоследок» дрожало на кончике языка. Дрожало и никак не срывалось.

Мы снова вышли в город. Она несла сумку, я — большую котомку. Мы шли, выбирая по возможности тёмные улицы. Зашли в пивную под названием «Осьминог». Место было тоскливое. Заправляли пивной мужчина с женщиной — очевидно, супружеская пара, и кроме сидевших за столиком у входа трёх чиновников — наверное, мелких сошек из муниципалитета — в пивной не было никого. Мы выбрали столик у дальней стены, где балка как раз загораживала нас от входа. Заказали еду — варёные щупальца осьминога, рубленую ставриду и ещё что-то. Выпили холодного пива. Усталость, накопившаяся от проведённого под палящим солнцем дня, уходила с каждым глотком.

«Мрачный как туча»… Слова парня из квартала Синсэкай вместе с голосом её брата, который я слышал вчера утром в Дэясики, звучали в моём сердце снова и снова. О его приходе я умолчал. Как умолчал и о том, что за два дня перед тем ко мне приходила тётушка Сэйко. Для девушки обе новости были бы равносильны совету: езжай в Хатта. Но и этой фразы «уголька» наверняка было ей вполне достаточно. Из того же разговора выяснилось, что и Маю пустился в погоню и рыщет где-то поблизости. Потрясённая, она вела себя как спасающийся от хищника страус, словно каждой клеткой своего тела чувствовала надвигавшуюся опасность. Но поверить в то, что этот ужин станет нашей «последней вечерей», я и теперь не мог. С другой стороны я тоже трепетал, чувствуя, что с каждой минутой к нам всё ближе подступает её брат, «мрачный как туча», и татуировщик с его ледяными глазами. Завтра — последний срок, двадцатое августа.

— Того парня зовут Тэрамори. Наверняка донесёт обо всём Маю. Что встретил нас возле зоопарка.

— Наверное, донесёт.

— Тебе что, всё равно?

— …

— Брата жалко. Ищет меня всё, ищет… Совсем, небось, с ног сбился. А я не поеду — не дождётся.

Молчание прозвучало как сказанное слово. Я снова мучительно попытался выговорить что-то, но не мог. Кровь оглушительно пульсировала в ушах. Совсем тихо Ая проговорила:

— Поедем завтра в Акамэ?

Она заглянула мне в глаза. Снова оглушительное молчание. Мне казалось, будто я дышу безмолвием, живу им. Запахло сушёной каракатицей, которую жарила на решётке хозяйка пивной. Я подлил пива в её стакан. Ая налила мне. Не в силах отвести глаза, я смотрел как медленно поднимается пена. Она дошла до краёв, я поднял стакан и выпил его так, словно пил горькую чашу своей судьбы. Залпом и до дна.

Я рассказал ей всю историю о том, как Симпэй запустил в меня камнем.

— Так вот оно что! — проговорила она, смеясь. — Он, знаешь, со странностями, как и папка его…

Я почему-то вспомнил жалкую участь, которая постигла его бумажные фигурки.

— А вы не знаете, где его мать?

— Чего не знаю, того не знаю. Об этом Маю никому не рассказывал — даже мне.

— Вот как…

— Но слухи-то я всякие слышала.

— Например?

— А люди всегда одно и то же говорят. Что сбежала с его лучшим другом, в таком духе. Или что мать ребёнка была сначала с кем-то ещё и что родила от Маю, когда её парень своё отсиживал.

— Отсиживал?

— Ты чего, глупый что ли? — проговорила Ая с многозначительной ухмылкой. Очевидно, имелось в виду «за решёткой». Ая заказала холодное сакэ и принялась пить одну чашку за другой, то и дело подливая мне. Время пролетело быстро.

Шагая по тёмным улицам, мы вышли к храму Икутама. Во дворе я справил нужду, глядя как блестит изогнутая струя в ядовитом свете неоновых вывесок. Вокруг храма теснились бесконечные дома свиданий. Мы выбрали один из них — «Неаполь». Оба были пьянее, чем вчера. Обнявшись, повалились было на кровать. Но запах пота был невыносимый, и мы сразу же пошли в ванную и приняли душ. Я намылил её с ног до головы и тёр её, долго, словно пытаясь отмыть её душу от грязи. Краски на её спине стали ярче, заблестели, и татуировка задвигалась, словно живая. Помывшись, мы вернулись в комнату, подставили разгорячённые тела под холодный ветер кондиционера и выпили пива.

— Это — прошлое.

— А?

— Чего тебе тут не понятно? Вроде бы сидим, вместе время проводим, да только время это — прошлое. Которое потом вспоминаешь. Скажешь, нет?

— …

Ая поставила кружку на стол и подвинула к себе телефон.

— Сестрица? Это я, Ая. Ну да! Буду ещё тебе рассказывать! Ага, без брата. А почему это я должна в Хатта ехать? Ты и поезжай! Ну и что, что завтра? Поучать меня будет! Тебе надо, сама и езжай. Сама под мужиками лежи. Заработаешь, да вернёшь. Ещё чего! Не дождёшься. Слушай, а я сегодня Тэрамори видела. Ой пристала-то! Да не скажу я тебе, где я! Нет, я понимаю, Су Ён в пелёнках у тебя, трудно, конечно. Но я с какой стати ехать должна? Бред какой-то. Ладно, давай.

Ая повесила трубку. Завтра — назначенный день, двадцатое августа. На глаза навернулись слёзы. Ая сняла халат, легла. Протянув руку, выключила лампу. В сумраке татуировка казалась огромным, омерзительным кровоподтёком. Я повернул девушку к себе, и её груди качнулись.

На следующее утро мы вышли из дома свиданий в начале девятого. Совсем недалеко находилась станция Уэхоммати линии Кинтэцу, но Ая сказала, что лучше пройти ещё немного до Цурухаси — станции кольцевой. Мы медленно пошли вниз по улице. Нашли у станции столовую и поели гамбургеров, стоя у стойки. Когда мы доели, Ая сказала:

— Ещё одно дело сделать надо. Перед тем, как ехать в Акамэ.

— Что за дело?

— Помнишь то место, где я вчера сумку взяла? На станции Тэннодзи? Подожди меня там, ладно? Сейчас почти девять, и до половины двенадцатого я точно обернусь.

— Вы… А, хотя, ладно.

Я растерялся. Подумал, что она решила бросить меня. И она немедленно прочитала это в моих глазах.

— Чего разволновался? Да не беспокойся, не брошу я тебя.

Ая повернулась ко мне спиной. Вышла на улицу. Я пошёл было за ней. Но она быстро подошла к стоявшему у обочины такси, сделала знак водителю открыть дверцу, мельком взглянула на меня и села в машину. Я увидел её на мгновение через стекло заднего сидения. И машина уехала.

Всего минуту назад мы стояли у стойки, спокойно ели гамбургеры, и вдруг… Как холодно она взглянула на меня напоследок… Сердце похолодело, словно скованное холодом её глаз. Я запрокинул голову. Увидел августовское небо, такое голубое… Подумал, что меня вдруг выбросило ещё в одну неизвестность.