Мерной рысцой проезжали мы городки и деревни. Понемногу брачный посредник разговорился. Он показывал дома, под крышами которых, по его словам, угнездилось семейное счастье, созданное благодаря его неусыпным трудам.

— Взгляните вон туда, на тот белый дом под красной крышей,— разглагольствовал он.— Там живет пан Кейрж. Все это он получил по брачному контракту. Счастливое семейство, семеро детей. А рядом дом пана Гонзла. Это был уже вдовец в летах, к тому же рябой, так что и не надеялся найти подругу жизни. Но тут в голову ему пришла счастливая идея. Он обратился в мою контору, и я подыскал для него невесту — чудесный характер, приятная внешность, а в придачу — тысяча гульденов в бумажных купюрах.

Он понюхал табак и окинул нас самодовольным взглядом.

— А вон там, видите,— продолжал он,— серый домик и перед ним стройный тополь.

Я посмотрела в указанном направлении.

— Куда вы смотрите? — рассердился посредник.— Левее, левее… Там, куда вы посмотрели,— ворчливо продолжал он,— женились по любви… Да, по любви,— негодовал он, ибо терпеть не мог конкуренции.— А ведь я этому Пейшу предлагал невесту — чистый бриллиант! Тридцать мер земли с усадебкой и за всем этим ни геллера долгу. Не понравилось, вишь… Так, мол, и так — невеста припадает на одну ногу. Всего-то и делов! Разве нельзя быть счастливым с хромоногой? И хромала она самую малость, совсем незаметно. Так нет же, не послушался… Взял себе по любви какую-то… как бишь ее… Збейваликову. Теперь дерутся, как цыгане. Нет, я вам вот что скажу, без совета понимающего человека жениться нельзя. Уверяю вас.

Наш спутник, грустный человечек, который до сих пор сидел в углу так тихо, что о нем успели забыть, вдруг беспокойно заерзал, прокашлялся и хрипло произнес:

— На вашем месте я бы не очень хвастал, пан Нивлт!

Брачный посредник удивленно посмотрел в его сторону. По-видимому, он узнал нашего спутника, ибо, приподняв блестящий цилиндр, громогласно его приветствовал:

— Дай бог вам здоровьица, пан Мюльштейн! Как поживаете?

— Как я поживаю? — горько посетовал тот.— Как может поживать человек, которого вы отдали на растерзание злому недругу и ввергли в пучину рабства?

— Но что же с вами случилось?

— Он еще спрашивает! — горько воскликнул старик.— Вы соединили меня с женщиной, которую коварно выдавали за ангела!

— Не может этого быть! — защищался посредник.— Я не имею такого обыкновения… Я веду дело солидно.

— Ну еще бы! Вы утверждали, что она тишайшая голубица, воды не замутит, будто за всю свою практику вы не знали более чувствительной девицы. Она, мол, такая хозяйственная, сэкономит больше, чем я заработаю! Уверяли, что в браке я познаю неисчислимые радости и блаженство. О, сколь горьким было мое пробуждение!

— На что ж вы жалуетесь? — нервно перебил его сват.

— На что жалуюсь? Ха-ха! Вы обручили меня с вампиром, с женщиной, посягавшей на мою жизнь!

— Она посягала на вашу жизнь?!

— Да! Сидит себе сложа руки и никакой работы звать не желает, колено у нее, видите ли, распухло…

— Вам следовало купить в аптеке мазь.

— Я и купил, бездну денег ухлопал, а колено все равно не прошло. К тому же она оказалась глухой. Говорю ей: «Подтолкни тележку к сараю», а она: «От этой телушки все равно проку не будет». Иной раз погладишь ее палкой, чтобы слушала повнимательней…

— Неужто вы ее били? Это нехорошо…

— А что прикажете делать? Подумайте сами: варить умела одну чесночную похлебку. Да и ту по-человечески не приготовит. Учу ее: чеснок не режут, а трут. Не понимает! Ну как быть с такой бестолочью? Оладьи напечет, а чтоб казалось, будто они готовы, черным кофе подкрасит! Слыхали вы что-нибудь подобное? Раз как-то не спалось мне и стал я прикидывать, во что обошлась мне эта женщина за семь лет совместной жизни. Получилось больше трех сотенных! Ошалеешь от таких убытков! По счастью, господь милостив — скоро ее прибрал. Свалилась с сеновала, точно кто у нее стремянку из-под ног выбил. И вот я один…

— Зато научились ценить свободу,— философски заметил посредник.— Теперь отдохнете…

— Хорошо вам говорить,— грустно возразил наш спутник.— Разве это жизнь? Бродишь по дому тенью, ничто тебя не радует, тишина кругом, как на погосте. Прежде бывало весело. Начнет она лаяться, я схвачу что под руку попадет, палку или мотыгу — и на нее. Она меня цап за бороду и держит, пока не утихомирюсь. Не заметишь, как день прошел. А нынче — торчишь один-одинешенек, никто тебе обеда не сварит, никто в доме не приберет, живешь в разоре и печали. Хуже нищего. Случись помирать — глоток воды никто не подаст. Хозяйство в запустенье.

— Да, скажу я вам, без заботливой супруги трудно жить,— рассудительно заметил посредник,— но если вас, действительно, тяготит одиночество и хозяйство приходит в упадок, отчего вы не обратитесь ко мне? У меня сейчас под рукой сколько угодно подходящих невест из лучших домов и отнюдь не без приданого. Так что ж, пан Мюльштейн, не посетить ли вам мою контору?

— Да ведь… женитьба — дело непростое,— осторожно заметил тот.— Это со всех сторон надо обмозговать. К тому же я в летах, не могу жениться на какой-нибудь вертихвостке. Женщину рассудительную, экономную, заботливую — отчего не взять? Ну и конечно, не в чем мать родила, ибо я человек серьезный, у меня хозяйство…

— Положитесь на мой опыт,— живо отозвался посредник,— я отыщу вам такую, что век будете за меня бога молить.

За разговорами никто не заметил, как подъехали к станции.

— Вот я и дома,— сказал печальный вдовец, собрал свои узелки, взял лежавший под скамьей сачок для рыбной ловли и подал посреднику руку:

— Прощайте, почтеннейший, при случае я к вам загляну.

— И не раскаетесь,— заверил его посредник,— я обслужу вас наилучшим образом. Всего доброго, сосед, привет вашему дому и до скорого свиданьица.

Лишь после полудня дилижанс доставил нас к цели нашего путешествия. Брачный посредник возглавил процессию и вел нас по улицам города, пока не остановился перед одноэтажным домиком в саду. Появление посторонних привлекло внимание соседей. Женщины с младенцами на руках, мужчины, покуривавшие трубки с длинными чубуками, выйдя на порог, подвергли нас придирчивому осмотру. Видимо, для них не составляло тайны, что домик в саду ожидает жениха. И потому, не успев еще переступить порога, мы стали центром своеобразных смотрин.

Первым нас приветствовал серый пес, который лежал перед конурой и безуспешно пытался ловить мух, облепивших его гноящиеся веки. Испугавшись нашествия стольких людей, он с хриплым лаем задергался на цепи, но смолк, как только из домика вышла высокая женщина. При виде брачного посредника она вдруг застыдилась, покраснела и тоненьким голоском захихикала.

Посредник сорвал с головы коричневый цилиндр, галантно поклонился и торжественно провозгласил:

— Вот и мы, барышня Ангелика.

— Очень рады,— ответствовала барышня Ангелика и опять захихикала.

Мы вошли в уютную, славную комнатку. Все тут дышало свежестью и порядком. Из садика доносилось пенье птиц, а прыгающая в позолоченной клетке канарейка старалась превзойти их громкими трелями.

Во главе стола, в удобном кресле, обложенная подушками, восседала старая дама. При нашем появлении она нацепила очки и принялась внимательно, пытливо нас разглядывать.

— Моя матушка,— представила ее барышня Ангелика.

Старая дама приложила к уху большой слуховой рожок и спросила:

— Кто эти люди?

Ангелика наклонилась к рожку:

— Это… матушка…— и не смогла договорить, ибо все ее тело затряслось от нового приступа смеха.

Пока дочь задыхалась и отирала выступившие на глаза слезы, старая дама с упреком произнесла:

— Ах, Ангелика, нельзя быть такой несдержанной. Это неприлично.

Посредник, я, Ангелика, Индржих и Людвик по очереди кричали в рожок, объясняя старой даме цель нашего прихода.

Старуха смерила Людвика испытующим взглядом и заявила:

— Мне кажется, жених слишком молод для нашей Ангелики.