Опять пришлось склоняться к рожку и кричать, что жених вовсе не Людвик, а папенька. Наши объяснения производили столько шума, что случайные прохожие испуганно останавливались на улице: уж не случилось ли здесь какой беды? Беседа была не из легких, то и дело возникали недоразумения. Не выдержав, невеста убежала в кухню, где своим хохотом вспугнула кошку.

Доведенные до изнеможения, мы отказались от всяких попыток продолжать беседу, и лишь посредник, проявив себя как человек действия, все еще не сдавался. Дико жестикулируя, он трубным гласом расписывал мамаше достоинства Индржиха, уверяя, что подобного жениха нынче вообще не сыщешь, пройди хоть всю Чехию с запада на восток.

— Пан Индржих — сама доброта,— ревел посредник.

— Что, что случилось? — еле шевелила губами старуха.

— Я говорю…— орал посредник в рожок,— Индржих, жених то есть, хороший человек. Понимаете — добрый! Словом, симпатяга! Достоин всяческого уважения!

— Да, да,— жалостливо закивала старуха.— Вот и я говорю: главное — здоровье. У меня оно пошаливает. Желудок совсем никуда не годится. Разложила я карты, и выпала мне дальняя дорога. А ведь известно, какая дорога может ожидать женщину в мои годы… Значит, пан Индржих пришел свататься к нашей Ангелике. А кто эти двое? — она показала на нас.

— Это его дети,— загремел ей в ухо брачный посредник.

— Какие дети? — не понимала старуха.

— Дети…— кричал посредник.— Его дети… То есть не его, а первой жены!

— Это худо,— грустно заключила старая дама,— у меня тоже бывают дурные сны. Тут как-то приснились волосы… Но вы еще не сказали, кто эти юноша и девушка…

Индржиху надоели утомительные переговоры, он вышел на кухню, где Ангелика приготовляла для гостей кофе, сел на стул и, простодушно глядя на раскрасневшуюся девушку, спросил:

— Вы хотите выйти за меня, барышня Ангелика?

Ангелика была так поражена этим простым вопросом, что забыла хихикнуть. И только вздохнула.

Индржих истолковал этот вздох не в свою пользу.

— Конечно,— печально продолжал он,— я не подхожу для вас. Я уже не молод и нет во мне ничего особенного. Но поймите, раз у меня столько детей, просто уйма детишек, одному мне за ними не углядеть! Вы должны выйти за меня, не то они разбегутся кто куда, где мне их потом искать… Так вы согласны?

— Да,— прошептала девушка.

— Вот и прекрасно,— радостно заключил Индржих. Он встал, вернулся в комнату и обратился к брачному посреднику, который в этот момент, обессиленный и потный, упал на стул:

— Не нужно больше кричать, уважаемый. Она согласна.

— Великолепно! — просипел посредник.— Теперь остается испросить у матушки благословения.

Старая дама вновь приложила к уху рожок, и брачный посредник громогласно объявил ей новость.

Немалых усилий стоило ему растолковать, что произошло. Наконец дама заплакала и произнесла:

— Будьте счастливы, дети мои!

И сделала попытку, как положено, благословить молодых, чему помешал новый взрыв смеха счастливой невесты.

Свадьба была многолюдная и пышная. Людвик взял на себя хлопоты по делам, касающимся формальной стороны заключения брака. Договорился со священником, обошел знакомых и пригласил на свадебный ужин, бегал, что-то раздобывал — словом, старался вовсю. Я же следила за тем, как нанятые женщины мыли, скребли и терли наш дом. Чистенько одела детей и всячески заботилась, чтобы новое жилище произвело на нашу матушку самое благоприятное впечатление.

Но, увы, случилось нечто, испортившее нам праздничное настроение. Все уже было готово, чтобы идти в костел, гости терпеливо ждали, когда невеста закончит свой туалет, как вдруг дверь распахнулась и вошел какой-то долговязый хмурый подросток. Пыль на его одежде и обуви свидетельствовала о том, что явился он издалека. Невнятно пробормотав приветствие, он сел за стол, огляделся и произнес:

— Я голоден. Дайте мне есть.

При виде незнакомца свадебные гости пришли в недоумение, а Людвик строго спросил:

— Кто ты, юноша, и что тебе здесь надо?

— Да я…— ответствовал тот,— я мамашин…

— Кто твоя мамаша? — настойчиво допрашивал Людвик.

— Да эта… наша… Лизнарова. У которой нынче свадьба. Я Алоис Лизнар, ее сын. Я был в деревне и пришел поглядеть на мамашину свадьбу.

В этот миг вышла невеста. Увидев гостя, она побледнела, оперлась о край стола и чуть слышно проговорила:

— Лойзик, что ты здесь делаешь?

— Да вот пришел,— объяснил Лойзик.— Пускай мне дадут есть.

Тут вмешался Людвик. Обратившись к невесте, он холодно спросил:

— Это ваш сын?

Невеста заплакала и утвердительно кивнула головой.

— Отчего же вы нам не сказали, что у вас есть сын?

— Я боялась, и стыдно было,— прошептала бедняжка.

— Нехорошо… А почему ваша мать тоже ни словечком не обмолвилась?

— Да матушка и не знала.

Заметив наши изумленные взгляды, она пояснила:

— Сами видели… Она плохо слышит. Пришлось бы кричать. И тогда узнал бы весь город.

— Но как вы…

Невеста вспыхнула.

— Жил у нас музыкант. Он мне нравился. Говорил, что после смерти отца унаследует имение. Обольстил меня. Я была такая неопытная, а он умел рассказывать разные истории. Потом уехал в Венгрию, и больше я его не видала. Красивый был, этот мальчик весь в него.

И вдруг расхохоталась:

— Такой был проказник…

Людвик задумался. Потом собрался с духом и обратился к присутствующим:

— Надеюсь, наши гости простят, что стали свидетелями столь досадной сцены. Ничего не поделаешь. В молодости всякое случается, и вот налицо неприятные последствия… Ныне мы должны решить, как исправить промах нашей в некоторой мере легкомысленной матушки. Этот мальчик останется у нас. В деревне у чужих людей он вряд ли получит порядочное воспитание и может вырасти разгильдяем. Как ты полагаешь, Индржих?

— Ты прав,— добродушно согласился папенька,— пускай наша семья еще увеличится. Зато веселее будет.

— Решено,— с удовлетворением заключил Людвик и обратился к нежданному гостю.— Слыхал? Ты остаешься у нас. Согласен?

— Почему бы и нет,— ответствовал тот.— Уж наверно, у вас будет получше, чем у деревенского хозяина. Мне там не больно хорошо жилось. Есть давали мало, били много.

На этом разговор был окончен, неприятное впечатление, вызванное приходом нового гостя, сгладилось. Наконец был подан знак, и свадебная процессия направилась в костел.

Так мы обрели новую матушку.

Людвик пробыл у нас еще несколько дней, сделал все необходимые распоряжения, а когда убедился, что молодые супруги ни в чем не нуждаются, простился с нами и уехал по торговым делам.

Перед отъездом он обратился к Алоису:

— Будь примерным, мальчик, слушайся родителей. К осени я вернусь и возьму тебя с собой, пристрою к торговому делу. А если ты проявишь в нем прилежание, станешь моим помощником. Старайся же вести себя так, чтобы я не услышал жалоб.

Молодожены жили спокойно, Людвик, по временам прерывавший свои коммивояжерские странствия и заезжавший домой, не имел поводов для недовольства. Он исполнил обещание, взял Алоиса в ученье, надеясь, что коммерция придется мальчику по вкусу. Поначалу тому нравилось. Они ездили по разным городам, повидали чужие края, это давало пищу живому воображению мальчика. Но вскоре в нем взыграла буйная отцовская кровь, и однажды он бесследно исчез. Через некоторое время мы узнали, что он уехал в Прагу и устроился там музыкантом в военный оркестр.

— Я встретил его случайно в Праге,— рассказывал Людвик,— когда мимо строевым шагом проходил полк. Маленькая лохматая лошадка тащила большой барабан, а наш Алоис бил в него. Я пристроился рядом и дошел с ним до самого Мотола, где был военный парад. Он мне обрадовался. Когда их оркестр кончил играть и его сменили горнисты, Алоис рассказал мне о своих мытарствах. Пожалуй, на военной службе он как-то возмужал и набрался ума-разума.— Людвик помолчал и удовлетворенно добавил: — Я рад, что он нашел свое место в жизни. Военная дисциплина, на мой взгляд, благотворно повлияла на его необузданный нрав. К праздникам он обещал нас навестить.