– Да. Отец и мать признают моё право наследования трёх корон: португальской и обеих испанских.

Сказав это, Хуана внимательно взглянула на мужа.

Филипп был ошеломлён услышанным. Широкая улыбка вдруг озарила его красивое лицо. Он рассмеялся непонятно чему, всё больше погружаясь в собственные мысли. Впервые за последние два года Хуана слышала, как смеётся муж, и это согрело ей сердце.

– Да здравствует наследница престола! – нарушив повисшую тишину сказал он, и быстрыми шагами подошёл к жене. – Да здравствует королева!

И Филипп нежно обнял её за талию.

Следующую ночь герцог провёл в покоях жены. То, о чём так долго мечтала Хуана, наконец сбылось: она стала наследницей престола и любимой женой. В том, что она стала наследницей, герцогиня не сомневалась. Но была ли она любимой?

Филипп говорил ей слова, которые она уже не надеялась услышать. Он обещал жизнь, в которой всё будет хорошо. И Хуана верила. По крайней мере, этой ночью ей очень хотелось верить во всё, что он говорил. Утром муж и жена завтракали вместе, а Филипп даже проведал детей, особенно Карла, который теперь получил все шансы стать следующим королём.

Герцог был внимателен и галантен, как никогда. Хуана прекрасно понимала, что не стань она наследницей, Филипп бы и дальше продолжал свои любовные похождения, нисколько не интересуясь её чувствами. Но, несмотря ни на что, она получила мужа обратно, пусть даже он и стоил ей трёх корон.

Герцогиня купила своё счастье, заплатив за него хорошую цену, и сердце её стало спокойно. Сейчас будущая королева считала происходящее выгодной сделкой. Но не слишком ли дорого заплатила она за человека, который так легко играет с её чувствами? И не слишком ли быстро найден молчаливый компромисс? Увы, в любви нет благоразумия, а в борьбе за престол нет места чувствам. Поэтому оба – и Хуана, и Филипп – были сейчас безмерно рады обрушившимся на их головы надеждам: Хуана думала о Филиппе, а Филипп – о престоле.

Во дворце вовсю готовились к отъезду, когда Филипп получил неожиданное приглашение от Генриха VII, короля английского. Генрих приглашал того встретиться в Кале, французском городе, что у пролива Па-де-Кале. Король Англии заверил в письме, что «дело не терпит отлагательств», и вскоре слуги стали снаряжать два экипажа: один в Кале, а другой в Кастилию.

Было решено, что Филипп выедет этим же вечером, а Хуана останется в Принзенхофе до конца следующей недели, поскольку выглядела она бледной и болезненной, и герцог не на шутку беспокоился о её здоровье. Но дворцовый доктор заверил, что с будущей королевой всё в порядке, не считая сильного переутомления. Видимо, последние новости, полные горьких и радостных переживаний, сделали её особенно чувствительной.

Филипп обещал Хуане встретить её по дороге в Кастилию, чтобы вместе отправиться к королевскому двору. Герцогиня же просила о ней не беспокоиться и впервые за долгое время с лёгким сердцем отпускала от себя мужа, который, казалось, больше неё был опечален их предстоящей разлукой.

Филипп снова не пришёл. Хуана спустилась в обеденный зал, в котором уже находились её отец Фердинанд II Арагонский и мать Изабелла I Кастильская. Отец, завидев дочь, радостно улыбнулся. Мать, окинув беглым взглядом комнату, спросила:

– Филипп снова не пришёл? – и тут же добавила: – Конечно, кто бы сомневался!

– Изабелла, – с укором посмотрел на неё Фердинанд.

Хуана глубоко и горько вздохнула.

Королевская семья ела молча, пока слуги не сменили основные блюда десертом.

– На твою коронацию будущий король соизволит явиться? – нарушив тишину, холодно спросила Изабелла.

– Да, мама, – Хуана не смогла поднять на мать глаз, которые были полны слёз: то ли от обидных вопросов, то ли от собственного бессилия.

– Оставь её в покое! – громко сказал Фердинанд.

Изабелла с немалым удивлением посмотрела на него, бросила столовые приборы в тарелку и, не дожидаясь десерта, встала.

Фердинанд тут же пожалел о своих словах. Он любил Изабеллу, и такое резкое и грубое замечание сделал ей, должно быть, впервые. По крайней мере, Хуана впервые слышала, как он повысил голос на мать.

– Прости, милая, – Фердинанд нежно накрыл своей ладонью руку дочери. Он очень хотел сказать ей что-то ещё. Но слова не шли, и он лишь с жалостью посмотрел на дочь, встал из-за стола и медленно направился к выходу.

Хуана осталась одна. Принесли десерт, который так и остался нетронутым.

Всё рушилось. Всё снова шло не так. Мать ненавидела Филиппа за его недостойное поведение. В Кастилии его видели в каждой таверне. Уходил он оттуда под утро пьяный, а потом заявлялся во дворец и сидел под закрытыми дверьми собственной спальни.

– Это моя спальня, дорогуша, – говорил он, допивая ром из бутылки, которую принёс с собой, – открой сейчас же эту чёртову дверь!

Но Хуана не открывала и лишь отчаянно плакала, сидя одна в тёмной холодной комнате.

Так повторялось каждую ночь. Утром Филипп спал, а днём заявлялся к жене, словно побитая собака, стыдливо смотря в пол.

– Мне так тяжело, – говорил Филипп, – я устал, разве ты не видишь, как сильно я устал? Вспомни, как счастливы мы были в своём дворце в Бургундии! Твоя мать сводит меня с ума. Она изводит меня, она ненавидит меня. Недалёк тот день, когда она подсыплет мне яда в еду! Я не намерен больше терпеть эти унижения. После коронации мы возвращаемся в Бургундию. Выбирай: либо я, либо твоя мать.

С этими словами он выходил из комнаты, оставляя жену наедине с тяжёлыми мыслями.

Так повторялось изо дня в день: мать и зять вели необъявленную войну, в которой Фердинанд занял нейтральную позицию, лишь взглядом сочувствуя дочери и мысленно подсчитывая дни до её коронации – ожидая, что после коронации это безумие кончится.

Король Фердинанд и его дочь сидели в высоких креслах у камина. Фердинанд читал вслух:

– …Жизнь моя! Будет счастливой любовь наша, так ты сказала,

Будем друг другу верны и не узнаем разлук!

Боги великие! Сделайте так, чтоб она не солгала!

– Чтоб она не солгала, – повторила Хуана. – Как прав был Катулл, написав это.

Отец закрыл книгу и откинулся на спинку кресла. Какое-то время они молчали, наблюдая за тлеющим огнём в камине.

Потом Фердинанд сказал:

– Когда мне нужно говорить перед толпой, пусть даже это и разъярённая толпа, у меня нет страха. Когда послы жаждут ответов, а военачальники требуют незамедлительных приказов, я всегда знаю, что предпринять. Но когда ты, Хуана, нуждаешься в моём совете, мне страшно и я растерян. Я не знаю, что делать. Когда мы не знаем, как поступить, говорим: «Следуй своему сердцу, оно не обманет». Но правда в том, что в самые трудные минуты жизни сердце так сильно болит, что оно не в силах говорить. С нами говорит наша боль, а это страшный советчик. Вот и сейчас моя боль говорит мне, чтобы я просил тебя остаться, потому что разлука с тобой делает меня слабым и немощным. Хотя я знаю, что ты больше не принадлежишь родителям: ты принадлежишь своей собственной семье. Поэтому заботься о своём доме, а мы с матерью будем заботиться о своём. Прислушивайся к советам матери, но не всегда следуй им, иначе твоя жизнь станет отражением жизни матери.

– Правильно ли я тебя поняла, отец: мне следует вернуться в Бургундию?

– Да, – кивнул Фердинанд. – Муж и дети требуют твоего внимания. И чем раньше ты вернёшься, тем спокойнее будет тебе самой. Ведь Изабелла следит за каждым шагом Филиппа, и это ничем хорошим не кончится.

– Но мать хочет, чтобы я дожидалась коронации здесь, в Кастилии…

– Ты же знаешь, что коронация не раньше, чем через год. Траур по Мигелю не будет отменён.