Можете плакать, можете смеяться: У меня есть конь, который ночью поет. Мелодии у песни нет. Слов у песни нет. Даже самого коня нет. А все-таки тому лучше живется, У кого есть конь, который ночью поет. (Ояр Вациетис)

Мой-то конь поет и днем, и ночью. Его песни я воспринимаю в виде боли около сердца, немного правее. И всегдашним там сквознячком (может, у меня душа — как раз в том месте и находится?) Понимаешь, иногда вздрагиваю и оглядываюсь: так явственно слышу твой голос. Что — голос? — я вдруг рядом почувствую твое дыхание, чуть подниму руку — дотронуться — опущу тут же, не прикоснувшись, а ладонь ощущает — понимаешь, все равно ощущает прикосновение. Ну что мне — перекреститься, что ли, в эти секунды? Так это очень часто бывает. Все время подряд креститься, что ли?

По этому поводу я поднимаю бунт на корабле, я вырываюсь на палубу, лезу на мачту и поднимаю черный флаг! А на нем с одной стороны написано: «Люблю Егора», а с другой — то же самое. Я немного там еще посижу, покричу, отведу душу, ладно? Мне — в море — всегда вспоминается — детское, асеевское:

Не верю ни тленью, ни старости, Ни воплю, ни стону, ни тлену! Вон ветер запутался в парусе, вон — волны закутались в пену! А мы — на волне покачаемся, посмотрим: что будет, что станет. Ведь мы никогда не кончаемся, мы — воль напряженных блистанье. А если минутною робостью скуют нас сердца с берегами — вскипим! И над синею пропастью Запляшем сухими ногами.

Сейчас для выкрикивания с мачты я бы что-нибудь получше могла подобрать, но я же говорю: вспоминается то, что с детсада было в душе, тебя ждало- дожидалось.

Зачем ты мне нужен? Чтобы любить тебя. Чтобы уважать тебя, гордиться тобой, восхищаться, чтобы ликовать, чувствовать себя счастливой: есть ты! Чтобы удивляться: почему я — живу, как это — без тебя — и живу? Чтобы зависеть от тебя, чтобы служить тебе, подчиняться тебе. Жаждать быть чем-то тебе полезной, мечтать что-то для тебя сделать.

Знаешь, я последнее время живу, ощущая себя в каком-то море благодарности по отношению к тебе. Наверное, если бы я была с тобой — рядом — не день, не три дня — дольше — десять, месяц — я не смогла бы, не выжила бы: нельзя представить, что это — можно в себе носить — и не взорваться.

Лучше бы подружился ты со мною, а то я с тобой — дружу, а ты этого и не знаешь. Читал ли ты какую-то книжонку про двух английских собак и кота, как их бросил хозяин и уехал, а они прошли чуть ли не всю страну, чтобы вернуться к нему?

Стыдно за свою любовь: почему-то в последнее время на первое место высунулось, отодвинув начало духовное, интеллектуальное, совсем иное — чтото очень древнее, мохнатое, лохматое, первобытное. Свою любовь я ощущаю физически, постоянно в груди «качельное» чувство. Когда качели — вверх. Или — когда насосом воздух выкачали — вниз. Люблю тебя и рвусь к тебе не только сознанием, тягу испытывает каждая моя клеточка. Иногда, ты-то это пойми, ужасно хочется быть просто слабой женщиной. Такой парадокс: вроде бы потянулась слабая к тебе, сильному, а вышло — все не так, не вернулась к своей естественной — рядом с силой-то! — слабости, а приходится — наоборот: все держишь да держишь себя в руках. А если бы не в своих держать, а в твои руки отдаться!

Иногда к тебе прилетаю. Захожу ночью, сажусь на пол около тебя и смотрю. Иногда рукой по щеке проведу. Губами головы коснусь. Иногда — наглею совсем: беру твою руку, трусь об нее лицом. Все умираю от любви к тебе — да никак не умру.

…Этакий у меня нездоровый интерес к мужчинам, которым, как тебе, под пятьдесят. В общественном транспорте — всматриваюсь так изучающе: а что это за народ, как он себя чувствует, как живется ему? Вот у этого тоже два уха и нос — посередине лица. Как у тебя. Но никто так его не любит, как я тебя.

Знаешь, что бы ты ни говорил, все это как-то — мимо, ты меня вызываешь к себе, а я слов не слышу, только вижу, что это ты, слышу тебя, не слушая, беру твои «указивки», вижу твой почерк, прижимаю наедине эти листочки к лицу, утыкаюсь в них, как в твою руку, целую. Знаешь, Егор, когда ты рядом у меня работает только одна сигнальная система, а вторая отключается полностью. Какой там разум, какое понимание — только люблю, только ощущаю, что ты — это условие моего существования, среда, смысл и т. д., и т. п.

Ужасно на меня погода действует, даже стыдно говорить об этом: прямо никакой самостоятельности. В очень плохую погоду я могу радоваться: кто- то из великих характеризовал бабу-ягу — «Просто прелесть, что за гадость!» Несколько дней — тучами все затянуло, небо — одни тучи, и так низко, и так это тяжело — небо, облокотившееся на крыши. «Прелесть, что за гадость». Плюсовая температура — и мелкий снег. Бывает — простуда, ОРЗ, бронхит. Дома — температура, кашель, голова кружится, встать — невозможно. Идешь на работу (досадно — пропустить, мне каждый день — очень жалко потерять), а там вдруг увидишь тебя и «расхаживаешься», возрождаешься. Я тогда шибко эмоционально работаю, такая манера: выжать из себя все силы в твоем присутствии. Тут как-то пришло на ум слово: «яростно» работаю, и болезни нет, как не было.