«Я берегу церковь как зеницу ока, — говорит госпожа Хольмберг. — Я забочусь о ней, как если бы это было мое собственное дитя». И она рассказывает о том, как церковь стояла пустой и заброшенной после того как революционные бури пронеслись над страной. Просто чудо, что она осталась неповрежденной. Иногда какой-нибудь ищущий себе помещение клуб поглядывает на церковь и обращается с этим к госпоже Хольмберг. Но она обязательно отсылает интересующихся в шведское консульство, хорошо зная, что руководителям русских обществ не так просто явиться с подобной просьбой в иностранную дипломатическую миссию.

«И вот по-прежнему стоит моя маленькая церковь в ожидании, что ее будут использовать по прямому назначению», — заключает госпожа Хольмерг.

Мы поинтересовались, на какие средства живет госпожа Хольмберг, и узнали, что, невзирая на свой преклонный возраст, она работает уборщицей. Она каждое утро производит уборку в двух больших консульствах. Но в России мало добыть денег на еду, надо еще постоять в очереди, порой несколько часов, перед какой-нибудь продовольственной лавкой, чтобы получить свой маленький паек еды. И случается, что даже отстояв в очереди 5–6 часов, уходишь домой с пустыми руками: когда войдешь в лавку, продукты уже кончились… Госпожа Хольмберг говорит, что она с самого начала записывала, сколько времени отстояла каждый день в очереди. Посчитав по записям за десять лет, определила, что это заняло не менее четырех лет, двух месяцев и десяти дней.

«Но часто бывает интересно, узнаешь столь много нового, что вовсе нет необходимости читать газеты… Как ни странно, но в этих очередях у людей довольно хорошее настроение. И несмотря на все переживаемые мною трудности, я не хочу уезжать отсюда, покуда могу сохранять в покое мою церковь», — говорит верный страж маленького кусочка Швеции, оставшегося в большой Советской России.

Репортаж в журнале «Хюсмудерн». 1933 г.

В январе 1936 г. Юн Тунельд уехал в Швецию навсегда. Он поселился в Лунде, где жил его брат Эббе. После отъезда Тунельда события развивались быстро. В феврале приходу было велено в срок до 7 марта сообщить, намерен ли он ремонтировать церковь, иначе власти ее конфискуют. Работы охватывали ремонт крыши, водосточных труб, оконной жести и фасада, вставку оконных стекол, внутреннюю покраску, оштукатуривание потолка и стен, ремонт каминов и изразцовых печей, покраску дверей, ремонт пола, реставрацию гипсового орнамента и органа, а также замену электросети для перехода с постоянного тока на переменный.

Смета расходов достигала 10000 крон, и было ясно, что если не удастся поменять деньги на черной бирже («…а я полагаю, — пишет консул в Ленинграде Иттерберг, — что нам следует отказаться от подобного намерения»), то выйдет в четыре раза дороже. К тому же приходу необходимо было уплатить 3000 крон налога на недвижимость. По мнению консула, на доходы не стоило рассчитывать, поскольку ситуация в стране «в ближайшие несколько лет не сложится таким образом, что в Ленинграде поселится много шведскоязычных людей».

Положение было безнадежным, и 13 марта 1936 г. Тунельд и Эйдем решили «отдать церковь». В официальном письме главе «Культотдела» Тунельд сообщил, что предоставленные в распоряжение прихода средства отозваны обратно, так как советская сторона отказывается гарантировать, что церковь будет использоваться для богослужений. В связи с этим, пишет Тунельд, «меня шведская сторона освободила от всех обязательств и обещаний по сохранению церкви, и мне в таком случае остается лишь исполнить прискорбный долг — передать здание церкви советским властям, о каковом решении я и имею честь настоящим уведомить Вас». Эти слова положили конец 230-летнему пребыванию шведского прихода в Петербурге.

В заключение Тунельд подчеркивает, что в Швеции по-прежнему надеются, что наступит время, «когда шведы, как и в прошлые времена, снова будут иметь возможность в связи с развитием коммерческих отношений действовать в Ленинграде и будут испытывать потребность в шведской церкви». Церковный совет весьма желал бы, чтобы здание, «так как оно теперь будет служить мирским целям, насколько это возможно, сохранило свой архитектурный облик, с тем чтобы оно без большой перестройки снова могло использоваться как церковь». Поэтому, пишет Тунельд, его не надо переделывать под жилой дом, а лучше под библиотеку с читальным залом, магазин, театр либо кинотеатр. Полностью осознавая, с кем имеет дело, он добавляет: «Это, разумеется, лишь пожелание, и Вы, конечно, вольны принимать его во внимание или нет». Церковь переоборудовали под гимнастический зал.

6 июня 1936 г. доверенное лицо Тунельда секретарь консульства Ёта Бергстрём передала Ленинградскому совету церковное серебро и ключи от храма. В ответ она получила два заалтарных образа и три доски, отлитые в память о визитах шведских королевских особ. Власти не потребовали вернуть архив прихода, хранимый Тунельдом в консульстве.

Спустя год после передачи церкви советским властям в приходской книге была зарегистрирована последняя смерть: 28 октября 1937 г. умерла от кровоизлияния в мозг родившаяся в Петербурге 86-летняя Тереса Шарлотта Брюсе. Ее отпел немецкий пастор Рейнхардт, и она была погребена в лютеранской части Смоленского кладбища.

Юн Тунельд, сфотографированный в Ленинграде в 1934 г. дочерью Маргаретой. Архив Эмиля Улуфссона

Следующая глава истории Св. Екатерины посвящена борьбе Юна Тунельда за перевоз приходского архива в Швецию.

Его материалы, предусмотрительно пишет Тунельд в докладе шведскому Министерству иностранных дел, очень важны для последующих поколений и для исследователей. В них содержатся настолько ценные сведения «относительно как условий жизни в России в прежние времена, так и особенно в период до и после революции, что мне причинит страшную боль, если эти собрания документов сочтут необходимым сжечь».

Консул Иттерберг тоже полагал, что не в шведских интересах отдавать архив, но надо информировать власти о планах его переправки в Швецию. По мнению консула, если советские власти в приемлемый срок не займут определенной позиции по этому вопросу, то «можно будет расценить их пассивность как молчаливое согласие».

Вопрос обрел актуальность вопроса весной 1938 г., когда закрылось генеральное консульство в Ленинграде, в котором хранился архив. Неизвестно, делали ли шведы вообще на сей счет запрос у советских властей, но в начале мая 1938 г. архив был уже в Стокгольме. На первых порах он хранился в МИДе «в ожидании надежных гарантий, что факт вывоза архива… не просочится в прессу, что могло бы повлечь за собой нежелательные последствия». Спустя некоторое время архив из МИДа перевезли в Государственный архив Швеции, где он был описан в 1951 г.

Переехав в 1936 г. в Лунд, Юн Тунельд устроился работать секретарем в словарном комитете Шведской академии, возглавляемом его братом Эббе. Учитывая прошлую деятельность Юна Тунельда, эта должность может показаться странной, но она была вполне логичной. Работа над словарем шведского языка в начале двадцатых годов шла медленно и была под угрозой закрытия. Она велась нерационально, и словарь распухал в объеме, грозя выйти из-под всякого контроля. Академия обратилась к правительству, которое через социал-демократа и языковеда Эрнста Вигфорса пообещало проекту неограниченную помощь. То обстоятельство, что этим вопросом занялся именно Вигфорс, не было случайным: в 1913 г. он защитил диссертацию по диалектологии шведского языка, посвятив ее своему товарищу по аспирантуре Эббе Тунельду. После того как Академия получила право пользоваться доходами от официальной государственной газеты, финансовая проблема была решена. Но работу над созданием словаря следовало сделать более рациональной, и именно здесь внес свой вклад Юн Тунельд.