Революционные события 1917 г. описаны в бесчисленных мемуарах и исторических трудах, но редко с такими драматическими подробностями, как в помещенных ниже письмах, непосредственно рассказывающих о судьбах шведов в революционной России.

Одной из ведущих личностей в шведской колонии Петербурга был первый председатель «Шведского общества» Альбин Херлитц. Он был сыном земледельца, окончил в Стокгольме гимназию и в 1890 г. начал работать в конторе медного и оловянного рудника в Питкяранта на Ладоге. В 1896 г. он основал собственную фирму, которая в 1914 г. под названием «а/о Херлитц» присоединилась к «The Swedish Trading Company» («Шведской торговой компании»).

Во время войны семья жила в Стокгольме, между тем как сам Альбин Херлитц оставался в Петрограде, занимаясь делами. Написанные им в 1914–1918 гг. письма к жене с редкостной детальностью отражают некоторые из наиболее драматических происшествий столетия — мировой войны и двух русских революций. Последнее письмо написано в октябре 1918 г., за два месяца до того, как Швеция разорвала дипломатические отношения с большевистским режимом. Херлитц еще какое-то время оставался в Петрограде, а потом через Варшаву уехал в Стокгольм, где и скончался в 1920 г.

5/18 марта 1917 г.

Надеюсь, дошли мои телеграммы, в которых я сообщаю, что благополучно пережил эти по-настоящему опасные дни?

Происшедшие события не поддаются описанию, и поэтому прилагаю газету, поскольку вам наверняка интересно, как все было. В прошлый понедельник я в 6 часов собирался уходить из конторы, но вокруг Полицейского моста шла стрельба, так что, улучив момент, когда град пуль затих, я сумел прошмыгнуть на заднюю улицу к «Медведю» (дом рядом с конторой со стороны Мойки) и через подвал поднялся в отель, где живут Карлссон с еще двумя шведами, и благодаря тому, что в отеле и ресторане меня знают, мне разрешили остаться и прожить там целую неделю, поскольку ходить вечерами домой на Васильевский остров было смертельно опасно.

Альбин Херлитц на рисунке Эрика Васстрёма

Мне никогда не забыть ружейной, пулеметной и пушечной канонады, грохотавшей в ночь с понедельника на вторник.

Однако все это было превосходно организовано и произошло необыкновенно быстро, и с трудом верится, что Россия действительно живет теперь свободно — без жандармов, полиции и тайной полиции; они упразднены народом, а учащаяся молодежь организует милицию. Надеюсь, для России и ее угнетенного народа все пойдет по предначертанному пути!..

Представь, как здесь теперь все выглядит: никаких городовых и полицейских чинов, все военные ходят с красными розетками, над Зимним дворцом и над всеми государственными учреждениями, а также над крепостью развеваются красные флаги, и все министры и т. п. сидят под арестом. Однако соблюдается удивительный порядок, не слышно ни о каких грабежах частных жилищ, как это было в 1905 г.; солдаты вне службы не обязаны отдавать офицерам честь, и пр. — совершенно как после Французской революции. По сей день, насколько известно, ни один швед не пострадал физически.

17/30 марта 1917 г.

Внешне здесь все обстоит хорошо, надо только успокоить рабочих и умерить их требования, а также требования девушек и женщин, поскольку они тоже теперь обрели полную свободу.

Какие только грязные дела старого режима не выходят наружу.

18/31 июля 1917 г.

Шведский клуб закрыт на частичный ремонт и оклейку обоями, но скоро там все будет готово. Как я уже сообщал, весной я уступил Хейльборну пост председателя Общества и, следовательно, не должен принимать никаких решений. Новое правление намерено возобновить питание — если удастся раздобыть достаточно продовольствия.

А пока я здесь устроил так, что со своими сослуживцами (всего 12 человек) завтракаем в конторе. Дело в том, что наши дамы (их шесть) попросили бесплатные завтраки в контору, дабы не тратить времени на ходьбу домой, и к тому же продукты такие дорогие, и пр….

Общая же обстановка здесь более благоприятная, нежели при моем отъезде на летний отпуск в Швецию, так как солдатам пришлось вернуться к службе вместо того чтобы шляться без дела, и дисциплина, кажется, постепенно восстанавливается.

31 окт./13 нояб. 1917 г.

Поскольку наши финны долго не отправляли курьерскую почту, я смог лишь послать одну телеграмму с сообщением, что в эти тревожные времена со мной ничего не случилось. Как только стало неспокойно… я переехал в отель «Медведь» и теперь уже неделю живу там с шведским инженером Бергстрёмом (там же живут Ёста и Эмиль Нобели и еще пять-шесть шведов). Таким образом, я нахожусь рядом с конторой и имею возможность питаться. Ни один швед, насколько это на сегодняшний день известно, не пострадал, и мы, разумеется, соблюдаем всевозможную осторожность и с наступлением темноты не выходим из дома. Вам не стоит слишком беспокоиться, ведь газеты, вероятно, подают события в преувеличенном виде, даже если положение… действительно серьезное и пролилось много безвинной крови… В худшем случае мы уедем в Финляндию или, возможно, на Урал.

8/21 нояб. 1917 г.

Я по-прежнему живу в «Медведе», и мне там спокойнее среди людей и с возможностью питаться, быть со светом и в тепле. Вообще же ни со мной, ни с другими шведами ничего не произошло, и мы надеемся, что наконец-то весь этот хаос закончится…

Как тебе известно, мы сейчас переходим в русскую компанию, сколь бы малоприятно это в настоящее время ни было, однако в противном случае мы рискуем отдавать едва ли не всю прибыль — частью в виде военного налога для Швеции… частью в виде принудительного налога здесь, который, как предполагается, достигнет 80 % от прибыли.

20 июня 1918 г.

Пока я остаюсь на квартире, ем ланч в клубе (600 рублей в месяц только за завтраки), так как обед предоставлять не могут; такой обед стоит в «Константе» 50–60 рублей. Хорошенькие времена!

Обстановка здесь ужасная: по сравнению с прежними временами стоит мертвая тишина, и все бездействует; хорошо только одним матросам, поскольку весь флот заполняет Неву ниже Николаевского моста.

1 июля 1918 г.

Вчера обедал в «Эрнесте» на Каменноостровском проспекте. Два блюда, бутылка пива и кофе —85 рублей!! Здесь мертвящая тишина, народ ничего не понимает, но на улицах все же спокойно.

В магазине совершенное затишье, поскольку любые покупки и продажи сопряжены с бесчисленными осложнениями, пока у власти теперешние правители.

11 июля 1918 г.

Тебе не следует за меня тревожиться, ибо на улицах здесь совершенно спокойно и днем, и ночью, а что до холеры, то я соблюдаю всяческую осторожность и даже моюсь в кипяченой воде.

16 июля 1918 г.

Поскольку мы теперь уволили часть персонала, мне снова пришлось заняться печатанием на машинке, а потому сие изящное произведение…

Здесь страшно плохо с хлебом, и я буду иметь право получать в день лишь 1/16 фунта… (так в оригинале. — Примеч. ред.)

К сожалению, в нашем клубе есть случай заболевания холерой — одна девушка, несмотря на то, что у нее не все было в порядке с желудком, выпила сырой воды или съела что-то сырое и, подхватив холеру, скончалась; ухаживая за нею, легкой формой этого недуга заболела и наша заведующая, так что клуб на некоторое время пришлось закрыть.

18 июля 1918 г.

Ты, должно быть, удивляешься, почему я пишу так часто? А между тем я сделал интересную покупку и намерен тебе о ней рассказать.

За время моего отсутствия здесь (Херлитц был в Швеции. — Б. Я.) открылось по крайней мере два десятка магазинчиков, в которых прежние богатые выставляют на продажу множество превосходных произведений искусства, мебели, картин, ковров и т. д. Цены, разумеется, весьма высокие, но я в послеобеденное время развлекался, гуляя и разглядывая все это. В надежде, что дела постепенно опять наладятся, я по случаю купил персидский ковер…