— Человекообразная, — добавил я.
…И вот — лето уже позади, беззаботная свободная пора. Снова парта, снова каждые сорок пять минут звонок, снова: «Кто не выполнил домашнее задание, поднимите руку!», «Иди к доске», «Выйди из класса!». Обычная жизнь бывшего пятого, ныне шестого «Б».
Я сижу на своём обычном месте у окна, смотрю, как носится по двору наш Собакевич и думаю…
Я думаю о Кнышах, — говорят, они продают свою новую хату и уезжают куда-то на Харьковщину. Заговорила в них совесть после суда. Стыдно односельчанам в глаза смотреть. Может, там, на Харьковщине, и людьми станут.
Вон Бурмило даже и пить бросил, и браконьерский инвентарь свой поломал и повыкидывал.
И еще я думаю(не впервые уже): «Почему всё-таки Кукурузо высадился на тот остров, что рядом с Высоким? Случайно? Стечение обстоятельств? Или, может, специально?».
Я уже спрашивал его.
Молчит.
Лишь улыбается…
Вдруг мысли мои прервал голос Галины Сидоровны:
— Рень, к доске!
И я чувствую, как мой правый локоть подскакивает вверх — это встаёт, поднимая крышку парты, мой сосед. Мой сосед и друг Ява (бывший Кукурузо). Разумеется, он таки сдал переэкзаменовку (а что же вы думаете!) и тоже перешел в шестой класс.
О, это были очень напряженные дни — после суда.
Сначала я только ходил под окнами у Реней и на всех цыкал. На Собакевича: «Цыц!» — не гавкай.
На корову Контрибуцию: «Цыц!» — не мычи.
На пестрого петуха: «Цыц!» — не кукарекай.
Следил, чтобы никто не помешал готовиться моему другу.
А потом я убедил его, что готовиться лучше вдвоём, что мне это тоже необходимо, я ничего не знаю. Сначала он упирался:
— Не надо мне твоих жертв!
Но я сказал:
— Да ты что — хочешь быть лучше меня? Хочешь все знать, а я, выходит, оставайся дураком неграмотным? Это нечестно, не по-товарищески!
И он вынужден был согласиться.
Весь август мы готовились вдвоём. Не скажу, что это было очень интересно, интереснее, например, чем играть в футбол или ловить рыбу… Но кто сказал, что для друга делать нужно то, что интересно?
На переэкзаменовку я пошел тоже вместе с Явою. И диктант мы писали вдвоём.
Галина Сидоровна сразу поняла, почему я пришел, и сказала:
— Садись тоже пиши, тебе это полезно.
И вы знаете, я написал хуже, чем Ява. Он сделал только две ошибки, а я три. Не зря он, чертяка, брал с собой «Грамматику» на необитаемый остров.
И вот теперь он стоит у доски и уверено пишет упражнение. И ни разу не ошибся.
К слову, я знаю, что в книге «Робинзон Крузо» лежит у него бумажка с одним адресом.
Вряд ли кто-то бы стал беречь адрес просто так, не думая им воспользоваться.
Выходит, грамматика моему другу еще и, так сказать, особенно нужна. Отличнице безграмотное письмо не напишешь. Лучше сразу в колодец вниз головой.
— Молодец, Рень, садись! — говорит Галина Сидоровна.
И мой дружок, разомлев от гордости, медленно идет на место.
Сев за парту, Ява несколько минут молчит — пока не улеглись чувства, вызванные похвалой учительницы. Потом наклоняется ко мне и шепчет:
— Ну что — попробуем?
— Давай, — говорю я.
Мы нагибаемся и засовываем головы под парту. Ява вынимает из-за пазухи плоскую жестяную коробочку из-под конфет, из которой торчат разные винтики, шпунтики и проволочки. Это изобретенный нами механическое приспособление для расстёгивания пуговиц. Официального названия он еще не имеет и называется пока что условно «штукакенция» (не «штука» и не «штукенция», а именно «штукакенция», потому что каждое изобретение обязательно должно иметь своё название). Действует «штукакенция» очень просто: прикладываешь к пуговице, нажимаешь на кнопку — и готово. Только сначала надо, конечно, завести пружину. И вот Ява берет и начинает заводить.
Конечно, это вам еще не на транзисторах, не на полупроводниках, но…
— Кррекк!.. — неожиданно звонко на весь класс клацает пружина и, выскочив из коробки, бьёт снизу Карафольку, который сидит перед нами.
Карафолька вскрикивает.
— У, растяпа! — шиплю я на Яву.
Но поздно! Будто гром с ясного неба, раздается над нами гневный голос Галины Сидоровны:
— Завгородний и Рень, выйдите из класса!
Красные как маки, вылезаем мы из-за парты и друг за другом семеним к дверям.
Учебный год начался…
