Но это еще не все! Казалось бы, у нас цель достигнута – основные средства в России находятся в частных руках, и по количеству долларовых миллионеров и миллиардеров мы опять впереди планеты всей, но производство как провалилось с началом приватизации, так и до сих пор не может выйти на прежний уровень (поднимается, но очень уж робко). И что-то не спешат новоявленные нувориши вкладывать свои капиталы в развитие российского производства – все больше за рубеж: в дворцы, в яхты, в стадионы.

А все почему? Да потому, что все решения по реформированию экономики принимались молодыми финансистами, слепо верящими в могущество монетарных отношений. Они считали, что стоит только создать частных собственников, как сфера производства немедленно начнет поступательное развитие. Однако отсутствие управленческого опыта сильно их подвело, а от этого пострадало и все наше общество.

Однажды мне довелось быть свидетелем случая, который очень точно характеризует специфику механизма принимаемых решений. Я случайно в начале постсоветского периода (все более достойные должностные лица нашего ведомства в тот момент оказались заняты другими делами) попал на совещание, которое проходило в правительстве на Старой площади по вопросу приватизации электротехнической промышленности. Совещание проводил Гайдар в большом кабинете, ранее принадлежавшем, по слухам, самому Горбачеву. В кабинет набилось человек 40 внешне молодых (точнее, даже юных), очень энергичных людей, большинство из которых с подкупающей непосредственностью обращались друг к другу на "ты" и по имени: Егор! Андрей! Яша!…

Открыл совещание Гайдар. Он предупредил, что времени нет, нужно его экономить и всем быть предельно краткими, и предоставил слово докладчику.

Докладчик (фамилию его и всех остальных «активистов» совещания я уже не смогу вспомнить) пытался рассказать общее положение в отрасли, как подготовлена приватизация, каковы ее перспективы. Сразу стало ясно, что докладчик вопросом не владеет: он путается в названиях предприятий, в их специализации, в месте их нахождения. Мы сидели рядом с первым заместителем министра электротехнической промышленности Анатолием Васильевичем Гловацким, и тот «под сурдинку» возмущался: «Ну могли же заранее попросить материалы, я бы дал все необходимое, а теперь – противно слушать.».

Тем не менее «доклад» был завершен, предлагаемые меры доведены до собравшихся. Гайдар начал было уже соглашаться с ними и готов был утвердить проект решения, как неожиданно кто-то попросил слова и начал делать по основному докладу принципиальные замечания. Гайдар задумался:

- Да, здесь мы не все учли. Надо, очевидно, согласиться с Николаем, он молодец, правильно заметил! – и начал говорить в поддержку тезисов оппонента.

Затем попросил слова еще один желающий и начал предлагать новые решения, отличающиеся от первых двух. И опять Гайдару пришлось на ходу менять решение, а когда слово попросил Гловацкий и доложил свои предложения, ведущий стал в тупик. Закончилось все поручением проанализировать все поступившие предложения и подготовить согласованное решение.

В принципе, на совещании решено было правильно (дополнительно рассмотреть и обосновать), но, как потом рассказывал Гловацкий, никто его не приглашал для подготовки согласованного решения, а в жизни затем все происходило по сценарию, первоначально предложенному докладчиком.

Как в этом случае не вспомнить горькие, но справедливые слова нашего приснопамятного премьера Черномырдина, прозвучавшие с экрана: «Понаставили кругом завлабов, и ждем от них чего-то путного…».

Жаль только, что история не имеет сослагательного наклонения, и жизнь нельзя открутить назад, как кинопленку. Остается лишь констатировать факты и делать выводы, чтобы в будущем не совершать подобных ошибок. А резюмировать произошедшее можно следующим образом: «Крафтверкюнион» не постеснялся взять на вооружение госплановские принципы и методику управления отраслью и добился процветания, а мы неожиданно стали считать эти принципы главным тормозом в экономическом и социальном развитии нашего общества. Обидно, но делать нечего!

* * *

А прощальный вечер с нашими гостями из «Крафтверкюниона» закончился не совсем обычно.

Банкетное помещение ресторана в этот день, как я уже отметил, было занято, и нам пришлось довольствоваться общим залом. За столиком рядом с нами сидели 8 красивых, как на подбор, воронежских девчат (отмечали день рождения подруги). Президент увидел, что в зале танцуют, и спросил, можно ли и ему тряхнуть стариной. Я легкомысленно проявил либерализм: «Почему бы и нет? – У нас свобода!», и гости «запали»: их нельзя было оторвать от наших соседок – танцевали, вместе выпивали, скоро дошли до брудершафта. Нужно было уже собираться в дорогу, как «фон» вдруг заявил, что ему нужно на день-другой задержаться в Воронеже (вроде бы его приглашают остаться). Это было бы смешно, но это если смотреть с одной стороны, а с другой… Как это можно было – «задержаться»? Назревал скандал.

Несколько слов о составе моих гостей: старший - президент фирмы (он и по возрасту был старший, лет 55-60), участник войны, родом из Восточной Пруссии, немного разговаривал по-русски. Его молодой коллега (лет под 30), помощник по службе, сразу горячо поддержал намерение шефа задержаться в Воронеже. Да и девчатам были совсем не интересны отечественные кавалеры – то ли дело иностранцы – отличная развлекуха!

Два других гостя были нашими, советскими: Володя, конструктор Подольского завода, и Николай, профессиональный переводчик (и по-моему, не только), к идее продолжить танцы отнеслись отрицательно. На мой вопрос о том, что будем делать, Володя ответил, что очень устал и хочет домой, а немногословный Николай глубокомысленно произнес: «Никто этого не одобрит».

Пришлось применять запрещенные приемы: я сказал девчатам, что, если они не хотят провести ночь в милиции за связь с иностранцами, то нужно немедленно заканчивать «карнавал», а не тащить немцев к себе в гости. Те сразу сообразили, что к чему, обернули свои приглашения шуткой и распрощались с новыми друзьями. Разочарования немцев я описать не смогу (боюсь, у меня не хватит красок). Я был рад, что все заканчивается благополучно, так как к этому времени мне привезли долгожданные билеты в вагон СВ. Яков Дмитриевич Кузнецов, замзавотделом промышленности обкома, лишь в 20 часов дал разрешение продать нам заветные четыре места, ежедневно резервируемые до этого времени для первых лиц области.

Но надобно ж было беде случиться, чтобы примерно за час до отхода поезда из ЦК поступил звонок Воротникову (первому секретарю обкома): «Прибыть завтра в Москву вместе с председателем облисполкома Косоплеткиным». Кузнецову пришлось отобрать у кого-то два билета СВ, и он кое-как выкрутился, но разместил начальство не в «вип-купе», а в обычном двухместном («випы» находились в центре вагона, размерами были побольше остальных, и в них имелся персональный туалет).

Я, естественно, не знал последних событий и удивился, когда, подойдя к своему вагону, увидел на перроне все высшее руководство области в полном составе. Мы постарались не привлекать к себе особого внимания и тихо прошмыгнули на свои места. Володя поинтересовался, что находится в настенном шкафчике и обнаружил там комплект посуды и пачку печенья. Реакция его была быстрой: он расставил на столике рюмки, распечатал печенье и достал из внутреннего кармана пиджака стеклянную фляжку, как оказалось, с медицинским спиртом (он объяснил, что всегда держит у себя в таком виде «НЗ»). Выпили с трудом (теплый спирт, целый день за пазухой, после обильного ужина…), зажевали печеньем, попрощались, и я уехал домой, облегченно вздохнув.

Но мои злоключения на этом не закончились. Через несколько дней зовет к себе Кузнецов:

- Вернулся из Москвы Виталий Иванович и устроил мне взбучку: «Ты кого поселил в вип-купе? Каких-то свиней! Напились! В купе ведь есть свой туалет, так они не разобрались, оккупировали оба общих, создали очередь и изгадили там все до неузнаваемости. Нужно разобраться, кто их напоил до такого скотского состояния, и научить, как впредь себя вести. И больше никогда не отдавай вип-купе иностранцам». А теперь давай, объяснись.