А разговор этот оказался роковым: примерно через 4 месяца, находясь на работе, я вышел из кабинета, чтобы сходить в какой-то цех. Только успел немного отойти от заводоуправления, догоняет меня Шура, секретарь: «Звонили с Вашей родины, из Георгиевска. У Вас несчастье, умер отец!».
Вернулся к себе. Заказал Георгиевск, в ожидании разговора позвонил Аде (вдруг она что-то уже знает), та в слезы: Коля вчера полетел в Георгиевск, и что же там могло произойти? (Николай уже учился в Академии, сдал первую сессию и первые свои каникулы решил провести у деда, чтобы морально его поддержать).
Дозвонился, наконец, домой. Трубку взял Коля, из его рассказа толком я ничего не понял, но ясно стало, что отца, действительно, уже нет.
В тот же день я вылетел в Минводы и поздно вечером добрался до отчего дома. Николай рассказал, что сутки назад примерно в это же время он прибыл к деду. Тот его ждал, обрадовался, тискал, пытался поднять, восхищался, какой он стал большой. Поужинали, выпили «по капле» (я потом заканчивал лишь начатую ими 350-граммовую фляжку дагестанского коньяка) и улеглись спать.
Утром Николай поднялся часов в 11 и сразу обратил внимание, что дед спит, что было на него совершенно не похоже, причем спит очень тихо и строго в том положении, как засыпал. Прислушался, открыл одеяло, а дед уже холодный. Врачи потом сообщили: отказало сердце, на которое он никогда не жаловался.
Николай в городе никого не знал, к соседям обращаться за помощью было бесполезно, и он пошел в детский сад, заведующая которого была хорошо знакома с моими родителями. Та сообщила о случившемся в колхоз, позвонила мне на завод. Руководство колхоза организовало все очень быстро: оформление документов, подготовка могилы, погребение, прощание, поминки – все было сделано четко, без единого сбоя. Январь в том году был в Георгиевске бесснежным, и мрачным слякотным днем отца похоронили, как он и просил, рядом с мамой.
Встал вопрос памятника: в Георгиевске из родственников никого не оставалось, смотреть за могилой было некому, и потому пришлось выбирать конструкцию, требующую минимального ухода. Выслушал массу советов, но потом остановился на таком варианте: по периметру захоронения установлены 10 столбов из нержавеющих труб, закрытых чугунными крышками, между столбами протянуты массивные корабельные цепи, оставляющие свободный проход в середине. Все пространство между столбами заполнено сплошной железобетонной плитой толщиной примерно 300 миллиметров, покрытой декоративной половой плиткой. На этой плите установлены два надгробья из темно-серого мрамора с именами покоящихся и датами их жизни.
Надписи на надгробьях, а также символические узоры (розы у мамы и дубовые листья у отца) выполнены из чугунного литья. Рядом – две скамейки из нержавеющей стали, скрепленных с арматурой плиты электрической сваркой.
В изголовье захоронения установлена глыба из розового гранита, на шлифованной стороне которой закреплена совместная фотография родителей и нанесена ритуальная памятная надпись. Единственные растения на могиле – две туи, растущие по сторонам глыбы в заранее оставленных отверстиях в основании памятника.
Найти могилу несложно: если войти на кладбище через центральный вход, миновать приметный белый бюст рано скончавшегося Мартиросова (стоит рядом с входом на центральной аллее в лицевом ряду по левой стороне), сразу за бюстом свернуть налево и идя перпендикулярно к центральной аллее, отсчитать тринадцатый ряд, Вы будете у цели.
Поклонитесь их праху, они этого заслужили. Жаль только, что мы бываем там все реже и реже, а вскоре можем и совсем перестать.
Глава 58. Мои дети и внуки
Были в Воронеже у меня и счастливые события: в октябре 1963 года я женился, в строго положенное время у нас с женой родилась любимая старшая дочь Ветта, а через восемь лет – любимая младшая дочь Ирина. По характеру – полные противоположности. Ветта росла очень спокойной девочкой, послушной, любила тихие игры. Ира, наоборот, непоседа и веселая хохотушка.
Что было общего между ними, так это характер – упорный в достижении намеченного.
Когда Ветта пошла в школу, мы купили ей пианино – пусть ходит и в музыкалку! Она ходила, правда, с большой неохотой, и Алла даже подумывала прекратить занятия: жалко, видите ли, ей стало ребенка. Но ближе к окончанию школы нам подвернулась путевка в пионерский лагерь Артек в Крыму, и Ветта поехала. Впечатлений от поездки было, конечно, не передать, но главным было то, что Ветта вернулась в Воронеж с медалью за музыкальный конкурс, в котором исполняла пьесу собственного сочинения. После этого музыкальные упражнения стали основой ее времяпровождения, и вполне серьезно она стала говорить, что после окончания музыкальной школы будет поступать в музыкальное училище, и в будущем станет профессиональным музыкантом.
Нас такое сообщение не порадовало, но мы не придали ему большого значения, считая лишь проявлением девичьего максимализма. Так оно и случилось: однажды из командировки я привез купленную в букинистическом магазине книжку Воронцова-Вельяминова «Занимательная астрономия», где в увлекательной форме рассказывалось о строении Вселенной, о возникновении планет и об их будущем. Ветта к этому времени музыкалку уже закончила, книжку прочла и объявила, что станет астрономом.
Честно говоря, я хотел, чтобы она училась в Воронежском университете и стала биологом, но Ветта воспротивилась:
- Что? Букашки – таракашки? Да ни за что!
- Но чтобы поступить учиться на астронома, нужно хорошо знать математику, физику…
- Не запугивайте меня, мне еще два года учиться в школе, подтянусь.
- Ну что ж, тянись, Христос тебе навстречу!
И Ветта начала серьезно заниматься школьными предметами. Следует отметить, что к этому времени мне удалось перевести ее в другую школу. Прежняя школа, современной постройки, находилась прямо перед нашим подъездом в переулке Парашютистов, что было очень удобно. Но мне школа эта очень не нравилась: во время перерывов между занятиями вокруг здания стояли толпы лохматых парней и девиц и дружно курили. Боюсь показаться ханжой, но такой либерализм со стороны преподавателей я не мог воспринимать положительно. Да и педагогический коллектив был каким-то неустоявшимся, в нем были постоянны распри, ссоры – впрочем, как и везде и всегда в новых коллективах.
Неподалеку от нашего нового дома на улице Циолковского была математическая школа №15, директорствовал в которой бывший начальник суворовского училища, некто Исаак Борисович (фамилию вспомнить не могу), которого, по моему мнению, можно было бы признать эталоном школьного директора. Он постоянно стремился оказывать влияние на окружающих по трем направлениям: на преподавателей, на родителей и на учащихся.
В состав педагогического коллектива школы ИБ подбирал учителей, фанатично любящих свою профессию, и никогда не щадящих своего личного времени на дополнительные, если это требуется, занятия с отстающими учениками. Когда Ветта в 7 классе перешла в эту школу, она сильно отставала по уровню знаний от одноклассников. Учителя набросились (в хорошем смысле) на нее, и через несколько недель дочку нельзя было узнать – стала почти отличницей.
Если учитель относился к преподавательскому труду «спустя рукава», не совершенствовал свою методику или допускал даже незначительные промахи морального плана, ИБ всеми правдами и неправдами стремился от такого избавиться.
Другой важной сферой приложения своих сил ИБ считал родителей (не всех, правда, а в основном тех, кто мог оказать школе материальную помощь). Левобережный район, где находилась школа №15, считался промышленным: наш завод, шинный, завод синтетического каучука, авиационный завод – для них помочь школе ничего не стоило, тем более, если помощи просит директор школы, где учится ребенок руководителя. И этим успешно пользовался ИБ. В результате его «походов по дирекциям» он довел школу до идеального состояния – все побелено, покрашено, отремонтировано. С помощью предприятий в классах были оборудованы механические доски, и школа одна из первых в городе перешла на кабинетную систему обучения. Полы в школе были постепенно заменены на паркетные и почти ежедневно натирались мастикой дежурным классом – так и у учащихся, и у их родителей прививалась любовь к школе.
