Ялта оставила в моей памяти очень приятные и светлые воспоминания: мы отдыхали там с нашими близкими воронежскими друзьями - Володей и Нелей Литвиновыми, днем пили сухое вино из бочек на набережной Ялты, а вечерами водку, слушая бесконечные истории Петровича. Мы познакомились с интересными людьми, была чудная бархатная осень, а главное – как молоды мы были!

Глава 57. Уход мамы и отца

1975 год принес нам серьезные огорчения: тяжело заболела мама. Как рассказывал отец, в День космонавтики 12 апреля после ужина ее впервые стошнило, затем рвоты участились. Георгиевские врачи определить ничего не смогли, и в середине мая я предложил ей приехать в Воронеж. Больше месяца мы «скитались» по больницам, проводили тщательные анализы, специалисты провели даже гастроскопию - осмотр внутренней поверхности желудка на новейшей японской стекловолоконной технике, только что приобретенной авиационным заводом. Однако причину непроходимости желудка определить не удалось, мама стала таять на глазах, и ее пришлось перевести на внутривенное питание.

Сестра Ада нашла через своих знакомых какого-то знаменитого в прошлом рентгенолога, недавно ушедшего на пенсию, попросила его обследовать маму. Тот пришел на прежнее место работы, во вторую больницу, осмотрел маму, молча написал свой диагноз и протянул Аде: «С-r» или «Канцер», то есть по-простому – рак. Это был суровый приговор.

Доктора стали обсуждать ситуацию: лекарствами непроходимость желудка не устранить, а если опухоль является злокачественной, больной обрекается на мучительный конец. Известный в городе хирург Горкер предложил сделать операцию и по свидетельству персонала провел ее, как всегда, блестяще. По его рассказу, опухоль действительно была. Размер ее был небольшой, но достаточный, чтобы «перехватить» кишечник и препятствовать прохождению пищи. По виду опухоль могла быть и доброкачественной (но точно это можно было бы определить только после проведения анализа тканей). Беда была в том, что опухоль коснулась поджелудочной железы, и, как выразился Горкер, ее пришлось немного «почистить».

После операции мама стала быстро поправляться: посвежела, стала садиться на кровати, шутить. Я даже поинтересовался у Горкера: «Когда обмывать будем?», на что он ответил: «Пока мне очень не нравится старушка. Если бы я был уверен, что опухоль доброкачественная, можно было бы начинать торжества прямо сегодня. Но в случае рака поджелудочную железу трогать нельзя, а мы тронули, и это риск. Кризис будет на девятый день, и если она этот кризис переживет, можно будет праздновать победу».

Мама кризис не пережила. Накануне я заехал к ней после обеда. Поговорили, она над чем-то шутила, передавала наказы отцу. Вечером пришла Ада и обнаружила у нее высокую температуру, которая начала усиливаться, дыхание стало затрудненным, общее состояние становилось все хуже, а рано утром Ада сообщила, что мамы у нас больше нет.

Стал звонить отцу, спрашивать – где будем хоронить? Отец, конечно, был в шоке, но заявил категорически: «Только в Георгиевске!».

А было 1 августа, разгар лета, стояла жара несусветная, и нужно было торопиться. Поэтому я взял на заводе грузовой микроавтобус, установил в нем гроб, обложив сухим льдом, быстро оформил все необходимые документы и вечером в тот же день с водителем Герасимовым выехал в Георгиевск. На месте мы были в 10 часов утра, проехав без остановки около 1200 километров за 16 часов.

Похоронили маму на новом кладбище, которое находится на выезде из города по направлению на Минеральные воды. Пришло много ее друзей, знакомых, в городе ее многие знали и любили. Прилетели Ада и Алла, а в последний момент, когда процессия уже шла на кладбище, появился Юра Крулик.

В сентябре я взял отпуск и приехал к отцу. На нем явно проглядывалась, как говорится, печать тяжелой утраты: он вдруг стал сгорбленный, осунувшийся, постоянно печальный. Он все время что-то делал – копался в саду, мастерил новую теплицу, перекладывал водопровод, но чувствовалось, что жить ему было очень скучно.

Я предложил ему переехать жить в Воронеж, на что он категорически возразил: «Сидеть у вас во дворе и играть с бездельниками в домино? Это не по мне! Я должен что-то делать, чем-то заниматься. В Воронеже мне делать нечего! Да и здесь тоже нечего, сидим вот с Рафкой, смотрим телевизор».

Надо объяснить, кто такой Рафка. Когда отцу исполнилось 60 лет, я подарил ему чистопородного щенка породы боксер, фотография матери которого, по заверению хозяина, была помещена на титульной странице какой-то собачьей энциклопедии. Щенка звали Раф (производное от имен его родителей, Рекса и Фанни). Раф вначале отцу очень не понравился: кривоногий, слюнявый, морда нахальная и вообще только двор позорит.

А маме пес понравился сразу и очень. Она даже начала учить его по книжке и кое-чему обучила: например, она клала кусочек сахара или колбаски и говорила: «Раф, нельзя!», и Раф мог сидеть перед лакомством и только пускать слюну и облизываться. А когда поступала команда: «Раф, возьми!», он как-то экзотично взмахивал своим громадным языком, и яство тотчас исчезало в его огромной пасти.

Однажды во время демонстрации гостям такого умения про Рафа забыли. Прошел час, а может, и больше, и кто-то обратил внимание: лежит на полу сахар, а рядом на него уставился Раф своими печальными глазами. Последовала извиняющаяся фраза: «Рафочка, милый, возьми!». Раф молниеносно слизнул сахар, а сам демонстративно ушел с явно обиженной мордой (похоже, не захотел больше общаться).

Наши девчонки, Ветта и Ирина, были без ума от Рафа: они играли с ним, тискали, тормошили. Особенно доставалось ему от Ирины, которой к этому времени исполнилось три года: она любила с ним возиться «на грани фола» - засовывала ему пальцы в нос, таскала за остатки обрезанных ушей, но Раф только безобидно фыркал и никогда не показывал ни малейшего неудовольствия.

Когда Раф подрос, отец его тоже полюбил и разговаривал с ним, как со взрослым человеком, уверяя, что пес все понимает. Я скептически относился к таким его уверениям, но в чем-то отец оказался прав. Однажды я наблюдал такую картину: перед телевизором сидел отец в ожидании последних известий, в другом кресле развалился Раф, вытянув лапы в разные стороны. По телевизору показывали «Ну, погоди!» (мультик только недавно появился на экране). Раф совершенно спокойно смотрел на действие, положив голову на спинку кресла, но когда на экране началась традиционная погоня, он вскочил на ноги и стал неистово облаивать волка. Успокоился он, когда погоня закончилась, улегся, но еще долго ворчал. Отец восхищенно восклицал: «Видишь, он все понимает и соображает!».

А еще Рафка всех поразил, когда хоронили отца: он ходил все время как пришибленный, молча заглядывал всем в глаза. А когда гроб вынесли со двора и все ушли, а его оставили одного, Раф встал во весь рост, положил передние лапы на забор, не отрываясь, смотрел на гроб, и из глаз у него текли самые настоящие слезы. Вот и спорь после этого, все он понимал или не все.

В сентябре я приехал в отпуск, и мы с отцом ходили на кладбище, молча «давили» бутылку, что-то жевали. Неожиданно отец обратился ко мне с просьбой: «Через 2-3 месяца ты меня вот на этом месте, рядом с мамой, и закопай – не дождусь, когда же это случится».

Я, конечно, возмутился: «Батя, что это еще за глупости? Стыдился бы говорить такое! Тебе всего 63, а ты…». Вновь предложил переезжать в Воронеж, на что он прореагировал с некоторым раздражением: «Воронеж мы с тобой уже обсудили, и нечего к этому возвращаться! Ты должен меня понять: мамы уже нет, вы с Адой материально прочно стоите на ногах, и мне на этом свете делать нечего! Это нормальный естественный процесс, когда дети хоронят своих родителей, и в этом нет никакой трагедии. Трагедия бывает, если родителям приходится хоронить своих детей. Учти это твердо и обещай выполнить мою просьбу».

Я счел бесполезным спорить с такими «железными» аргументами и перевел разговор на другую тему.