Взглянув на эти панно, я вспомнил популярного в то время финского писателя Марти Ларни и его «Госпожу советницу», которая так оценила работы своего мужа-художника: «По технике исполнения его картины напоминали рисунки в мужских уборных, но были гораздо менее содержательны». Представленная нам «плакатная живопись» многим не понравилась, но как бы там ни было, решили оставить – все-таки лучше, чем серый бетон.

Были и те, кто отреагировал на эти художества по-особому. Один из рабочих, обладающий, безусловно, художественными навыками, написал маслом большую картину, на которой изобразил панораму родной деревни, хату и даже свою корову и повесил холст на видном месте против своего рабочего места. Как мне рассказывали, он объяснял всем так: «Вид деревни мне греет душу, а пустые плакаты – нет».

Прошло более 30 лет, но те же панно по-прежнему заполняют пустые проемы, призывая окружающих к тем же высотам (наверное, все привыкли, или просто замечать некому?). А хата по-прежнему «греет душу», и не только автору, но и окружающим, которые этой картиной, как показалось мне, гордятся (а вдруг, чем черт не шутит, это наш воронежский Пиросманашвили?).

Глава 53. Дзержинский и его «оригинальное устройство»

На заводе было много интересных людей, с которыми случались забавные истории, либо они сами их провоцировали. Вот одна из них.

На главной проходной завода появился новый охранник примечательного вида: молодой, худощавый, высокий, стройный, в длиннополой шинели – копия Феликс Дзержинский, в особенности в профиль. На посту он находился всегда с самым серьезным выражением лица, тщательно проверял пропуска у всех абсолютно и, что особо примечательно, всегда, вытягиваясь в струнку, отдавал честь заводскому начальству.

Однажды секретарь Клара Павловна заходит ко мне и сообщает: «К Вам просится по личному вопросу «Дзержинский»». Прием по личным вопросам заводское начальство проводило по четвергам, но я, если дела позволяли, старался встречаться с посетителями немедленно при их обращении. В тот день дела позволяли, и я разрешил: «Пусть войдет».

«Дзержинский» вошел, поправил на поясе кобуру, осмотрел тщательно кабинет, потом внимательно меня и вдруг полушепотом произнес:

- Товарищ главный инженер, я изобрел оружие массового поражения противника. Мне нужно оформить заявку на изобретение.

- Расскажите, в чем заключается изобретение?

- Я не могу сообщать подробности, могу только сказать, что это оригинальное устройство, которое по-особому воздействует на противника. Оружие отличается тем, что не оказывает никакого вредного воздействия на окружающую среду, остаточные явления прекращаются немедленно по желанию оператора, бесшумно уничтожает все живое.

- Мы регистрируем только конкретные предложения, а не какие-то «оригинальные устройства». Поэтому или выкладывайте подробно или обращайтесь непосредственно в Министерство обороны, куда Ваше изобретение мы все равно направим на заключение.

«Дзержинский» с тем и ушел. А через некоторое время мне приходит пакет из Минобороны: «Просим разобраться с предложением Вашего сотрудника…». К письму приложена схема изобретения: несколько прямоугольников с надписями «Оригинальное устройство основное», «Дополнительное устройство», «Противник». Прямоугольники соединены стрелами, как на стратегической карте Генерального штаба.

Зову «Дзержинского»: «Ну что, милый человек? Опять мы встретились? Давай, теперь рассказывай все подробно».

«Дзержинский» долго мялся, вчитывался в письмо Минобороны, потом «раскололся»:

- Я придумал гениально, но просто: нужно сделать большой-большой насос, чтобы он мог выпускать струю воды на много километров (чем дальше – тем лучше). А потом подключить к этой струе высокое электрическое напряжение (1000 вольт будет достаточно) и поливать этой струей противника. Вот и все.

Мелькнула мысль: скажу ему, что все его слова - полная бредятина, а он достанет пистолет и с чувством глубокого удовлетворения пристрелит меня на месте, как врага советского народа (по всему было видно, что он крайне недоволен моей нерешительностью, временами его глаза выражали ярость).

Я отправил «изобретателя» в первый отдел, чтобы он там в обстановке полной секретности мог оформить заявку, а сам пригласил начальника охраны.

Начальником охраны у нас на заводе был бывший сержант кремлевского гарнизона в отставке, с трепетом вспоминавший особенности нелегкой, но почетной кремлевской службы. Он рассказывал, как тяжело было заниматься нудной строевой подготовкой и добиваться безукоризненной синхронности в движениях, как трудно выстоять, не шелохнувшись, положенное время на посту №1, как отрабатывать нормативы для противогазов, поступивших на вооружение. Счастливыми моментами своей службы он считал дни, когда в Кремле был обед или ужин в честь какого-либо высокого гостя, а его подразделение заступало на дежурство.

Он рассказывал: «Столы ломились от поросят, осетров, деликатесов, невиданных фруктов, вин, коньяков и прочих яств. Вожди усядутся за стол, тостами обменяются, в крайнем случае еще раз нальют по маленькой, «ковырнут» закуски – и домой. А нам требовалось заняться уборкой, но не сразу. Сперва приходил полковник и указывал пальцем, что сложить в большую корзину. Потом появлялся подполковник и тоже наполнял корзину под завязку. И только потом охрана с обслугой садилась за стол и пила-гуляла «до отвала», а что не съели – выбрасывали в мусорные баки. Эх, ради такого обеда стоит потом целый день выполнять команды: «Противогазы одеть!», «Противогазы снять!» или что другое в этом духе».

Не знаю, почему ему пришлось оставить кремлевскую службу, о которой он с таким упоением вспоминал, думаю, что его попросту выперли за какую-то проделку. Что он отпетый пройдоха, мне стало ясно сразу, как только он возглавил у нас заводскую охрану и проявил себя соответствующим образом.

Завод наш расположен на самой южной окраине города Воронежа, дальше – степи, леса и дачные участки горожан, в основном заводчан. Летом эти места живут активной созидательной жизнью: взрослые ухаживают за растениями, собирают урожай, дети по мере сил помогают им, а в основном забавляются, кто как может. А где дети – там обязательно собаки, по весне это обычно щенки, а к осени вырастают до приличных размеров. Когда наступает школьная пора, собаки остаются брошенными на произвол судьбы (забрать их домой родители, как правило, не позволяют). Деваться псинам некуда, и в поисках пищи они, естественно, перебираются на территорию соседствующего с ними завода, где при наличии нескольких столовых и буфетов всегда можно чем-нибудь поживиться. Собаки сбиваются в группы, затем в мощные стаи, которые к весне становятся дерзкими и агрессивными.

Это обстоятельство не доставляло серьезных беспокойств заводчанам, но однажды в самом начале марта (снег еще не сошел) средь бела дня стая набросилась на работницу ремонтно-строительного цеха, переходившую безлюдную площадку между зданиями, и довольно сильно ее потрепала.

Проходившие мимо рабочие отогнали собак, и пострадавшая отделалась укусами, причем только потому, что на ней было надето добротное зимнее пальто с воротником из чернобурки, которое псы успели изодрать в клочья. Впоследствии профком, конечно, из своей кассы возместил ей материальную потерю, но администрации завода следовало предпринять что-то с собаками!

Никаких соответствующих служб в Воронеже тогда не существовало, и пришлось мне (я в тот момент оставался за директора) решиться на жестокость, за которую сегодня «зеленые» порвали бы меня на куски.

Зову начальника охраны:

- Благодаря твоему ротозейству по заводу нелегально бродит 15-20 посторонних псов, которые нападают на людей, а вы в это время скучаете на проходной! Вот тебе задание: собирай своих бойцов, пусть проверят и почистят оружие и завтра, в субботу после обеда, когда будет поспокойнее, перестреляйте их всех до единого!