- Где же я столько патронов возьму и как потом отчитаюсь?

- Отчитаешься, что на завод напали бандиты, пришлось обороняться. Я дам официальное подтверждение. А чтобы у вас был интерес – за каждый собачий труп получите по три рубля. Но учтите, если в воскресенье приеду и замечу на заводе беспризорных собак – за каждого бегающего пса будете «депремированы» на 10 рублей.

- Если обещаете «интерес», то тогда – другое дело! Патроны найдем! Но желательно увеличить премию до пяти рублей…

- Договорились.

На следующий день в воскресенье, когда к десяти утра я приехал на завод, начальник охраны торжествующе продемонстрировал: на белоснежном газоне перед заводоуправлением в два ряда лежат более пятидесяти разномастных дворняг от малых до здоровенных, каких раньше я на заводе никогда не встречал. Попробовал уличить его в подлоге, мол, ты сжульничал и пострелял бродячих собак во всех близлежащих деревухах, но встретил лишь невинные глаза человека, которого незаслуженно обижают: «Мы свои ружья принесли, патроны тратили… А вы…». Я убедился, что имею дело с отпетым мошенником, но пришлось расплатиться. Собаки-то исчезли!

Хотелось бы все-таки закончить прерванную тему о «Дзержинском».

На мою просьбу охарактеризовать «изобретателя» была дана блестящая характеристика: дисциплинированный, обязательный, отличный служака и т.д. А перед получением допуска к огнестрельному оружию прошел специальную медицинскую комиссию.

Я засомневался, позвонил знакомому в горздравотдел и через несколько минут получил сообщение, что имярек находится на учете в психдиспансере в связи со стойким расстройством психики.

Охрана была у нас вневедомственной, комплектовалась районным отделением милиции, и куда после этого пропал наш «Дзержинский», я не знаю, но мне его почему-то жалко: старался ведь человек, создавал оружие для защиты Родины!

* * *

Коль зашла речь об оружии массового поражения, захотелось рассказать, как иногда меняется оценка того или иного исторического факта под влиянием пропаганды.

Помню, в начале августа я приехал в Москву и встретился с одним военным специалистом, блестящим знатоком истории Великой Отечественной войны. Закусывали пельменями, а поскольку было 6 августа, годовщина атомной бомбежки Хиросимы, я предложил выпить за то, чтобы подобное варварство никогда больше не повторилось, и будь они неладны, эти американцы, допустившие такое подлое зверство! Выпили, стали закусывать, а после небольшой паузы мой собеседник задал мне вопрос, от которого у меня глаза полезли на лоб:

- А известно ли тебе, что некоторые военные историки, в их числе и некоторые наши, считают, что бомбежка Хиросимы была гуманным актом?

Я, естественно, возмутился беспардонностью таких историков, а он продолжал:

- Основания для таких умозаключений имеются очень веские: Квантунская армия, действовавшая против нас в Маньчжурии, составляла около одного миллиона человек, и примерно столько же японских войск было разбросано на многочисленных базах на тихоокеанских островах. Давай прикинем, сколько миллионов солдат мы с американцами могли бы потерять, воюя против японской армии традиционными методами? Если основываться на опыте войны с германским фашизмом, количество жертв с нашей стороны могло составить 3-4 миллиона, а может, и больше. Про американцев я не говорю – у них свои методы и своя «бухгалтерия». Но положить еще миллионы наших парней – это было бы страшно!

А тут американцы появились со своей бомбой. Бабахнули по Хиросиме – сдавайтесь! – Нет реакции. Через три дня они еще раз, по Нагасаки, и микадо сдался. Он понял, что с ним не шутят, и если дальше упорствовать, можно потерять нацию. Войскам приказали прекратить сопротивление, и Япония быстро капитулировала.

А теперь давай займемся арифметикой в глобальном масштабе: по нашим данным, в результате атомных бомбардировок человечество потеряло около 200 тысяч жителей Японии, но сохранило несколько миллионов жизней молодых советских парней! Спроси у наших женщин, согласны бы они были пожертвовать тремя-четырьмя миллионами своих сынов и мужей ради победы над далекой Японией? Мне кажется, что они бы крепко задумались.

Глава 54. Моим дорогим врачам посвящается

В молодые годы у нас был в почете активный отдых: зимой – вечерний каток, по выходным – с лыжами на электричку и за город, летом – тоже на электричку и тоже за город, но с рюкзаком и палаткой. Какое это было замечательное время! Наше любимое место было – станция Графская и далее пешком километров пять в Бобровый заповедник. Там на небольшом островке на реке Усмань расставляли палатки, разводили костер, готовили нехитрую еду, пели какие-то разухабистые песни глупейшего содержания, но было очень весело.

Что же касается отдыха в период очередного отпуска, мы с детьми ездили, как правило, в Георгиевск. Пока Алла находилась у моих родителей, я в это время несколько раз лечил свой позвоночник в санатории в Пятигорске. К этому времени я «заработал» остеохондроз, и самочувствие было, скажем прямо, плохое: боли в спине при ходьбе вынуждали постоянно пользоваться палкой (а мне не было даже 30 лет!). Дважды прошел я полный курс санаторного лечения серно-радоновыми ваннами и грязью, и ничто не помогало.

Когда я в третий раз приехал в Пятигорск лечиться в санатории «Ласточка», мне крупно повезло: меня взялась лечить замечательный доктор Галина Матвеевна Пилецкая. Главным в лечении она считала поставить правильный диагноз, а уже потом следовало строго соблюдать предписания врача и верить в исцеление.

Диагноз моего заболевания Галина Матвеевна определила не сразу, но точно: смещение межпозвоночного диска, что не могло быть излечено только лечебными ваннами, требовалось физическое воздействие на позвоночник. В это время в Пятигорске начала применяться новая лечебная процедура – вертикальное подводное вытяжение, и мне оно и было назначено.

Необходимо рассказать об этой процедуре более подробно, поскольку в настоящее время ее невозможно узнать – так она изменилась в худшую сторону. Сразу после завтрака из санатория, находившегося вблизи Провала, меня «спускали» на автомашине вниз к месту процедуры, непосредственно к Пушкинским ваннам. С помощью двух санитарок я первым делом добирался до зала лечебной физкультуры, где мы вдвоем с «коллегой по несчастью» в течение получаса проделывали под присмотром тренера комплекс специальных упражнений.

После этого нас переводили в бассейн, заполненный серно-радоновой водой, в котором мы еще полчаса занимались физкультурой. После такой «увертюры» наступала главная часть процедуры - подвешивание и вытяжение: пациенту было необходимо просунуть голову между двух полускоб, укрепленных на стенке бассейна на уровне поверхности воды, скрепить их наподобие хомута, чтобы невозможно было из него вывалиться, а на специальный пояс с петлями навешать свинцовый балласт весом до 32 килограммов. В таком положении необходимо было расслабиться и до получаса провисеть в воде совершенно без движения. Рекомендовалось думать только о благотворном влиянии процедуры на процесс исцеления. Затем следовало без резких движений снять балласт, освободиться из «хомута» и еще 30 минут заниматься лечебной физкультурой в бассейне.

После этого я опять-таки с помощью двух санитарок укладывался на жесткий топчан и лежал без движения не менее двух часов, а затем меня везли в санаторий и кормили обедом непосредственно в палате (вставать разрешалось только к ужину).

Примерно лет через десять я снова приехал в Пятигорск, чтобы подлечиться для профилактики. Все изменилось до неузнаваемости: автомашины не стало, вместо двух пациентов стали запускать одновременно по четыре, причем параллельно: когда одна группа висит, другая тут же занимается физкультурой (как ни осторожничай, а нет-нет, да и потревожишь «висящих»). Теперь уже никто не оказывает пациентам физическую помощь, особенно необходимую при выходе их из бассейна, а время процедуры сокращено до минимума. Короче, если раньше процедуру ежедневно принимали шесть пациентов, теперь их количество увеличилось на порядок.