Помог случай: нам стало известно, что в Воронежском политехническом институте работает опытная установка по «штамповке» жидкого металла. Метод уже давно известный, он не вызывал особых технологических затруднений при изготовлении деталей из сплавов цветных металлов, но здесь начали заниматься жидкой сталью! В мировой практике было много попыток, но дело нигде не дошло до промышленного внедрения.

Мы познакомились с энтузиастом – Асташов Алексей Федорович, молодой ученый, кандидат технических наук, думает и рассуждает просто и трезво. Ознакомился с нашими проблемами и согласился рискнуть. У нас не было выбора, и мы согласились с его условиями. А условия эти требовали затрат, и немалых: нужны были метров 300 производственных площадей, индукционная печь небольшой мощности, модернизированный гидравлический пресс, оснастка и т.д. Примерно через полтора года монтаж оборудования на участке жидкой штамповки (будем именовать метод так, как прижилось название) был завершен, и его опробование показало, что положительный результат будет достигнут.

Расскажу коротко о принципе процесса: на прессе двойного действия устанавливается разъемный кокиль, изготовленный из низкоуглеродистой стали. Внутренняя поверхность кокиля покрывается противопригарной смесью, обе его половинки разогреваются газовыми горелками, а затем соединяются с усилием, развиваемым главным плунжером пресса. После этого кокиль заполняется жидким металлом, и его полость подвергается давлению, создаваемым дополнительным плунжером. В полости кокиля в направлении теплового центра отливки создается давление более двух тысяч атмосфер, что до минимума уменьшает «рыхлотность» заготовки за счет происходящих процессов межкристаллической спайки и обеспечивает доведение ее прочностных характеристик до уровня показателей объемной штамповки.

Результаты нас удовлетворили полностью: размеры заготовки были почти идеально приближены к «геометрии» готовой детали, что не требовало огромных трудозатрат на станочных операциях, а ее качество было выше, чем у поковки.

Такие итоги вдохновили нас на расширение участка: потребовались более мощная печь, пресс с большим усилием, новая вентиляция, реконструкция энергообеспечения участка и т.д., а на все требовались деньги, и я поехал в столицу, в Государственный комитет науки и техники (ГКНТ). Уже не припомню фамилий тех, у кого я был, но приняли меня ну просто здорово! Последним, кто со мной беседовал, был профессор, начальник отдела, в ведении которого была вся металлургическая наука Союза.

Просьба моя выглядела по меньшей мере нагло: в текущем году, когда все планы уже подписаны и утверждены, без ходатайства отраслевого министерства я просил выделить из резерва деньги на завершение научных работ для немедленного внедрения их в производство. Просьба сопровождалась фотографиями, схемами, чертежами.

В нынешних условиях никто со мной даже разговаривать бы не стал: «Планы все сверстаны, обращайтесь в министерство, рекомендуем подать материалы на конкурс на будущий год, выделять деньги просто так не положено – налицо все признаки коррупции». И вопрос был бы похоронен.

А тогда «гэкаэнтэшники» продемонстрировали образцовый, я считаю, подход к проблеме научно-технического характера: все самостоятельно рассмотрели, оценили и в тот же день решили.

Профессор внимательно меня выслушал, поинтересовался деталями, обменялся мнениями с коллегами и потом сказал: «Ну, что же, я Вам верю. Будем помогать, но резервов у нас не бывает. – Затем, обращаясь к «своим», - Деньги нужно перебросить откуда-нибудь, где все равно до конца года не освоят, например, с ….». Меня это вполне устроило, поэтому я поблагодарил профессора и пригласил его в гости на открытие нового участка. Он пообещал приехать, даже пораньше, не дожидаясь создания , но так и не приехал (а я, к своему стыду, ему не удосужился напомнить).

Перед расставанием профессор меня спросил, какую ученую степень я имею, и, узнав, что никакой, прочел мне мораль: «Милый юноша, знаешь, сколько приходит ко мне просителей! И большинство не имеют за собой практически ничего, но являются кандидатами наук, докторами, заслуженными деятелями…. А ты располагаешь такими достижениями и ничего не имеешь? Поторопись. Потом будет поздно».

Честно говоря, я и раньше задумывался над этим. Сдал кандидатский минимум по иностранному языку, по марксистской философии. Последний предмет сдавал с приключениями. Одно время от всех коммунистов требовалось активное участие в общественной жизни, а от уклонявшихся требовали уважительную причину. Мне подвернулся удобный случай: я поддался на агитацию и записался в двухгодичный Университет марксизма-ленинизма на факультет философии. И теперь, если меня домогались с какими-то поручениями, я мог легко отбрыкиваться, ссылаясь на занятость учебой. Ни на какие занятия я, конечно, не ходил, и «отмазка» действовала прекрасно, пока не подошла сессия, сведения о которой были переданы в райком партии. Вызвали, посрамили, пришлось пообещать исправиться на следующий год.

На следующий год несколько раз появлялся на занятиях, пришел на экзамен последним, преподаватель уже собрался уходить. Я сказал, что долго его не задержу и готов отвечать без подготовки. Помню первый вопрос в билете: «Субъективные идеалисты». Бойко начал рассказывать: «Это реакционное учение, утверждающее, что дух и сознание первично, а материя и природа вторичны. Его адепты неправильно считают, что мир существует только в ощущениях. Утверждают, к примеру, что пробка существует, пока она используется как затычка в графине, а если спрятать пробку в карман, она исчезает…».

Преподаватель, молодой человек даже по сравнению со мной, сидевший до этого со скучающим видом, вдруг перебил меня: «А как Вы считаете, такие люди существуют?». Я заподозрил в его вопросе подвох и ответил уклончиво: «Если говорить честно, я таких людей никогда не встречал…». То, что я услышал, поразило меня.

- В том-то и дело, что людей с такими рассуждениями не бывает и существовать не может! Разве мог бы, к примеру, Оппенгеймер с такими взглядами руководить у американцев созданием атомной бомбы, а Винер сформулировать основные положения кибернетики, а наш академик Павлов разработать метод условных рефлексов при изучении коры головного мозга человека? Конечно, нет! А ведь все они и многие другие известные люди являются убежденными субъективными идеалистами!

Я пробовал объяснить, что так, мол, написано в учебнике, на что экзаменатор продолжил:

- В этом-то и беда! Учебник с этим глупым примером с графином и пробкой был написан в 20-е или 30-е годы, и писали его для людей, которым не требовалось вдаваться в тонкости философии – написано так, значит, так оно и есть. А если кто-то говорит, что пробка пропала, значит, он есть твой враг, и точка! На самом деле субъективный идеализм - это…

Далее последовало пространное толкование этого учения, воспроизвести которое я никогда не смогу из-за полного отсутствия элементарных познаний в этой, как я раньше и подозревал, сложнейшей науке, зачастую упрощаемой нашими различного рода лжеучеными.

Мне поставили «хорошо», и кандидатский минимум по марксистской философии был у меня в кармане!

Но, к сожалению, я так этим и не воспользовался: писал свою работу очень медленно, дописывал, переписывал, тянул, одним словом, и «дотянулся», пока неожиданно не наступила пора переезжать в Москву. Тут как раз совсем некстати были внесены изменения в процедуру защиты ученых степеней, и ВАК Воронежского политеха был лишен права заслушивания соискателей с моей тематикой. Можно было бы, конечно, защититься в Свердловске, но очень не хотелось этого делать по целому ряду причин, среди которых главным было отсутствие материального стимула: в Госплане СССР не полагалось надбавок к заработной плате за ученую степень. Это и решило мою участь в науке. Я «сложил оружие» и очень сожалею об этом: читал бы сегодня лекции студентам, и никаких проблем.

А у лекторов какие могут быть проблемы? Разве что как в анекдоте у встретившихся профессоров, старинных приятелей: