Вообще, на Кавказе в те незабвенные времена, в особенности в глубинке, предприятия были «приватизированы» задолго до перестройки. Упоминавшийся ранее мною В.П. Герасимов рассказывал, как в начале лета 1966 года, сразу же после образования министерств, ему звонит директор Кочиев (знакомы они еще не были):
- Товарищ начальник, я собрался в отпуск, можно?
- Да иди себе на здоровье! У тебя, надеюсь, все в порядке? Главный инженер на месте? Справится?
- А вместо меня будет не главный инженер. Замещать меня остается тоже Кочиев.
- А кем он на заводе работает?
- А он не на заводе работает. Это мой родной брат, директор школы. Не волнуйтесь, товарищ начальник Главка, он очень хороший человек. В прошлом году, во время летних каникул, он вместо меня уже работал – было все замечательно! Люди его очень любят…
- Кочиев, да ты там обалдел … (дальше цитировать Герасимова нельзя - нецензурно).
Скажете, анекдот? Я сам, когда слушал, примерно так и подумал, что Герасимов «травит», но потом через много лет спросил у нового молодого директора Валерия Кочиева, был ли на самом деле такой случай? Валера ответил, что доподлинно ему это неизвестно, но история вполне правдоподобна, а у соседей такое было – это точно.
Что после этого можно было требовать от индусов?
Кстати, вспомнил: при той же встрече Валерий перевел нам фельетон (сегодня это совершенно забытый сатирический жанр), опубликованный в грузинской местной газете «Восток» и посвященный теме жульничества. На окраине одного из селений в Грузии однажды появился серьезного вида мужчина с теодолитом и начал совершать с ним какие-то манипуляции, демонстрирующие проведение геодезической съемки местности. Его действия привлекли внимание местных жителей, которые живо заинтересовались происходящим, а потом спросили: «А чего это Вы, уважаемый, делаете?» Разъяснение повергло интересующихся в шок: оказывается, согласно решению Правительства Грузии в этом месте будет проходить шоссе, связывающее Тбилиси с морским побережьем. И проходить оно будет точно по их приусадебным участкам, а это означает, что многие сады, огороды, виноградники и отдельные дома будут сноситься. Такое сообщение немедленно вызвало массу вопросов: «А кому это шоссе потребовалось? И какой дурак это придумал? А почему нельзя шоссе переместить на 200-250 метров на свободное место в сторону от жилья?...».
Последний вопрос из-за его трагической абсурдности и очевидной легкости разрешения вызвал бурное обсуждение. «Пришелец» вначале со всей многозначительностью сообщил, что проект рассматривался «на самом верху» и утвержден «аж в ЦК»! Изменять его нельзя ни в коем случае! Впрочем… Можно и попробовать… Но это будет дорого стоить…
Все сомнения и намеки попали на благодатную почву, и после непродолжительного обсуждения горцы собрали необходимую сумму и вручили ее «геодезисту», который прилюдно сместил колышки размеченной трассы и отбыл, как говорилось в фельетоне, в поисках следующей жертвы.
Подобные публикации были совсем нередки в 70-е и 80-е годы 20-го века. Более того, они периодически появлялись в центральной прессе и, безусловно являясь фрагментами общественной жизни, служат в определенной степени характеристикой того незабвенного времени.
Еще один подобный «фрагмент». Находясь в Георгиевске в августе 1976 года (запомнил точно, так как был занят продажей отчего дома после смерти родителей), я прочел в газете «Ставропольская правда» фельетон на «полукриминальную» тему.
В одном из черкесских аулов жители занимались распространенным в этих местах кустарным промыслом – ручным вязанием шерстяных вещей: свитеров, джемперов, шарфов, носков и т.п. В этом бизнесе особенное затруднение вызывали трудности со сбытом продукции. Несмотря на присутствие в здешних местах большого количества потенциальны потребителей (многочисленные курортники Кавминвод), продавать им продукцию запрещалось. Это сегодня торговцы «самовязом» буквально заполонили все свободные уголки в курортных городах. А в те времена милиция нещадно гоняла продавцов, и они, проявляя чудеса изобретательности, открывали свои мобильные торговые точки в самых неожиданных местах: в столовых, в электричках и даже в общественных туалетах. Но такая торговля была чревата своими последствиями: нарушители в случае поимки штрафовались, а их товар подлежал конфискации.
Один предприимчивый житель аула, достаточно уважаемый и грамотный в правовом отношении, придумал выход из положения. Он послал на имя начальника почты какого-то известного северного города (или Норильска, или Магадана, уже не помню) посылку с письмом примерно такого содержания: «В вашем холодном городе, как я знаю, остро ощущается дефицит теплых вязанных вещей из чистой овечьей шерсти. Их просто негде купить. Я могу помочь Вашим землякам частично решить эту проблему и предлагаю купить необходимые вещи, образцы которых прилагаются с указанием цены в зависимости от размеров, расцветки и деталей исполнения. Для этого следует прислать мне конкретную заявку и соответствующий денежный перевод по адресу…. Говорю честно: обмана не будет – слово джигита. Заказ будет исполнен незамедлительно».
История умалчивает, как рассуждал и что предпринял директор почты, но известно, что вскоре горцам пришел небольшой (пробный) заказ, который был сразу же исполнен. Потом увеличенный, потом еще и еще…
Первыми забили тревогу работники почтового отделения аула: им зачастую приходилось вызывать инкассаторскую машину для перевозки денег, поступающих в аул. Потом проявили интерес следственные органы. Стали разбираться и обнаружили необычное для советской действительности явление: в ауле организовано примитивное производство вязанных вещей на основе разделения труда: часть жителей занимается выпасом овец и пуховых коз, другие - их содержанием и стрижкой, третьи - переработкой шерсти в нити, четвертые – вязанием… Были в цепочке и снабженцы, и бухгалтерские работники, и вспомогательные службы. Все получали за свой труд щедрое вознаграждение.
Инициатору предъявили обвинение: «Наемный труд, эксплуатация – явления, не совместимые с социалистической экономикой». Но не тут-то было! Обвиняемый нападки в свой адрес успешно отбил: «Все, кто трудятся со мной, есть мои родственники – дети, племянники, братья, сестры, дяди, тети, дедушки, бабушки и т.д. Отношения у нас семейные, а в семье никакой эксплуатации не бывает!»
В горном ауле трудно найти человека, который был бы не связан родственными отношениями с другими жителями. Поэтому аргумент сработал: по советскому законодательству наемный труд в пределах семьи не мог квалифицироваться как эксплуатация человека человеком.
Судя по фельетону, горцев оставили в покое, но в заметке звучал вопрос: «А почему бы в ауле не организовать кооператив в составе местного потребительского союза?». Правда, немедленно напрашивался контрвопрос: «А кто в этом кооперативе будет работать за копеечную зарплату?»
Хорошо, однако, что в наше время подобные вопросы выглядят дико.
* * *
В Индии я невольно познакомился с одним из южноазиатских пороков – наркотиками, или чем-то близким к ним.
На одном из угольных разрезов директор пригласил нас пообедать. Обед был роскошный: и европейская, и азиатская кухни, обилие вкусных блюд (откуда здесь, в глубинке, такие повара?) и, естественно, богатый ассортимент хорошей выпивки (этим мы незамедлительно воспользовались, но, конечно, лишь исходя из требований гигиены). Что было плохо – в помещении не было кондиционера, и к концу обеда мы мечтали о том, когда наконец покинем гостеприимных хозяев: от жары и большого количества съеденного и выпитого в животе было ощущение присутствия чего-то большого и тяжелого, вроде кирпичей.
Начали уже прощаться, как вдруг принесли «местный десерт» (так представили) - аккуратные пакетики с какой-то пастообразной смесью, обернутые ароматными листьями, и предложили их пожевать.
Я рискнул: кисловато немного, затем начало пениться, и эту пену требовалось глотать. А потом неожиданно наступило блаженство, в животе стало легко, не осталось и следов пресыщения, окружающий мир засиял яркими красками, запахами, звуками. Было ощущение, что даже жара стала терпимее.
