Мы как-то занялись подсчетами и обратили внимание, что бурильщик, обслуживающий наш буровой станок, получает в месяц зарплату, достаточную для оплаты стоимости двух бутылок индийского виски, а шотландского – лишь полбутылки. Вот это, очевидно, и поразило секьюрити: у меня в кейсе находилось целое состояние – годовая зарплата высокооплачиваемого рабочего.

Они пытались что-то спросить у меня, я не понимал и односложно твердил: «Мое лекарство…, мой живот…, мои товарищи…». А в это время товарищи мои, о чем-то возбужденно жестикулируя (на них уже действовала утренняя чистка зубов по «спецметоду Кхемки»), удалялись с толпой пассажиров. Позвали старшего, показали мой багаж, опять началась тарабарщина на смеси хинди с английским. Я уже начал беспокоиться – может, это запрещено? – упекут еще в каталажку!

Видимо, от отчаяния я выпалил: «Хрущев – Неру – Руси – Хинди – Бхай-бхай!». Эффект был, как от «Сим-Сим, открой дверь!». Меня дружно поддержали: «Бхай-бхай!», а старший даже подтолкнул дружески – иди, мол, догоняй.

Я догнал моих коллег, начал их срамить: «Что же вы меня бросили, поросята?». Чугунов сразу определил: «Это тебя хотели «расколоть» на бутылку, а ты пожадничал, перешел на политику. Давай в честь благополучного завершения допьем начатую бутылку…». Так мы и сделали и полетели на побережье Индийского океана.

Борис нас встретил, отвез в экзотический отель, состоявший из группы отдельных домиков, расположенных среди пальм и стоящих на высоких сваях – точно, как у Робинзона Крузо. Жилища наши, продувавшиеся со всех сторон, располагались неподалеку от воды (в сильный шторм, говорят, волны подкатывались даже под сваи), и, как потом оказалось, спать в них под мерный шум океана было одно удовольствие.

Весь день мы провели на берегу. Как ни прятались от солнца, немного обгорели, но было терпимо. Океан - это что-то необъяснимое. Когда находишься на берегу моря, тоже испытываешь чувство чего-то огромного, но имеющего конечные размеры. А когда смотришь на океан, охватывает дрожь от безмерности этой огромнейшей чаши воды, ее величия и неторопливости. Не умею точно выразить, поэтому не буду даже стараться.

Небольшая тонкость. Каждый проживающий в хижине обязан нанять личного спасателя. Для этого ему необходимо выбрать молодого человека в красном тюрбане и белых плавках из ожидающих в рисепшэн, и оплатить его услуги – в переводе на наши деньги 50 копеек в сутки. Спасатель должен находиться всегда рядом с вами на берегу, в воде, у дома. Надо отметить, плавают они отлично: когда плывешь - он впереди, если повернул – он обгонит, и опять его красная шапочка маячит перед глазами.

После очередного заплыва я сидел на прибрежном песке и наблюдал, как ведут себя мелкие бесцветные рачки: когда волна откатывается, они разбегаются в разные стороны, хватают, очевидно, что-то микроскопическое, а затем молниеносно исчезают в мокром песке. От скуки я попробовал поймать одного из них – ничего не вышло!

Тогда за дело взялся мой спасатель: он бросался на прытких рачков несколько раз и наконец торжественно протянул мне свой охотничий трофей – маленького, не более сантиметра, краба. Я опустил его на песок, и тот немедленно в нем исчез.

Я решил чем-то отметить заслугу «охотника» - деньги у меня были только крупные, а в таком деле действует принцип «у попа сдачи не бывает», поэтому я дал ему пачку сигарет «Наша Марка». Такие сигареты, предпочитаемые одно время всей нашей южной «элитой», выпускала ростовская табачная фабрика. Спасатель поблагодарил меня со всей сердечностью и на некоторое время исчез.

Вечером мы зашли в рисепшэн: в самом центре витрины табачного ларька стояла знакомая пачка «Нашей Марки» - раньше ее не было, я помню точно.

Скучать на пляже нам не давали лотошники – они соблюдали определенный этикет и по очереди подходили к нам, предлагая свой товар: бусы, серьги, браслеты, очковые оправы, бижутерию. Причем все изделия были изготовлены из натуральных материалов (золото, камни поделочные и драгоценные, кораллы…). Борис объяснил, что на этот пляж не допускаются недобросовестные торговцы, которые «впаривают» подделки лопоухим покупателям. Стоило все какие-то гроши, и мы имели возможность подобрать отличные сувениры своим домашним и знакомым.

На следующий день мы отправились смотреть Кхаджурахо – место, где находится «Храм любви». Летели на небольшом «боинге», потом долго ехали на автомобиле. Я считал, что Индия - это страна джунглей. На самом деле у нас создалось впечатление, что джунглей, где можно увидеть диких слонов, тигров, обезьян, где обитают Тарзаны или Маугли, в Индии просто нет. (Есть, говорят, некие островки дикого леса, но мы много колесили – и на поезде, и на автомобиле, - и нигде не видели ничего подобного). Не утверждаю, что джунглей там нет, а просто – я не видел.

Обезьяны, правда, есть и много, причем полудикие.

Не помню, как называлось одно из мест, где мы были. Представьте себе древнюю постройку, по форме напоминающую шахматную ладью, только сплюснутую по высоте, обнесенную глухой стеной из обожженного красного кирпича. Сверху находится площадка диаметром метров сто, имеющая, как оказалось, ритуальное предназначение – родственники приносят сюда тела умерших, раздевают их, «отпевают» и оставляют на съедение грифам, которые во множестве сидят по периметру строения или лениво кружатся над «кладбищем». Несколько минут – и от покойника остаются только кости, которые кладбищенские служители периодически собирают и сжигают, а пепел высыпают в протекающую рядом реку.

По понятным причинам мы не стали подниматься на площадку и посчитали достаточным послушать устный рассказ о местном ритуальном обряде, обходящемся без традиционной в Индии кремации, но так и не смогли выяснить, какую роль здесь выполняют обезьяны. Нам только пояснили, что ритуал требует их обязательного присутствия.

Обезьян здесь было великое множество: они, цепляясь за мельчайшие выступы и трещины, карабкались по стенам, взбирались на гребень стены, распугивали грифов и что-то рассматривали на площадке.

Несколько групп обезьян, похоже, семьи, расположились рядом с дорогой за невысоким парапетом и внимательно разглядывали туристов. Они напомнили мне сцену из главы, не вошедшей в нетленный роман «Двенадцать стульев», которая называется «Прошлое регистратора ЗАГСа». В ней повествуется, как на вечернем представлении в Старгородском кафешантане «Сальве» «в момент наивысшей радости в зал вошел известный мот и бонвиван, уездный предводитель дворянства Ипполит Матвеевич Воробьянинов, ведя под руки двух совершенно голых дам. Голые дамы с любопытством смотрели на окружающих.» Такое же наглое любопытство было, мне кажется, написано и на физиономиях обезьян.

Виктор решил закурить и стал разворачивать сигаретную пачку. Неожиданно одна из обезьян вскочила на парапет, выхватила пачку из его рук, спрыгнула вниз и стала грызть добычу. Вкус табака ей явно не понравился, и когда мы пошли к машине, она вновь вскочила на парапет, догнала Виктора и стала яростно колотить его кулачками по спине. Вот тебе и милая обезьянка - священное животное.

Другим священным животным в Индии, как известно, считается корова. То, что мы увидели в Калькутте, в моем понимании коровой называть было нельзя: ростом чуть больше овцы или крупной собаки, грязно-серого цвета, никогда не мытое и исхудавшее существо, с печальными, необыкновенно красивыми глазами слоняется неприкаянно взад-вперед по городу, не обращая внимания на дикое дорожное движение.

Я шутил, что в Москве движение правостороннее, в Дели – левостороннее, а в Калькутте – по теневой стороне: пешеходы с кладью и без нее, автомобили – и легковые, и грузовые, рикши, верблюды, буйволы, ишаки – все находятся в броуновском движении, сигналят непрерывно (если есть чем), ругаются немилосердно со свирепым видом (кажется – сейчас поубивают друг друга, но драк мы не видели), и среди этого спокойно ходят коровы без каких-либо даже намеков на неудовольствие со стороны участников дорожного движения. Не знаешь, чему больше удивляться – невозмутимости коров или непримиримому буйству калькуттцев….