Начальником отдела тяжелого машиностроения в то время был Олег Александрович Пащенко, ранее работавший на «Уралмаше» заместителем генерального директора по развитию. В последних числах июля, помню, ОА остановил меня в коридоре и огорошил: «Иди ко мне начальником подотдела – я уже четвертую кандидатуру не могу оформить. Вроде все было согласовано по Кириллину, так его Минтяжмаш в последний момент направил по разнарядке на два года в Академию. У меня опять кризис. Иди: оклад 380, медицинское обслуживание – в первой поликлинике четвертого управления, продукты - в «кремлевке», квартира, московская прописка… Давай!».
Предложение ОА меня заинтересовало: у меня в Воронеже тоже был если не кризис, так предкризисное состояние. Перед приездом в Москву я заходил по делам в обком партии и там мне рассказали, как первый секретарь Игнатов, просматривая сводку ЧП за неделю, так прореагировал на второй смертельный случай на нашем заводе:
- Второй случай?
- Да, второй.
- И кто же там главный инженер, у которого люди гибнут?
- Ломтев. Между прочим, член обкома.
- Тем хуже для нас и для него. Надо разбираться и решать.
Я немного знал, что означает «разобраться» у Игнатова, и мне стало обидно: во-первых, случаи были зарегистрированы как не связанные с производством – один из них произошел с рабочим, которого в обеденный перерыв смертельно травмировала автомашина за территорией завода. В другом случае в «глухом» месте территории завода под забором был обнаружен труп молодого рабочего без признаков насилия.
Во-вторых, работа по соблюдению правил техники безопасности на заводе, по оценке профсоюзной инспекции, была организована достойно и имела положительную динамику. Более десяти лет я еженедельно проводил совещания с начальниками всех цехов и служб, на которых главной была мысль, что правила по ТБ написаны кровью людей и их нужно неукоснительно выполнять. И вдруг такая оценка… Да еще от такого лица…
Я ответил ОА, что предложение заманчивое, но его требуется обсудить с домашними и потом решать.
В тот же день я рассказал Алле о разговоре с Пащенко, та не возражала, и я сообщил ОА о принятии его предложения.
Началось оформление. Оно не было простым, как может показаться. Потребовалось пять экземпляров собственноручно написанных анкет, безо всяких «да-нет», а требующих пространные ответы. Автобиография также писалась от руки, и тоже в пяти экземплярах, – и это была только часть процедуры. Дальше была работа «за кулисами». Анкеты я сдал в отдел кадров Госплана в конце июля, а в начале августа ко мне зашел Николай, куратор нашего завода по линии КГБ и таинственно сообщил, что на меня пришел запрос «с самого верха» по какой-то слишком подробной форме. Николая интересовала причина столь высокого запроса – не провинился ли я в чем-нибудь перед их ведомством, и он решил выпытать, чтобы лучше сориентироваться.
Я рассказал ему о возможной причине повышенного интереса к моей персоне, и Николай успокоился. Он рассказал, что проверку ему следует произвести «по максимуму», что потребуются сведения из всех мест, где я жил – родился, учился, работал. Даже потребуется кому-то из их конторы в Георгиевске сходить на могилу к моим родителям и убедиться, что шестиугольные звезды на памятнике отсутствуют.
От такого «внимания» стало, откровенно говоря, не по себе.
В сентябре «таможня дала добро», и меня вызвали на согласование в Москву. Первым был отраслевой зампред Слюньков. Он подробно расспрашивал по всем вопросам – дольше всех по времени, потом подтвердил согласие и разрешил заходить по любому поводу, если в жизни случатся какие-либо затруднения.
Следующим этапом был первый зампред, Николай Иванович Рыжков. Здесь разговор был покороче: НИ сразу и неожиданно спросил: «А где мы раньше встречались?». Я напомнил:
- Когда Вы работали в Минтяжмаше, я выступал на заседаниях Коллегии Министерства, на совещании по буровым станкам, а также когда Вы приезжали в Воронеж…
- Теперь ясно. На должность начальника подотдела обычно мы оформляем специалистов, имеющих министерский опыт работы. По-моему, это новый подход у кадровиков - брать непосредственно с производства. А я вижу – лицо знакомое, но не мог вспомнить. Я согласен, идите, работайте, успеха Вам.
Потом собеседования я прошел в отделах ЦК КПСС – в экономическом и машиностроительном, а потом вышел приказ о назначении меня с 25 октября 1982 года начальником подотдела подъемно-транспортного, угольного и горнорудного машиностроения Госплана СССР.
Расскажу сразу, чтобы потом не возвращаться, какие я получил социальные и экономические льготы для проживания.
Во-первых, меня и Аллу сразу прикрепили к поликлинике №1 в Сивцевом Вражке, где немедленно окружили теплом и заботой (без кавычек): быстро провели массу анализов, осмотрели снаружи и изнутри, нашли кое-что по мелочам и не успокаивались, пока не залечили все наши «болячки». Пащенко шутил, что в первой поликлинике здоровье начальства считается вещью казенной, и поэтому относятся к нему со всей ответственностью. (Сознаюсь, было это несколько непривычно, но приятно).
Одновременно нам объяснили, что в случае необходимости стационарного лечения мы будем проходить его в ЦКБ.
Во-вторых, о льготе, важнейшей в условиях дефицита – об обеспечении продуктами питания. За давностью лет эта льгота «обросла» такими домыслами, что их можно считать вымыслами: и что все, мол, было бесплатно, и что никаких ограничений, и что все было импортное…
А выглядело это так: каждый месяц мне выдавали небольшую книжицу форматом со спичечный коробок, с отрывными талонами по два на каждый день – обед и ужин. Можно было прийти в столовую и плотно покушать на один из талонов, но обедающих я там видел очень редко – в основном все брали продукты домой. Ассортимент продуктов был по тем временам сказочный: мясная вырезка, колбасы, икра, сыры, кофе, чай, коробки с шоколадными конфетами - все по государственным ценам (спиртные напитки в столовой отсутствовали).
За месяц можно было получить продуктов на 140 рублей, а платить при получении «книжицы» нужно было лишь половину – 70 рублей доплачивал профсоюз. (Здесь уже имелся определенный повод для домыслов о «полной халяве»: государственная цена мясной вырезки, например, была 2 рубля за килограмм – но даже увидеть ее в гастрономе было невозможно, а на рынке такое мясо стоило в несколько раз дороже). Единственно, чем ограничивалось количество получаемых продуктов, это наличием талонов, которых было только два на день.
Льгота эта среди московских чиновников считалась очень престижной: благодаря ей можно было без малейших хлопот обеспечивать первоклассными продуктами семью из 4-5 человек. Пользовались льготой министры и председатели госкомитетов, их заместители, некоторые работники ЦК и Совмина, а также начальники отделов и подотделов Госплана СССР (по чину я был самый младший).
У «льготников» было еще одно важное преимущество - возможность приобретения практически любых художественных книжек. Книги в то время были большой редкостью, и если в Москве еще можно было (случайно) сделать в книжном магазине достойное приобретение, то в провинции увидеть на прилавке хорошую книжку можно было еще реже, чем колбасу в гастрономе.
Ежемесячно книжная экспедиция присылала мне список книжных новинок всех центральных издательств – более ста наименований на любой вкус: мемуары, детективы, подписные издания, поэзия, детская литература и т.д. Мне предоставлялось право заказать по одному экземпляру. Я заказывал не более пяти книг и отдавал список коллегам, которые увеличивали заказ до 40-50 книг (в других подотделах начальники поступали так же).
Жить мне в Москве было негде. Можно было, конечно, остановиться в гостинице, но как раз в это время вышло решение, что платить нужно будет из своего кармана, а это – 7-8 рублей за сутки – дороговато! Меня поселили в госплановском доме отдыха в Новогорске – номер с умывальником, холодильником, и всего рубль-двадцать в день. Несколько неудобно было добираться с работы: на метро до «Речного вокзала» плюс 25 минут автобусом, а его иногда нужно было и подождать.
