Перехожу к обещанному выше описанию последствий строительства злополучного литейного цеха.

В середине апреля из Москвы на завод приехал инспектор Комитета партийно-государственного контроля ЦК КПСС и Совмина СССР с целью проверки достоверности отчетности в капитальном строительстве. Звали его Владимир Ильич, фамилию не помню. Система партийного контроля была серьезнейшей организацией в стране, почище народного контроля, и я понимал, что нам будет не до шуток. Показал Владимиру Ильичу цех – молчит и впечатления не высказывает, чувствуется, что он «в теме», и ему «лапшу на уши не повесишь». Пока осматривали цех, ВИ рассказал между прочим, что они только что закончили проверку строительства литейного цеха на каком-то заводе в Молдавии. Обнаружили серьезные приписки, и хотя корыстных целей не обнаружено, директор и главный инженер получили партийные взыскания и были освобождены от занимаемых должностей.

Я понял, что дело пахнет керосином, и нам расслабляться нельзя. Собрал всех причастных к строительству и под строжайшим секретом проинструктировал:

- ничего не скрывать от проверяющего и даже всячески демонстрировать свою готовность предоставить любую точную информацию о новостройке;

- ни при каких обстоятельствах не вступать с ВИ в споры, даже в случаях, если он оперирует недостоверной информацией. Более того, подобную информацию следует попытаться развить и постараться, чтобы она попала в материалы проверки;

- никому не подписывать никаких, даже самых безобидных справок: у нас, мол, запрещено, и все материалы – через Дирекцию;

- немедленно докладывать лично мне обо всех контактах с ВИ и о высказанных им замечаниях.

Потом познакомил ВИ со своим активом, и проверка пошла полным ходом. ВИ проявил себя добросовестным и исполнительным работником: целыми днями он находился в цехе, разговаривал с рабочими, бригадирами, собирал любую негативную информацию. Иногда ВИ заходил ко мне, заводил разговор об обнаруженных им нарушениях, пытался вытащить из меня какие-либо оправдания, но я с обреченным видом соглашался с любыми его замечаниями.

Тем временем втайне от ВИ у нас готовились официальные объяснения по каждой из его претензий. Замечания были в основном абсолютно обоснованными, но я знал, что соглашаться с ними никак нельзя, и аргументировано возражал.

Так прошло примерно две недели, близилась развязка, и за два дня до отъезда ВИ сдал свою «рукопись» в машинописное бюро. Естественно, ее через минуту положили мне на стол, и я принялся внимательно изучать труд ВИ.

Замечаний было около 150. Большинство были справедливыми, но было много, основанных на нашей «дезе». Абсолютно все замечания были внесены мною в таблицу из двух колонок: слева «Содержание замечания», справа «Комментарий завода». После этого рукопись была возвращена в машинописное бюро с указанием создать видимость интенсивной работы, но не торопиться и закончить печатать к 19 часам в день отъезда ВИ (за 3 часа до отхода поезда).

Затем все силы были брошены на создание комментариев. Благодаря «осведомителям» значительная часть замечаний была мне известна, и комментарии по ним были уже практически готовы. Часть пришлось готовить заново, подыскивая необходимые правдоподобно выглядевшие аргументы. Иногда аргументы эти были сплошной «липой», но что мне оставалось делать?

Допустим, в акте отмечалось, что со слов такого-то бригадира такой-то питатель был запущен только в марте. В этом случае в комментарии мы указывали, что «на основании информации некомпетентного работника проверяющий сделал неправильный вывод о сроке запуска питателя, который прошел пуско-наладочные работы еще в декабре (копия акта прилагается), а в марте устранялись заводские дефекты, обнаруженные позднее, в процессе эксплуатации (копия акта прилагается)».

Оба упомянутые акта были, конечно, подготовлены и подшиты в процессе проверки, а «почему их в свое время не показали уважаемому Владимиру Ивановичу, так он ими, очевидно, не интересовался. Попросил бы - обязательно бы дали!».

И подобные комментарии были сделаны абсолютно по всем замечаниям: «Завод не согласен… Вывод сделан неверно…» , и т.п. Абсолютно по всем и только в категоричной форме.

Ровно в семь часов вечера ВИ получил, наконец, три экземпляра отпечатанного акта, принес их мне и попросил ознакомиться, как этого требовал регламент проверки. Я для виду «покочевряжился» слегка: знакомиться я могу только с документом официальным, а его, мол, нужно сперва подписать самому ВИ. Не чувствуя подвоха, ВИ подписал документ. Я опять-таки для виду просмотрел акт «по диагонали» и попросил два часа на ознакомление. Сошлись на одном часе (уезжать надо!).

Через час я вручил ВИ два экземпляра акта, подписанных мною, с объяснениями, тоже в двух экземплярах, которые были в несколько раз объемистее акта.

Надо было видеть лицо Владимира Ивановича: «Когда же все это читать? Что же мне теперь делать? Нужно все начинать сначала? Почему же Вы мне раньше ничего не говорили? Ведь из Ваших комментариев следует, что я написал чушь!?».

Я участливо развел руками: «Не смею спорить, знаю только, что «не судите, да не судимы будете…»».

Проверяющий уехал, но я знал, что радоваться рано, и вся наша писанина выеденного яйца не стоит.

В середине мая я получаю приглашение – явиться в Комитет партийного контроля.

Поехал. ВИ смотрит на меня волком, ведет к какому-то крупному начальнику – кабинет с ковром, два секретаря и помощники, все «навытяжку», но на двери кабинета никаких сведений о статусе хозяина.

Заходим. Сидит за столом средних лет мужчина, серьезное, умное лицо. Вышел из-за стола, вежливо поздоровался за руку, отправил ВИ за дверь, сел за приставной стол против меня. Потом, показав на акт проверки, говорит: «Я внимательно прочел и решил поближе познакомиться с человеком, который так классически «обул в лапти» нашего «зубра» Владимира Ивановича. Рассказывайте все: о себе, о заводе, о цехе…».

Я сообразил, что юлить здесь нельзя, нужно идти «ва-банк»: «Если разговор у нас с Вами следует считать официальным, то я буду доказывать, что акт проверки грубо искажает действительность и от начала до конца является клеветой на наш доблестный коллектив, который уже четыре квартала подряд по итогам социально-экономических показателей, достигнутых в ходе всесоюзного соревнования промышленных предприятий, получает переходящее красное знамя ЦК КПСС и Совета Министров СССР.

А если вопрос задан «не для протокола», я честно сознаюсь, что замечания в акте в основном правильные, по формальным признакам налицо с нашей стороны приписка, а мои комментарии – полнейшая «туфта». Но наша действительность не позволяет действовать иначе, и без нарушений литейный цех построить нельзя. Если подходить строго по закону, все руководство завода и я в первую очередь заслуживают самых серьезных взысканий, но от этого пользы никому не будет».

Потом начал рассказывать, почему это наша действительность не позволяет строить без нарушений, и что нужно делать, чтобы исправить положение.

«Сам» слушал внимательно, иногда позволял себе вставить уточняющий вопрос, потом тоном, не допускающим возражений, спокойно произнес: «Ну, хорошо. Воронеж мы слушать не будем – найдем еще что-либо интересное. Идите и спокойно достраивайте цех».

Я поблагодарил за прием, отметил пропуск у секретаря и, не попрощавшись с ВИ и даже не узнав имени «самого», побежал в родное министерство рассказывать о случившемся чуде: в Комитете госпартконтроля тоже есть хорошие люди!

Пронесло на этот раз!

Глава 45. 1982 год - переезд в Москву. Госплан СССР

Заканчивать строительство литейного цеха (его вторую очередь плюс все «хвосты» от первой) пришлось уже не мне, а моему преемнику Николаю Сергеевичу Кариху, которого, к счастью, партийный контроль больше не проверял.

Через несколько месяцев я совершенно неожиданно для себя оказался на работе в Москве. Переезду в столицу я, очевидно, обязан был своему «увлечению» капитальным строительством: мне часто приходилось бывать в Госплане СССР - в отделах тяжелого машиностроения, черной и цветной металлургии, капитального строительства – хлопотное это было дело - выбивать для строительства завода деньги и оборудование, но я старался и, конечно, примелькался.