Вернувшись на завод, я не имел возможности повлиять на организационные процессы, но потом, став руководителем департамента машиностроения в ведущем экономическом ведомстве страны, пытался, как мог, помочь одержимому питерцу, энтузиасту-одиночке Колосову Владимиру Григорьевичу, который хотел организовать инжиниринговые службы во всех регионах России. Но мои начальники посчитали Колосова проходимцем и жуликом, и процесс сам собою затих.

* * *

Что еще запомнилось в «калейдоскопе» американских предприятий, это неторопливость и размеренность в работе персонала: все делалось без спешки, суеты и без признаков «потогонной системы».

Отложилось в памяти также постоянное стремление руководящего персонала избавиться от нерациональных действий.

Например. Первого октября у принимающей фирмы начинался новый финансовый год, предстояли отчеты о проделанной работе и доклады о задачах на перспективу. Накануне был предновогодний ажиотаж: нужно было успеть оформить продажу, что-то отгрузить, что-то достроить – примерно так же, как и у нас. Один из руководителей экономической службы поведал мне, что отчет о работе за прошедший год с предложениями, кому и что делать в будущем, должен быть представлен на рассмотрение дирекции не позднее 5 октября.

Откорректированный отчет не позднее 10 октября должен быть направлен телетайпом всем предприятиям и акционерам фирмы (более чем по 40 адресам в 20 странах) с сообщением, когда и где состоится совещание по обсуждению материалов. Каждый, кто получит такое сообщение, должен будет сообщить о своем участии, желательно с предварительными замечаниями. От адресата требовалось либо заказать себе гостиницу, либо сообщить, что с докладом согласен и участвовать в заседании не будет.

На совещании никаких докладов делаться не будет (все уже получено в печатном виде), и поэтому начинают сразу с прений. Вот и вся процедура! А у нас…

* * *

Посещения горных предприятий были для нас совершенно бесполезны: на железорудной шахте, которую мы посетили, использовалась старая техника, основанная на работе скреперной лебедки, а современных самоходных машин не было и в помине. Аналогичной по техническому уровню оказалась и угольная шахта, я даже не стал в нее опускаться, а Павлов потом долго плевался: «В Кузбассе можно увидеть больше». Хозяева объяснили, что в целях сохранения для потомков собственных запасов природных ресурсов в Америке принят закон, по которому на шахтах с производительностью, превышающей столько-то тонн угля в сутки, искусственно установлены «дикие» нормативы количества надзорного персонала, при котором добыча угля становится нерентабельной. По этой причине угледобывающие комплексы на территории США нигде не применяются.

Не знаю, насколько это было правдой, но Моргунов остался крайне недоволен: он посчитал, что американцы секреты от него прячут и показывают «вчерашний день».

Впечатлений от неофициальной части поездки было, конечно же, предостаточно. Сопровождал нас в поездке Лес Пентек, среднего роста крепыш, отлично знающий русский язык и человек довольно оригинальный. Мне кажется, он не был случайным человеком в нашем сопровождении. Я в делегации был самый молодой, спортивного вида, немного «накачанный», вел себя выдержано, спокойно, и Лес постоянно как бы тяготел к общению со мной (может быть, решил, что я ему «родственная душа»?).

Лес рассказал, что он наполовину русский, его дядя был последним царским министром финансов по фамилии Коншин, который после революции со своей семьей, частью российской казны и большой группой татар-охранников эмигрировал в Югославию и организовал там русскую колонию. Сестра Коншина вышла там замуж за венгра, в результате чего родился он, Владислав. Поскольку с таким длинным именем за рубежом жить неудобно, пришлось его укоротить и назваться Лесом.

Когда Лес вырос, его послали учиться в Италию. Два года он там чему-то учился, потом это занятие ему надоело, и они с приятелем завербовались в израильскую армию (шла очередная война с арабами), в войска особого назначения, по-нашему – в десантники.

В начале службы было хорошо: кормили, одевали, давали возможность отдохнуть, начисляли на личный счет хорошие деньги, а потом приятеля застрелил арабский снайпер, и Лес, задумавшийся, а кому это нужно, бросил все и уехал в Южную Америку. Там после долгих мытарств он стал работать в филиале фирме «Джой» менеджером иностранного отдела. Жизнь обучила Леса языкам: кроме русского, он знал сербский, венгерский, итальянский, иврит, испанский и английский.

Как объяснил Лес, Фрэнк Уайт, заместитель Вилкока, вызвал его в США, чтобы сопровождать русских в качестве переводчика и «создателя комфортных условий их пребывания в Штатах» - так именно он выразился.

И Лес старался. Он первым просыпался утром, проверял транспорт, подготовленность программы, готовность билетов, обедов, ужинов и т.д. При всем при этом Лес не отставал в выпивке: мы с Павловым попробовали раз его накачать - ничего не вышло: Лес только хитро улыбался.

Мы как-то летели на внутреннем рейсе, Лес сидел, по обыкновению, рядом со мной. Перед этим мы «тепло попрощались» с очередными хозяевами, и Лес моментально «выключился» (еще одна его удивительная способность – засыпать при малейшей возможности и немедленно, когда требуется, взбадриваться). Я пытался что-то прочесть в газете, а потом обратил внимание, какие у Леса интересные ногти на больших пальцах рук: темные, почти коричневого цвета, длинные (сантиметра по два), толстые и, чувствовалось, ухоженные, как при хорошем маникюре. Я вспомнил (читал как-то), что где-то на юге Китая есть вид единоборства, в котором противники ведут бои, действуя ногтями, как когтями, причем наносят увечья не хуже, чем колющим оружием.

Я осторожно прощупал ноготь у Леса – было ощущение чего-то прочного, металлического. Лес моментально открыл глаза, спрятал «когти» в кулаки и выжидающе посмотрел на меня. Мне ничего не оставалось, как выставить вверх большой палец: «Высокий, мол, класс!». Лес спросил меня «А ты знаешь, что это?». Я неопределенно пожал плечами, что можно было расценивать и как «Само собою!», и наоборот. Тогда Лес прошептал мне на ухо:

- Фрэнк приказал мне обеспечить вашу безопасность. Только смотри, никому об этом не говори.

- А где у тебя кольт 12-го калибра?, - попробовал я пошутить.

- Никогда им не пользуюсь! Только пальцы, а где не достаю – каблуком.

- Ну что, пальцы? Царапаться только…

- Не скажи! Пальцы очень надежны! Вот, к примеру, у вас долго учат пользоваться ножом. Но нужно быть виртуозом, чтобы «снять» часового: чуть допустил неточность с ударом, он закричит и может все испортить. А если я взял его за горло, оно у меня все остается в кулаке, и мой «клиент» только зашипит.

Потом Лес продемонстрировал свои «навыки»: он вытащил из кармана на спинке переднего кресла несколько буклетов и, держа их перед собой на весу, резко «чиркнул» по ним ногтем своего большого пальца правой руки. Большинство буклетов оказались перерубленными пополам, как бритвой.

От профессионального спокойствия Леса у меня мороз по коже пробежал, я пробормотал что-то вроде «Ладно, посмотрим» и предложил вздремнуть. А потом я сообразил, почему Лес старается всегда держать руки в карманах (раньше просто не обращал внимания) – Лес прятал от окружающих свои ногти (а точнее, когти)!

А для советских людей обстановка в Америке в это время, несмотря на общее потепление отношений, была напряженной. Сотрудники Амторга (торговой организации, созданной в 20-е годы еще до установления между СССР и США дипломатических отношений) рассказали нам, что лишь за несколько дней до нашего приезда со здания синагоги, хорошо наблюдаемой из их офиса, был снят ранее висевший плакат с призывом: «За каждого убитого в Израиле солдата убьем одного советского дипломата!».

А еще за несколько дней до этого по Амторгу стреляли, попали в стекло – выстрел носил, очевидно, лишь устрашающий характер, но от всего этого было не по себе.