И комбайны были быстро отгружены в Болгарию – там близилась уборка.

Но у Хрустачева, видимо, душа все-таки болела, и он к началу уборки кукурузы для осуществления авторского надзора командировал в Болгарию начальника нашего ОТК Юрия Петровича Лазеева. Тот объехал кукурузные поля Болгарии, встречался с комбайнерами, пытаясь выявить какие-либо замечания по надежности техники. Через 10 дней ЮП возвратился и продемонстрировал Хрустачеву благодарственное письмо с дифирамбами советской технике.

ЛН, конечно, был рад письму, но сказал: «Радоваться рановато – примета плохая. Храните это письмо лет 15 - 20, а потом можно и порадоваться».

С «комбайновой» историей мне довелось неожиданно столкнуться еще раз. Случилось это в сентябре 1982 года, когда я практически уже «сидел на чемоданах» перед переездом в Москву. Ко мне в кабинет зашел крепкого вида мужичок, как он представился, председатель колхоза из-под Нежина, с Украины:

- Я в Воронеже проездом, но решил зайти: мне хотелось бы приобрести хотя бы один комбайн ККХ-3. Я у Вас был лет 15 назад – их стояло «море», а сейчас нет. Неужели не осталось ни одного?

- К сожалению, это так. Обратитесь в Херсон, там вроде продолжают выпускать.

- Н-е-е-т, Херсон меня не устроит: у меня их знаете, сколько перебывало? Два-три года поработает и на свалку. А Ваш как получили, так и «стрижет» себе спокойно более 15 лет, только поистерся весь и проржавел. Вот это – машина!

Я объяснил председателю-кукурузоводу, как тщательное соблюдение технологической дисциплины может оказывать решающее значение на качество выпускаемых машин (ничем другим я не смог ему помочь), и он ушел раздосадованный.

* * *

А я вспомнил еще случай на тему контроля качества. Однажды во время посещения Швеции наш первый замминистра Н.И. Рыжков дал согласие на наше участие в тендере на поставку буровых станков на железодобывающий рудник Кируна, находящийся в этой стране за Полярным кругом. В условия тендера входили сравнительные испытания наших СБШ-250 и американских станков такого же назначения.

Задание мы получили в феврале, а отгрузить станок должны были до конца мая. Я попытался отодвинуть срок (производственный цикл более 90 дней, а нужно еще решить вопрос с северным исполнением, заказать экспортные комплектующие…), но получил по шее: «Все уже подписано на высочайшем уровне, и замена срока означает капитуляцию перед американцами. Думай, как выполнить, а не как …».

Особенно думать не пришлось. Мы провели короткое совещание с конструкторами из Поваровского проектного института. Директор института, Виктор Дмитриевич Чугунов, которого я по-дружески звал штурманом отечественной буровой техники, доложил участникам совещания: станок выпускается уже более 10 лет, недавно прошел модернизацию, серьезных мероприятий по совершенствованию конструкции проводить не требуется.

Наш ОТК доложил полученную от отечественных комбинатов статистику об эксплуатационных отказах станков: поломки случались часто, но совершенно бессистемно – то перепутали марку стали, то поставили деталь без термообработки, то еще что-либо… Мы согласились с мнением, что конструктивно в станке менять ничего не требуется, а зафиксированные поломки являются следствием бесконтрольности за качеством в условиях случавшейся «штурмовщины» на производстве.

Мы решили сделать прорыв в вопросах качества, в первую очередь – организационный:

- главный конструктор составил перечень ответственных деталей и узлов (около 200 наименований);

- главный технолог подготовил маршрутную документацию на эти детали, в которой после каждой операции расписывались рабочий и контролер ОТК;

- начальник ОТК организовал тотальный контроль ответственных деталей и подготовку согласованных с заинтересованными службами завода решений по обнаруженным отклонениям от требований технической документации с обязательным утверждением этих решений у главного инженера завода;

- исполнителям была обещана приличная премия по окончании работ.

И работа закипела, все с должной ответственностью потрудились, и в требуемый срок станок был отгружен.

Первоначально испытания должны были продолжаться 6 месяцев, потом их продлили еще на 6, потом еще на 6. В общей сложности получилось восемнадцать месяцев – полтора года – и за это время не случилось ни единой аварии!

От завода мы откомандировали в Кируну механика с Криворожского ГОКа, классного специалиста Орешича. Он, бедолага, почти 2 года жил в Заполярье без семьи, без товарищей, без «языка» и без работы – он страдал, что станок пашет и пашет, а ему нечего делать. Единственно, с кем он мог общаться, был сотрудник шведской организации-посредника по фамилии Кристи, который «протаскивал» просоветскую политику в приобретении техники.

К сожалению, результат получился не в нашу пользу. Руководство рудника дало заключение о некотором превосходстве СБШ над конкурентом и рекомендовало остановить свой выбор на советской технике, но при вынесении окончательного вердикта в Стокгольме начальство отдало предпочтение американцам (решающую роль сыграли сложившиеся долгосрочные связи). Кристи объяснил так: «Там все решают сионисты». Как бы там ни было, Орешич приехал разочарованным, но радостным: он приобрел в Швеции новенькую «Волгу» и перегонял ее, полную гостинцев, своим ходом в Кривой Рог к заждавшимся домочадцам.

Орешич много интересного рассказывал о жизни шведской глубинки. Некоторые вещи казались нам неправдоподобными. Ну как можно поверить, что за Полярным кругом в глухом медвежьем углу круглый год продается свежая (не замороженная!) клубника? (Про себя мы решили – заливает, сукин сын).

Или еще. В канун рождественских каникул Кристи предложил Орешичу съездить в Норвегию погостить у его тетки. Орешич не согласился – советским людям пересекать без разрешения границу категорически не разрешалось. Кристи сказал, что в таком случае Норвегия отменяется, поездка будет в другое место. Как оказалось, он слукавил: усадил Орешича в свою машину и поехал. В дороге остановились перекусить. Орешич заподозрил неладное: говор звучит по-новому, а потом еще монеты с дырками… На его недоумение Кристи со смехом сообщил, что они уже давно в Норвегии, когда и как пересекли границу – не заметили.

Чудные мы какие-то были – всему, что сейчас обыденно, удивлялись, как дикари. Захотелось рассказать по этому поводу анекдот, давно не рассказывал:

Поручик Ржевский собирается на встречу с друзьями, думает, какой бы ему свежий анекдот рассказать, ничего не вспомнил и обращается к денщику:

- А скажи-ка, любезный, какую ты интересную историю знаешь? И не можешь ли ты рассказать ее мне?

- Вполне могу, если хотите. Слыхали, как австралийские аборигены ловят страусов? Они бреют голову наголо, закапываются в песок – только макушку видно, страус идет по пустыне, думает, что нашел яйцо и садится на него. Тут-то абориген за ноги страуса – хвать!

- Да-а…Забавно, забавно….

Приходит поручик в свою компанию, доходит его очередь рассказывать.

- А хотите, господа, я расскажу вам забавную историю, как австралийские аборигены ловят страусов? Они бреют голову наголо, закапываются в песок – только задница наружу, страус идет по пустыне, думает, что нашел гнездо и садится на него. Тут-то абориген за ноги страуса - хвать!

Все дружно рассмеялись: «Забавно, забавно….». А потом вдруг один из слушателей спрашивает Ржевского: «А скажите-ка, поручик, а зачем это аборигены бреют себе голову?»

Ржевский задумался на мгновение, а потом убежденно выпалил: «Да так-с, дикари, да и только!».

Может быть, ответ на вопрос, почему мы удивлялись рассказам Орешича следовало бы искать у поручика Ржевского?

По условиям тендера оборудование, «проигравшее» сравнительные испытания, подлежит возврату на завод-изготовитель и реализуется на внутреннем рынке. Станки наши в то время были очень дефицитными, и нам не стоило большого труда пристроить «шведа»: ближе всего к заводу находился Лебединский комбинат, где главным механиком карьера работал Сенник, с которым у нас были добрые деловые отношения.