Так прожил бы и я всю свою жизнь. Но случай свел меня с Маджиде. Я не буду говорить тебе, как люблю ее… Думаю, что больше никого на свете не смогу так полюбить. Я нашел в ней такие качества, какие годами безуспешно искал в людях, и уже начал было полагать, что никогда не найду. В ней я увидел человека, не похожего на нас, настоящего человека, каким он должен быть. Мне следовало самому перемениться, чтобы стать достойным ее. Но я не смог. И в своем бессилии обвинил все того же дьявола внутри себя. Однако я был просто ленивым и безвольным человеком. И только! Я не привык сдерживать себя, не привык в нужный момент руководствоваться рассудком. Я полагал, что важнее обладать той примитивной свободой, какой пользуются дети, чем быть настоящим человеком. Как я ни любил Маджиде, мне было неприятно, что я от кого-то завишу. Я не мог удержаться, чтобы не оглядывать с ног до головы любую женщину на улице. Однако я не пал так низко, как того боялся. Не из-за своей порядочности, а потому что Маджиде, как бы я ни противился, все же влияла на меня в хорошую сторону. Но тот вечер, когда мы были в благотворительном обществе, выбил меня из колеи. Стоило мне оказаться среди прежних приятелей, девушек, с которыми я болтал в коридорах университета, развлекался на пикниках и прогулках, как я забыл обо всем. Эти приятели были живым воплощением прежней жизни. Может быть, Маджиде тебе рассказывала. Я напился и в присутствии любящей меня женщины вел себя непристойно… Она вынесла бы и такое испытание, если бы дело было только в этом!.. Но я опустился еще ниже. Маджиде тошнило от окружавшей ее обстановки, а я бросил ее одну. Мало того, дал ясно понять, что эти люди, которые вызывали в ней такое отвращение, вовсе не противны, а близки мне. Тут уж ничего нельзя исправить. Я не дурак. Я сразу понял, что все кончено и Маджиде никогда больше не сможет относиться ко мне с доверием. Какие бы клятвы я ни давал ей и самому себе, теперь это было бы смешно. Когда я слушал тебя перед концертом, я почувствовал, что в моей голове многое прояснилось, и я решил еще раз испытать себя. Но тут же забыл о своем решении. Сейчас я сам не верю себе. Я должен изменить свою жизнь и самого себя. Обязательно. Но когда я смогу это сделать? После многих лет внутренней борьбы! Или же, так и не преуспев в этом, буду влачить прежнее бессмысленное существование? Как бы там ни было, заставлять Маджиде жить такой жизнью - преступно. Я не хочу тащить ее с собой по пути, который неизвестно куда приведет, и никогда не соглашусь на это, даже если бы она сама пожелала. Когда я подбил итог, я увидел за собой столько грехов, что мне стало стыдно смотреть людям в лицо. Так и с кассиром. Что стало с ним? Я разыскивал его, хотя ничего никому не говорил об этом. Нашел его дом и долго бродил вокруг. Я увидел только скорбное лицо его жены и печальных детей. Куда он делся? Бродит ли по свету, проклиная людей, или погрузился в вечный сон, и волны шевелят его седые волосы среди водорослей на дне моря. Только одиночество и упорная внутренняя борьба могут очистить от всей этой скверны. Но я никому не хочу омрачать жизнь. Вот наши брачные свидетельства. Они еще не подписаны. Я их разорву. Только эта вот маленькая фотография останется у меня. Я думаю, что такая слабость простительна. Могут спросить: «Что же будет молодая женщина делать без тебя? Куда она денется?» Я уверен, что ты так не скажешь. Ты все это уладишь. Делайте, как знаете. Хочешь - возьми ее к себе, как сестру, хочешь - женись на ней. Считай, что меня нет на свете. Мы пойдем в жизни разными дорогами, будем жить в разных мирах. Я попытаюсь стать человеком. Лет десять тому назад мой учитель сказал мне: «Ты расточаешь свой ум, как мот». Он был прав. Я пустил ум по ветру и вот обанкротился. У меня ничего не осталось. Я думал, что мой ум будет без конца излучать энергию, как радий. Но забыл о том, что необходимо развивать и обогащать его. Я старался быть интересным, но не старался быть человеком; я не испытывал желания что-либо совершить, но хотел подняться туда, откуда мог бы с презрением взирать на тех, кто занят делом. Но что я представляю собой в бесконечности пространства и времени? Сорная трава. Червяк. Нет, еще более бесполезная и ничтожная тварь… - Омер умолк, не в силах продолжать. Глаза его горели, во рту пересохло, кожа на скулах так натянулась, что, казалось, вот-вот лопнет. Бедри хотел погладить его руку, но Омер отдернул ее.

- Сегодня меня выпускают. Пришло предписание из прокуратуры. Начальник тюрьмы оформляет документы, и я буду свободен. Вот почему я отослал Маджиде. Подумал, что, если мы выйдем вместе, я не смогу с ней расстаться. И все-таки я хотел бы посмотреть на нее в последний раз. Ох, как хотел бы!..

Голос его дрожал. Он уставился на белый потолок, потом, с большим трудом овладев собой, продолжал:

- Ты понимаешь, Бедри? Ни ты, ни Маджиде не должны разыскивать меня. Не отказывайте мне в этой милости. Может, я поеду в Балыкесир. Может быть, в какое-нибудь другое место. Мне следует заняться собой, попытаться начать жизнь заново. Для этого надо окончательно порвать с прошлым. Кто знает, может быть, когда-нибудь, не скоро, мы встретимся совсем другими людьми и с улыбкой протянем друг другу руки. Мне нет нужды говорить о Маджиде. Я спокойно могу доверить ее тебе. Знаю, ты любишь ее не меньше меня и сможешь быть ей лучшей опорой в жизни, чем я. Увидишь, она понемногу привыкнет к тебе. Но должно пройти некоторое время. У нее уже есть горький опыт, она не сможет сразу забыть всего. Быть может, она не захочет сблизиться с другим мужчиной, кто бы он ни был. Ты понимаешь это не хуже меня. Так стань же ее целителем. На свете нет другой такой удивительной, такой необыкновенной женщины. Бедри, клянусь тебе, на свете нет никого прекрасней Маджиде… Цени же ее!

Омер встал и повернулся к Бедри спиной. Надзиратель протянул ему пропуск, и он направился к двери.

Бедри пошел вслед за ним. Выйдя на улицу, они остановились, Омер протянул руку. Бедри, вместо того чтобы пожать ее, бросился на шею другу. Они обнялись, и Бедри почувствовал, что Омер весь дрожит.

Не вымолвив ни слова, Омер резко свернул в один из переулков, круто сбегающих к морю. Бедри медленно направился к кофейне, где его ждала Маджиде.

Он не думал о том, что ему теперь делать, как рассказать обо всем Маджиде. Он думал только об Омере, о своем товарище, которого все еще любила, а может быть, и будет любить Маджиде, и, несмотря ни на что, считал Омера счастливее себя.

Маджиде поднялась ему навстречу.

- Ну, что?

- Омера освободили. Но… - Бедри помолчал, подыскивая слова. Потом отвернулся и пробормотал: - Но он ушел. «Ни ты, ни Маджиде не должны разыскивать меня», - сказал Омер. Он хочет остаться в одиночестве и начать новую жизнь. Он не чувствует себя настолько сильным, чтобы взять на себя ответственность за двоих!

Бедри снова умолк. Маджиде тоже молчала и смотрела ему в лицо. Ни слова не говоря, они пошли рядом.

- Именно к этому дело и шло, - тихо произнес Бедри.

- Да, - откликнулась Маджиде, словно отвечая на свои мысли.

Бедри хотел еще что-то добавить, но не решился. Заметив, что губы его шевельнулись, Маджиде спросила:

- Что вы сказали?

- Ничего. Сейчас мы пойдем к вам. Я возьму его вещи и отнесу туда, куда он должен зайти. Потом…

Он не мог продолжать. Маджиде внимательно смотрела на него, ожидая, что он скажет. Это придало ему смелости.

- Сестра моя умирает. Врачи говорят, что ей осталось жить день-два. После этого вы переедете ко мне? Мать найдет в вас утешение.

Он испугался, точно сказал что-то неуместное, неумное, и с трепетом ждал ответа Маджиде.

- Нельзя терять надежду, - спокойно и просто сказала она. - Сестра ваша еще молода. Я буду ухаживать за ней…

Слова Бедри говорили о том, что он не забыл еще злосчастного разговора своей сестры с Маджиде, и поэтому Маджиде добавила:

- Я не из тех, кто помнит зло.

Она видела, что Бедри мучается, и ей было жаль его. Чтобы подбодрить его, она взяла его под руку…